Носители искры
Шрифт:
– Оглянись вокруг!
– андроид широко повёл рукой.
– Ни одна из этих картин не является такой, как у меня, проекцией. Ни одна!
– То есть ты хочешь сказать, что точно фиксировать реальность - бессмысленно?
– С точки зрения искусства - да. Кому это интересно?! Картины прекрасны и на них ходят смотреть именно потому, что они передают личное видение художника, его посыл другим людям, а не просто фиксируют объективную реальность.
– Ну так искази свою проекцию, и посмотрим, что получится!
– предложил я.
– Да ничего не получится! Я уже сто раз пробовал и мимо!
– А где?
– перебил я его, просматривая альбом, - там оказался только последний рисунок и всего несколько чистых листов.
– Где эти твои попытки, я хочу посмотреть.
– Я их уничтожил.
– Знаешь, - я ещё раз пролистал альбом, глядя на торчавшие корешки от выдранных страниц, и остановился на единственном, созданном при мне рисунке, - не знаю, утешит ли тебя это, но среди людей тоже далеко не каждый может даже просто отразить в рисунке действительность, не говоря уже о правильном искажении. Мне вот, например, хоть лопни, а никогда так, как ты, не нарисовать!
– А тебе это и не надо, - таким тоном, словно даёт великодушное разрешение, проговорил андроид, забирая у меня альбом.
– Ну спасибо!
– рассмеялся я.
– А тебе? Тебе-то зачем это надо?
– Мне это очень надо!
– мрачно ответствовал Кибер, уставившись на свой рисунок.
– Потому что это весьма любопытная и достойная задача для ума, решение которой отыскать не просто, но наверняка можно, если очень постараться. Вот найду - и...
– он посмотрел на меня и улыбнулся, - и будет мне счастье.
– А если не найдёшь?
Андроид вновь опустил голову, разглядывая картинку.
– Яна как-то сказала, что искусственный интеллект - продукт человеческого, а стало быть, всё, что он рождает, - вторично и менее важно. Возможно, она права.
– Кибер вырвал лист, тщательно, как можно плотнее, скомкал и запихнул в карман, который, как и все остальные - что в брюках, что в толстовке - уже зверски оттопыривались от набитой в них бумаги.
– Можно ещё под шапку натолкать, - посоветовал я.
– Можно, - согласился Кибер, - но жалко - порвётся ещё, старая ведь уже, а мне она нравится.
– Ах вот в чём дело! А я-то думаю - и чего ты всё время ходишь в этой дурацкой шапке? Не, ну я понимаю, на задании, но здесь, на базе-то, зачем?
– Это не шапка, это - надгробие, - грустно произнёс Кибер.
– Под ним я хороню свои надежды.
– Если б ты не был роботом, - покачал я головой, - то я бы сказал, что тебе надо полечиться.
– Я не робот, я - кибернетический организм!
– А что, есть разница?
– Разумеется есть! Ещё какая...
– он умолк, так и не объяснив, в чём же эта разница заключается.
– Ладно, как скажешь, - пожал я плечами и, посмотрев на часы, ужаснулся, сколько времени уже здесь торчу.
– А мне пора!
– Я повернулся и, зашагав к выходу, бросил через плечо: - Желаю тебе, организм ты наш кибернетический, успехов на ниве художественного творчества!
– Спасибо!
– серьёзно ответил Кибер, и когда я уже подходил к выходу, крикнул мне вслед: - Есть разница!
Из записей Яны Корочкиной [Фрагмент 2]
Их было двое: женщина с добрым круглым лицом, которую звали Анна, и Матвей - крепкий, кряжистый мужичок, промышлявший охотой, в основном на лис. Он сам потом выделывал шкурки и продавал их окли, пользуясь документами, найденными у погибшего в лесу рыболова-охотника. Умерший парень внешне был похож на Матвея, так что надо было только отрастить подлиннее бороду и волосы, перекраситься в брюнета и, являясь в пункт приёма, надевать очки. Окли тогда ещё не издали предписания всем в обязательном порядке являться раз в неделю на Единение, так что жизнь замаскированных потенциаров была куда как спокойней и комфортней, чем теперь.
Столь удачное стечение обстоятельств сейчас рождает во мне подозрение: а уж не сам ли Матвей приложил руку к гибели того рыболова-охотника? Что ж, всё возможно, но тогда, в десять лет, я о таком не задумывалась - просто радовалась, что всё хорошо сложилось. И мне представлялось невероятным везением и счастьем, что это именно Матвей, а не какой-нибудь рыболов-окли, обнаружил меня, татуированную молнией девочку, когда я валялась без сознания в лесу, но теперь-то я понимаю, что это был Божий промысел. Ну, не могла же я вот просто так, совершенно случайно забрести туда, где встречу потенциара? Нет, таких совпадений не бывает! А уж про молнию и говорить нечего: мало того, что она выжгла мне околист, не причинив организму вреда, так ещё и наградила возможностью чувствовать то, чего в то время - я в этом абсолютно уверена - никто, кроме меня, не умел! То есть тут уж как ни крути, а выходит, Господь избрал меня своим орудием - как бы по-дурацки пафосно это ни звучало! Поэтому мне ничего больше не остаётся, как всю свою жизнь изо всех сил стараться выполнить возложенную на меня миссию...
Приютившая меня парочка жила на болоте уже несколько лет, с того времени, как Матвей встретил Анну. До этого он просто болтался по лесам, городам и весям, не сильно заботясь хоть о каком-то пристанище, не говоря уже о домашнем уюте. На Анну он тоже наткнулся весьма вовремя, когда она только очнулась от влияния околиста, но ещё не успела себя выдать.
Она плелась по улице, странно приволакивая ноги, совершенно одна, с низко опущенной головой, и буквально врезалась в Матвея, когда он загляделся на небо. Из-за облаков как раз вышла Луна - полная, большая, красноватая, она, как выпученный, налитый кровью глаз, уставилась на толкнувшую Матвея девушку, безумным огнём отражаясь в её взгляде. Да-да, вот именно так он мне это и рассказывал: с придыханием и мистическим подтекстом...
Оказалось, девушка вдруг поняла, что несчастна, и отправилась в церковь, чтобы сообщить, что, возможно, в неё пытается вселиться бес. По щекам Анны текли слёзы, а в глазах метался такой сумасшедший страх, что Матвей сразу понял, в чём дело, и силой утащил её в лес, где опоил успокоительными травами и, когда Анна расслабилась и уже не могла бежать, объяснил девушке, что происходит. А спустя пару дней, она, полностью освободившись от влияния околиста, уже и сама не захотела возвращаться назад, осознав, чем это может для неё закончиться.