Ностальгия

Карамов Сергей Константинович

– А ты на что намекаешь?

– Ни на что.

– Неужели?

Беседу друзей прервал голос из громкоговорителя, очень похожий на голос бывшего генсека Брежнева:

– Уважаемые товарищи! Уважаемые наши гости! Сейчас вы сможете увидеть на сцене нашего ресторана небольшое театральное представление. Надеемся, очень надеемся, что вам оно понравится. Заранее просим извинения, если представление покажется вам несколько примитивным или наивным, но мы очень старались! Итак…

На небольшой сцене ресторана зажглись красные огни, а за сценой зазвучал очень громко «Интернационал»:

Вставай,

проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный И в смертный бой вести готов. Весь мир насилья мы разрушим До основанья, а затем Мы наш, мы новый мир построим... Кто был ничем, тот станет всем. Это естьнаш последний И решительный бой: С Интернационалом Воспрянет род людской!

Услышав звуки «Интернационала», пожилая пара встала и захлопала, молодой бритоголовый Илья тоже вскочил и захлопал.

Антон засиял, перестав грустить, тоже начал хлопать, но Андрей и Вася сидели неподвижно, не хлопали, лишь смотрели без всякого выражения на сцену.

– Вы чего? Чего не хлопаете? – спросил тихо Антон друзей. – Хлопайте, а то вас не поймут.

– Ничего, нас прекрасно и здесь поймут, – обнадежил друга Андрей, – мы гости, гости, которые платят немалые денежки в этом ресторане.

На сцену вышли трое артистов.

Один из них, выйдя вперед, пожилого возраста моряк в поношенной тельняшке, с маузером в правой руке, внимательно оглядывал посетителей ресторана. Двое других артистов были тоже пожилого возраста, одеты в кожаные черные гимнастерки, черные кожаные фуражки; лица артистов показались Андрею и Васе очень мрачными, злыми, чего не скажешь об Антоне, который продолжал хлопать в ладоши, сияя, словно ему только что улыбнулась сама Памела Андерсон и пригласила на белый танец.

Моряк повернулся к артистам в кожаных гимнастерках и стал декламировать белый стих, поднимая руки высоко вверх, будто искал помощи у бога, всемогущего бога, которого никогда не видел и никогда не увидит, как бы он рьяно ни молился, ожидая помощи свыше:

– О, отечество утраченное нами! Утрата, стоящая многим жизни! Где ты, мощная держава? Мы слезы льем, ведь нет тебя! Мы сейчас эмигранты, Никому

не нужные таланты, Мы ищем, потеряли свою страну! А новая страна идет ко дну, ко дну! Мы эмигранты в своей же стране! Но то произошло не по нашей вине.

За сценой послышался барабанный звон, а артисты стояли, не двигаясь.

Андрей поморщился, буркнув:

– Какой-то театр декаденса.

– Чего, чего? – не понял Антон.

Но Андрей махнул рукой в его сторону, даже не пытаясь ему что-то объяснять.

– Брезгуешь, да? – проворчал Антон. – Не можешь ответить такому необразованному другу?

– Отвечаю, – постарался как можно спокойнее ответить Андрей, – были поэты-декаденты, а стихи со сцены мне показались очень похожими на стихи тех поэтов.

Пожилая пара захлопала артистам. Дама, оставив своего пожилого мужа за столиком, подбежала к артистам, что-то горячо сказала им и стала жать им руки. Артисты поклонились публике.

– Браво! – заорал с места угрюмый Илья. – Но пассаран!

Артисты снова поклонились публике и удалились за сцену.

Свет на сцене погас, на сцену влетела вся в белом девушка, очевидно, профессиональная балерина – уж очень хорошо выходили у нее прыжки, пируэты под музыку из балета «Лебединое озеро».

Услышав музыку, Андрей усмехнулся, прошептав:

– Гм, неогэкачеписты, что ли…

А балерина подняла правую ногу высоко вверх и застыла, стоя на одной левой. Казалось, вроде правая нога ей на минуту и не нужна, ан нет, через минуту она снова стоит на обоих ногах, вся устремленная вверх, к самому небу, поднимает белы ручки, словно ожидая услышать откуда-то сверху похвалу своему танцу; через следующие полминуты она поникла, стала танцевать помедленнее, будто обиделась, что никто не похвалил и не похлопал ей. Потом балерина стала вертеться, подпрыгивать, будто детская игрушка волчок, который вертится и вертится, не зная ни минуты покоя. Андрей еле сдерживал смех – он недолюбливал балет и считал, что намного лучше смотреть оперу или драматические спектакли.

На сцену вышла вся в кожаном хмурая дама лет под пятьдесят с маузером в правой руке.

Дама сначала внимательно смотрела на молчащую балерину, продолжающую вращаться и подпрыгивать, дергая то одной, то другой ногой, словно они ей на минуту стали не нужны, потом перевела тяжелый и скорбный взгляд в зал, после чего раздался почти душераздирающий ее вопль:

– Товарищи!! У нас боль по утраченному, фантомная боль и скорбь!! Мы все скорбим по прошлому времени, в котором мы были молодыми, полными надежд!

Мрачной истеричной даме, как видно, были безразличны мнения посетителей ресторана, которые вздрогнули, услышав ее крик; она смотрела далеко вдаль и словно не видела никого в ресторане. Послышался выстрел из маузера – это мрачная дама выстрелила в воздух, но выстрел показался всем очень правдоподобным, словно у нее в руках находился настоящий маузер.

Весьма примечательно, что балерина продолжала бесстрашно танцевать даже под выстрел маузера – вот такая оказалась она смелая и прыткая!