Носферату
Шрифт:
— Обижаешь, — гордо отозвался Евстафьев. — В лучшем виде. В коробке от домашнего кинотеатра, хотя по поведению твой помощник больше напоминает цирк. Погрузили под моим руководством, не помяли.
— А скажи-ка мне, друг, тот транспорт, которым отправили, уже вернулся?
— Часа четыре как вернулся. Но ящика в малом грузовом не было. Похоже, остался твой парень еще на денек погостить. Я бы тоже остался, — с грустью добавил Евстафьев, и в его голосе прозвучала такая тоска и усталость, что мне даже стало стыдно того, что я собирался сделать.
— Мих, встреть нас
— Ладно, подъезжайте, но постоите немного. У меня с Большой Нереиды через три минуты «Элен» триста восемьдесят шестой прибывает. Разрулю там все и выйду к вам.
— Договорились, ждем. — Я не успел закончить фразы, в трубке раздались мерные гудки.
Мама и Хлоя напряженно вслушивались в разговор, и в зеркале заднего обзора я видел их бледные серьезные лица.
Шофер за всю дорогу не проронил ни слова. Таксисты вообще народ понятливый. Наш водила быстро смекнул, что дело серьезное, а я не на шутку грозен, и молчал, остекленело пялясь на дорогу.
У третьего терминала прохаживались человек семь охраны. Обычно, когда я заходил навестить Миху, здесь было не так людно. Видимо, с Большой Нереиды прилетело что-то действительно ценное. В просветы между боксами можно было понаблюдать, как разгружают «Элен». На двух погрузчиках подвезли контейнер и сыпали туда содержимое большого грузового отсека — полезные Земле нереитские ископаемые. В воздух поднялось облако сиреневой пыли. И словно Мерлин, суровый и неторопливый, откуда-то из облака появился Евстафьев. Его светлые волосы покрывал слой фиолетовой трухи, лицо выглядело гипсовой маской. За ним на иссиня-черном жаростойком асфальте оставались пыльные розоватые следы.
— Я же говорил, не разгружать пока большой отсек. У нас ископаемые еще с «Ампера» не сняты. Так нет… Привет. — Евстафьев протянул мне пыльную руку. — Чертова работа.
Миха заметил маму и Хлою, мгновенно изменился в лице и принял классическую донжуанскую стойку.
— Дамы, — промурлыкал он мягким баритоном. — Саломея Ясоновна! — Миха подошел к маме и жадно поцеловал благосклонно протянутую руку.
Мы с Евстафьевым вместе играли во дворе, когда ему было шесть, а мне едва четыре, поэтому мою маман Миха почитает своей второй матерью и при каждой встрече принимается лобзать.
— Хлоя, — со смехом сказала мама и стрельнула глазами в сторону медленно краснеющей грианки. Хлоя стыдливо опустила ресницы, а Евстафьев принялся покрывать поцелуями и ее конечности, мурлыча по-французски о том, как он аншантэ, то бишь очарован, и как рад состоявшемуся знакомству.
Обожаю за это Миху. Я часами могу смотреть на то, как он обрабатывает женщин, причем без всякого намека на интим. Просто обвораживает.
Вот и сейчас. У него физиономия в фиолетовой пыли, он на смене уже двадцать восемь часов. Двадцать секунд знаком с женщиной, которая приехала спасать собственного мужа, а она уже готова пойти с ним поужинать. Мама еще больше меня при каждом удобном случае наслаждается Михиным мастерством, поэтому брать быка за рога пришлось мне.
— Евстафьев, сворачивай казановью лавочку. Веди нас, Вергилий, показывай груз с Саломары.
Хлоя грозно глянула на меня, выдернула у Михи руку и зашагала вдоль бокса.
— Грианка, — сказал я Мишке сочувственно, но так громко, чтобы слышала Хлоя, — к тому же замужем.
— Идиот, к тому же не лечишься, — не оборачиваясь, отозвалась она.
Миха обогнал ее и махнул рукой в сторону уезжающих погрузчиков.
— Подходите к тому боксу. Восемнадцатому. Я пока с поста вам большую дверь подниму.
Миха оставил нас в боксе среди тонны ящиков и коробок. И мы в шесть рук и шесть глаз бодро перелопатили все, куда мог уместиться Юлий, даже если предположить, что обратно с Саломары он полетел в разобранном виде. Но с Саломары не прибыло ничего, что хоть отдаленно напоминало бы Юла.
Миха вернулся через час, умытый и бодрый, с красными, лихорадочно блестящими от усталости глазами. Мы втроем сидели спина к спине на коробке из-под аммерской керамики и обреченно курили.
Евстафьев покорно примостился рядом со мной, зажав сложенные ладони между коленей, и, сочувственно заглянув мне в лицо, украдкой покосился на Хлою.
Силы меня оставили абсолютно. По сравнению со мной выжатый лимон был сочным арбузом. За отсутствием сил я собрал в кулак оставшуюся волю и заговорил:
— Мих, давай по порядку. Как ты его вчера отправлял, в какой таре, каким транспортом, в каком отсеке?
Мишка потер переносицу и задумался, припоминая:
— Я отправил его «Ампером», в коробке из плотного картона, кажется, белой с синим, для удобства — большим грузовым отсеком, чтобы другим грузом не придавило…
— А что, — уже не на шутку встревоженный, спросил я, — большой до Саломары порожняком идет?
— Ну да, — закивал Евстафьев. Мама и Хлоя подняли головы и с ужасом смотрели на него. — Его только на Саломаре сырьем загружают.
— А вы занесли в программу автопилота информацию, что погрузили в большой человека?
— В программу не занес, конечно. Рейсы на Саломару в основном на операторах висят. Там гиперпространственный канал плывет. Автопилот с таким количеством нештатки не справляется, компьютеры на матюках и ломе летать не умеют. — Евстафьев попытался усмехнуться, но только устало поморщился. — Так что автопилоту эта информация была без надобности, все равно сажать и разгружать оператору. Он участвовал в погрузке, да и на Саломаре должен же был его выпустить… — неуверенно пробормотал Миха.
— Юл мог сам покинуть транспортник на Саломаре, а потом вернуться в него, не будучи замеченным?
— Вполне, — Евстафьев потер указательным пальцем переносицу. — Там есть внутренняя лестница и дверь в малый грузовой отсек, а оттуда ваш человек мог свободно выйти наружу…
— Он в грузовом, — выдохнула Хлоя, выбежала из бокса и заметалась в дверях.
— «Ампер» еще не разгружали! — крикнул ей вслед Миха.
— Разгрузим, — отважно заявила мама, бросая тоскливый взгляд на маникюр.