НОСТАЛЬГИЯ

Тэффи Надежда Александровна

На мне были серебряные башмаки… Все равно в них по городу не пойдешь квартиру искать…

Поднялись наверх.

Смольянинов пошел, распорядился. Юнга прита­щил щетку, притянул шланг. Брызнула веселая вода на серебряные башмаки.

— Да вы только так… для виду,—шептал мне

Смольянинов.—Только несколько минут.

— Гэп-гэп,—приговаривала я.

Юнга смотрел с испугом и состраданием.

— Разрешите мне вас заменить!

— Гэп-гэп,—отвечала я.—Каждому свое. Вы, на­

верное,

грузили уголь, а я должна мыть палубу.

Да-с. Каждому свое, молодой человек. Работаю

и горжусь приносимой пользой.

— Да вы устанете! — сказал еще кто-то.—По­

звольте, я за вас.

«Завидуют, подлые души!» — думала я, вспоми­ная мои далекие мечты. Еще бы, каждому хочется.

— Надежда Александровна! Вы и в самом деле

переутомились,—говорит Смольянинов.—Теперь бу­

дет работать другая смена.

И прибавил вполголоса:

— Очень уж вы скверно моете.

Скверно? А я думала, что именно так, как матро­сик моего далекого детства.

— И потом, уж очень у вас довольное лицо,—

шепчет Смольянинов.— Могут подумать, что это не

работа, а игра.

Пришлось отдать щетку.

Обиженная, пошла вниз. Проходя мимо группы из трех незнакомых дам, услышала свое имя.

— Да, да, она, говорят, едет на нашем пароходе.

— Да что вы!

— Я вам говорю — Тэффи едет. Ну конечно, не

так, как мы с вами: отдельная каюта, отдельный

стол, и работать не желает.

Я грустно покачала головой.

— Ах, как вы несправедливы! —сказала я с уко­

ром.— Я собственными глазами только что видела,

как она моет палубу.

— Ее заставили мыть палубу? — воскликнула од­

на из дам.—Ну, это уж чересчур!

— И вы видели ее?

— Видела, видела.

— Ну и что? Как?

— Такая длинная, истощенная, цыганского типа,

в красных сапогах.

— Да что вы!

— А нам никто ничего и не сказал!

— Это же, наверно, очень тяжелая работа?

— Ну, еще бы,—отвечала я.—Это вам не рыбу

ножичком гладить.

— Так зачем же она так?

— Хочет показать пример другим.

— И никто нам ни слова не сказал!

— А скажите, когда она еще будет мыть? Мы хо­

тим посмотреть.

— Не знаю. Говорят, на завтра она записалась

в кочегарку. Впрочем, может быть, это вранье.

— Ну, это уже было бы совсем чересчур,— пожа­

лела меня одна из дам.

— Ну что ж,—успокоила ее другая.—Писатель

должен многое испытать. Максим Горький в молодо­

сти нарочно пошел в булочники.

— Так ведь он в молодости-то еще не был писа­

телем,— заметила собеседница.

— Ну, значит, чувствовал, что будет. Иначе за­

чем бы ему было идти в булочники?

* * *

Поздно вечером, когда я сидела одна в нашей каюте-ванной, кто-то тихо постучал в дверь.

— Можно?

— Можно.

Вошел неизвестный мне человек в военной фор­ме. Окинул взглядом каюту.

— Вы одна? Вот и отлично.

И, обернувшись, позвал:

— Войдите, господа. Посторонних нет.

Вошли три-четыре человека. Между ними инже­нер О.

— В чем же дело? — спросил О.— О чем вы хоте­

ли говорить?

— Дело очень важно, — зашептал тот, который

вошел первым,—нас обманывают. Нам говорят, что

мы идем в Севастополь, а между тем капитан дер­

жит курс на Румынию. Там он выдаст нас большеви­

кам.

— Что за бред? Почему в Румынии большевики?

— Бред ли это — вы узнаете слишком поздно. Во

всяком случае, «Шилка» держит курс на Румынию.

Нам остается сделать одно: сегодня же ночью идти

к капитану, уличить его и передать командование

лейтенанту Ф. Этому человеку мы можем верить.

Я его хорошо знаю, и, кроме того, он родственник

одного очень известного общественного деятеля.

Итак, решайте немедленно.

Все молчали.

— Знаете что, господа,—сказала я.—Все это не

проверено и очень неясно. И почему нельзя днем

спросить попросту у капитана, отчего мы не держим

курс на Севастополь? А врываться к нему ночью —

ведь это прямой бунт.

— Ах, вот вы как! — сказал коновод и зловеще

замолчал.

В полутемной каютке шепчемся, как черные заго­ворщики. Над головами громыхает рулевая цепь: это предатель маленький капитан заворачивает к Румынии. Прямо страничка из авантюрного рома­на.

— Да,—согласился инженер О.—Мы лучше за­

втра расспросим.

И коновод неожиданно согласился:

— Да, пожалуй. Может быть, так даже будет

лучше.

Утром О. сказал мне, что говорил с капитаном, и тот очень охотно и просто объяснил, что держал такой курс потому, что надо было обойти минные поля.

Вот удивился бы бедный капитан, если бы мы вползли к нему ночью с кинжалами в зубах…

Я видела потом лейтенанта Ф. Унылый длинный неврастеник, он, кажется, даже и не знал, что его со­бирались провозгласить диктатором. А может быть, и знал… Он в Севастополе оставил «Шилку».

21

Жизнь входит в свою колею.

Первые дни любительских подвигов, когда пол­ковник Щ., засучив рукава, месил на палубе тесто для лепешек и золотой браслет позвякивал на его красивой белой руке, а рядом сидел известный ста­тистик Г. и громко высчитывал, сколько будет при­пеку на душу, на полдуши и на четверть,—эти дни давно миновали.