Носферату
Шрифт:
— Надеюсь, у них эта штуковина не одна на всю их осьминожью цивилизацию. А то тебя совесть сожрет, — ответил я, но Юлий только усмехнулся и махнул рукой:
— Не-а, это она тебя сожрет, так как это ты мне карт-бланш дал. А я что, я андроид. Коррозия меня уже не берет, совесть — пока не берет. Так что и взятки гладки: я приказ начальства исполнял, — и он ухмыльнулся во всю ширину идеально спроектированного и выполненного на заказ рта.
Я хотел напомнить ему о его собственных словах, что он не робот, а человек, но усталость снова взяла верх, и я решил не отвлекаться на перепалки. В принципе симптом был до крайности тревожный, поскольку я, как журналист, отлично усвоил правило, что истина, даже тщательно скрываемая, в спорах не только рождается, но и выявляется. И если уж Носферату Шатов отказывается от хорошей
— Слушай, я немного попереводил по дороге. Тут все больше про убийства, так что если совсем тоскливо, я могу и помолчать. Но, если хочешь, я тебе почитаю? Есть такие перлы. Мне даже нравится. — Он тряхнул минералами и ракушками и, словно четки перебирая их одной рукой, принялся ощупывать пальцами, разбирая рисунки: — Я уж переключусь на официально-деловой. Так нагляднее будет, — добавил он.
Я кивнул.
— О, вот прикольно, — воскликнул Юл немного погодя, видимо, найдя уже знакомый ему отрывок. — В случае убийства одного из граждан империи убийца обязан, отказавшись от собственного имени, звания, должности, всех наград и отличий, занять место убитого и продолжать жить его жизнью до самой собственной смерти либо, при обстоятельствах, смягчающих его вину, восемь годичных циклов с момента оглашения обвинительного приговора. В случае, если доказано участие в убийстве нескольких граждан империи, наказание делится между ними поровну либо пропорционально вине каждого. Срок замещения убитого в земной жизни может варьироваться от двух до восьми годичных циклов. Первым убитого замещает ответственный за повреждения, повлекшие за собой смерть. Если же такового определить не удалось, очередность отбывания наказания задается жребием. Представляешь, — захихикал Юл. — Если вообразить, что мы с тобой два саломарца и я тебя паче чаяния отравлю или, может быть, задушу, я официально стану Ферро Шатовым. Выходит твоя редакция после выходных на работу, и тут я. «А где Шатов?» — «А я за него». — «А что так?». — «Да я его укокошил вчера». — «А, понятно…» Умора. А если мы с Хлоей тебя вдвоем порешим, так мы еще и монетку бросать станем, кто у нас будет Шатовым по четным, а кто по нечетным…
Я поморщился, поскольку, как и многие, плохо переношу разговоры о собственной кончине.
— А давай лучше представим, что это я убийца, — при этих словах Юлий насторожился, ожидая контрудара, и не ошибся. — И после суда прихожу я к тебе домой и говорю: «Хлоя, дорогая. Это я, твой муж», — закончил я.
— Даже не мечтай, — взвился мой напарник. — Ты на Земле. В городе Санкт-Петербурге. Так что прошу не делать насчет моей жены даже мысленных допущений. Какого бы то ни было толка.
Я примирительно похлопал его по руке. Но Юл только фыркнул и уставился на дорогу. Хлоя всегда оставалась его основным и, возможно, единственным уязвимым местом. Только возле дома Отто Юл немного отошел и даже улыбнулся мне, открывая дверь машины.
— Штаб, сэр, — браво отрапортовал он. — Дислокация фюрера. А ракушки я вам на русский переведу, наберу и даже распечатаю…
Я не стал ввязываться в очередную словесную дуэль. Мой старый друг Отто Штоффе не дама, чтобы я защищал его честь от словоблудия Юла. Отто на данный момент был тем самым, «который может знать» — единственной ниточкой к тем, на чьи широкие плечи я собирался перевалить саломарское дело. Мне, даже с припусками на болезнь и самонадеянность, уже стало совершенно очевидно, что спустить саломарца в унитаз и самому выпутать дядю из паутины этого дела не получится. Настала пора сдаваться «соответствующим органам». Этот таинственный ливер залегал где-то глубоко в теле государства, и я всегда старался не делать резких движений и по возможности оставаться в стороне от засекреченной перистальтики страны. Увы, необходимость знакомства назрела, и ради спасения дяди придется навязать невидимым силам безопасности человечества отношения с одним носатым типом. И в помощники я планировал позвать Отто.
