Носферату
Шрифт:
Я с недоверием посмотрел в глаза дяде Кате, но он говорил чистую правду, из чего я сделал вывод, что он сам был добротно и качественно облапошен.
— И зачем вся эта дребедень с адаптацией?
— Что ты, Ферро, это очень важный вопрос. Уже был казус. Один из ученых, летавших к ним на конгресс, учудил там что-то такое, отчего они решили тщательно изучить наш фольклор и стереотипы мышления и разработать программу по замене отрицательного и враждебного образа негуманоидного инопланетянина на положительный и дружелюбный.
Я искренне
— И когда же консул должен был прибыть, по твоим сведениям? — хмуро спросил я.
— Сегодня, — недоумевая, ответил дядя Катя, — в семь часов вечера. Я просидел на кафедре до восьми, но он так и не появился. Может быть, ты его не встретил?
Дядя Катя уставился на дядю Брутю, как контрразведчик на немую испанскую машинистку, и я решил не обострять и без того невеселую ситуацию.
— А ты думаешь, дядя Кать, мы весь день на метро катались? Мы на вокзале в каждую банку заглянули…
— И? — сурово произнес дядя Катя, протягивая руку к сигаре.
— Консул Раранна… — начал дядя Брутя, виновато скосив брови.
— …кинул нас, как рваного плюшевого медведя. — Я понимал, что бестактнейшим образом перебил его, и утешал себя только тем, что сделал это для его же пользы. Не время было дяде Кате узнать об истинной судьбе консула.
Катон Шатов гневно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на дядю Брутю и проговорил с изрядной укоризной:
— Брут, ты окончательно испортил парня. Саля хотя бы глупая женщина, к счастью, она меня не слышала. Но ты! Дипломат межпланетного масштаба! Мне начинает казаться, что ты зря куришь свою трубку. Она неспособна помочь тебе сохранить лицо, если ты позволяешь племяннику перебивать себя.
Дядя Брутя затравленно посмотрел на старшего брата, положил трубку и испачканный ершик на стол и глубоко и тяжко вздохнул, от чего пряный табачный дух распространился по комнате. За считаные часы дядя заметно сдал. Консул, покоившийся в его столовой, буквально пил его кровь, заедая мясом. Дядя Брутя выглядел похудевшим и осунувшимся, хотя за завтраком казался здоровым и свежим, как повар в японском ресторане.
Я сделал скорбное лицо, как всегда, когда хотел избежать наказания за поступки, которые не нравились дяде Кате, а у моей совести не вызывали абсолютно никаких нареканий. Испытанный с детства метод сработал. Дядя Катя махнул рукой, буркнул «паяц» и с нарочито серьезным видом взялся за газету. Он был полностью уверен, что дядя Брутя либо проворонил консула (что казалось вообще невероятным, поскольку не мог же консул сам вынести с территории терминала аквариум со своей персоной), либо, что более вероятно, Брут Шатов потерпел дипломатический провал, поскольку высокий инопланетный гость попросту не явился в назначенное время.
Бедный дядя Катя. Он всегда был несколько консервативен и представить себе не мог, насколько ошибался относительно глубины дипломатического провала дяди Брути. Провал был бездонен. Я бы мог водить американских туристов вдоль этой пропасти, получать неплохие деньги и часами рассказывать им о мертвом монстре с простреленной головой, который сейчас смотрит на них из черной глубины и тянет вверх чудовищные щупальца. Он голоден. Он очень голоден. Он не пил человеческой крови с тех самых пор, как изорвал своими кровожадными челюстями карьеру моего дяди Брута.
И все-таки иногда мне кажется, что во мне погибает предприниматель. Я слишком мягкосердечен, чтобы сделать состояние, продавая на развес нервные клетки собственного дядюшки.
Я бесшумно тронул дядю Брутю за плечо и прижал палец к губам.
— Выпроваживай его, — сказал я беззвучно, указывая глазами на дядю Катю, совершенно отгородившегося от нас газетой.
Брут Ясонович замешкался, как всегда, когда речь шла о стычке со старшим братом, по отношению к которому у дяди Брути на протяжении уже сорока с лишним лет сохранялся непреодолимый атавистический ужас.
Брут Шатов усердно прокашлялся и открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут дядя Катя резким движением свернул газету, выкарабкался из кресла и направился к двери в столовую.
— И не надо так сопеть. Сам уйду, — бросил он через плечо. Потом деловито вернулся к столику, достал из пепельницы остаток сигары и с видом полного отвращения ко всему окружающему сунул его в рот и разжевал. — До свидания, если понадоблюсь, я в Эрмитаже, — злорадно добавил он и наконец вышел.
— Ну зачем надо было так сердить Катона, — укоризненно и виновато сказал дядя Брутя, едва лишь дверь в столовую закрылась.
— Да ладно, стопроцентно, что он сейчас стоит под дверью и ждет, чтобы послушать, как ты будешь меня отчитывать. — Я скорчил ироничную гримасу, дядя Брутя хмыкнул, а за дверью раздались резкие обиженные шаги.
Теперь можно было говорить о деле.
Дядя Брутя, подавленный и подрастерявший весь свой дипломатический форс, уныло рассматривал изломанные почерневшие тела ершиков и бурые комья салфеток, павших в борьбе за чистоту его драгоценного курительного устройства.
— Зачем тебя Марта звала? — спросил я, чтобы привести его в чувство.
— Экзи заболел, — отозвался он уныло. — Не встает.
— Лень ему, — откликнулся я как можно более легкомысленно. Не хватало еще, чтобы к дядиным тревогам добавился захворавший гаденыш Экзи. — Раскормили твоего любимчика. Задница как домбра. Вот он ее от пола оторвать и не может.
— Марта ему паштет давала — не ест, — заметил дядя. Это действительно был аргумент аргументов. Если Экзи отказывался есть — знак был хуже некуда. Видно, и вправду заболел.
— Я ветеринару позвонил. Благо как раз где-то в нашем районе на вызове был. Антибиотики сделали. Сказал, что-то нетипичное, надо понаблюдать.