Нет, он не был секретным агентом, монстром шпионажа или еще кем-то из тех, кого не стоит называть вслух, особенно на ночь. Отто всю свою жизнь был умницей. Золотой головой, самородком, одним из невзрачных на вид вундеркиндов, которых, в какой бы стране они ни родились, быстро замечают опытные садовники и в специальных теплицах и оранжереях для умниц выращивают гениев.
С тех пор как мы окончили школу, Отто пополнил немногочисленные ряды тех, о ком все знают приблизительно одинаково и никто не знает толком ничего. Полтора десятка лет назад страна оценила математический, физический и прочие таланты моего школьного друга и теперь охраняла своего гения с перманентным рвением. Жучков, камер, прослушек и подглядок в его квартире не было только в санузле и кабинете, поскольку одни службы с традиционной взаимностью не слишком доверяли другим. За сантиметровый клочок бумаги с парой цифр, добытый из кабинета Отто, среднестатистический криминальный элемент мог заработать в любой на выбор валюте столько, что хватило бы на безбедную, а то и шикарную жизнь в течение трехсот восьмидесяти шести лет. Но за указанные полтора десятка лет ни одной из земных или внеземных разведок не удалось раздобыть даже обрывка использованной Штоффе туалетной бумаги, даже побывавшего в его руках трамвайного билета.
Однако, по всей видимости, Отто такая любовь Отчизны не задевала, а прослушивающе-подглядывающая аппаратура не доставляла особенных неудобств. Ребята из различных спецотрядов и особых групп со временем стали закадычными друзьями, что, несомненно, говорило о том, что мой друг продолжал оставаться кристальной души человеком, который, как говорят у них, не только «не был», но и «не замечен».
Я решил подняться к Отто один. Заявиться в эту напичканную электроникой и подозрительностью оранжерею рука об руку с новейшим грианским андроидом было слишком вызывающе и рискованно. Юлия я мог и отпустить, но какой-то мстительный червячок подсказывал, что мне совершенно некуда пристроить Экзи, Юл способен еще пригодиться, а Хлое не повредит еще немного подумать о своем поведении и трудностях семейной жизни.
— Слушай, — начал я. Юлий, ожесточенно чистивший щеткой перепачканный пиджак, замер. — Подожди меня минут пять, хорошо?
— Если ты намерен переодеваться в моей машине — шиш, — огрызнулся он, чуя подвох. — Хочешь изгваздать мне этой черной дрянью еще и заднее сиденье?
— Нет, дружище, переоденусь я у Отто, пока он… будет думать над решением моей проблемы. Так что не беспокойся о чехлах. Тебя я хотел попросить… приглядеть за собакой. — Я сделал жалостливые и печальные глаза, и соперничать со мной в науке вселенской скорби мог лишь болезный Экзи, свесивший голову из корзинки.
— Э, нет, — отозвался Юл. — Пардон, начальник, никаких собак. Забирай лохматого. Я домой.
— Юлий, ну посмотри, как ему фигово. Ты же добрый, — вкрадчиво продолжил я, доставая из-под заднего сиденья сумку со сменной одеждой, чтобы сразу после капитуляции Юла рвануть в подъезд, — ты же… человечный.
Запрещенный прием доказал свою эффективность. Юлий посмотрел на собаку, и на его лице отразилось что-то вроде жалости. Видимо, Марь не зря нахваливала свою новую разработку. Юл так стремился очеловечиться, что уже понемногу становился уязвимым для человеческих манипуляций, в частности банального морального шантажа.
— А если его стошнит? — подозрительно спросил Юлий, видя, что я приготовился дать деру. — Или сдохнет, пока ты по гостям ходишь?
— А вот чтобы не сдох. — Я вынул из сумки новую пачку, вытащил пяток сигарет и запихнул Юлу в нагрудный карман. — Заставь его пока выкурить парочку. Вон в тот проулок машину загони, чтоб добрые люди в психушку не отвезли, и покурите.
Я резво припустил к двери подъезда. Юл принялся ругаться мне вслед, но я пообещал ему еще модуль памяти и новый сустав, и он успокоился. Я злорадно подумал, что, если лечение сработает, после Отто я отправлюсь прямиком домой, и курить с Экзи до полного выздоровления будет шантажистка Марта.
Резво, насколько позволял постоянный шум в ушах и ненавязчивое кружение цветных пятен перед глазами, поднялся по лестнице. Но не успел прикоснуться к кнопке звонка, как Отто сам распахнул дверь и буквально втащил меня в комнату.
— Ферро, где ты пропадаешь?! — взволнованно прошептал он. — Мне позарез нужна твоя помощь.
— Какая удача, — едва слышно, но с изрядной долей сарказма воскликнул я, — мне твоя тоже. А почему шепотом?
— Потому что он в кабинете, — заговорщически произнес Отто.