Ностальгия
Шрифт:
Норт сидел молча, изучая собственные ладони. Затем вытряхнул из пузырька таблетку.
— У вас Н 20 не найдется? — спросил он у пробегающей мимо официантки. Вместе с энтеровиоформом он принимал крохотные таблетки хинина до и после еды — как контрмеру, учитывая состояние лондонских подземных трубопроводов. Ну сами рассудите: «Некоторым трубам уж не первая сотня лет пошла. Внутри небось облупились да растрескались. Так что не говорите мне, будто здесь чисто».
— Туалеты у них не ахти, — отметила миссис Каткарт, подравнивая пилочкой ногти. — Мы своим мылом пользуемся.
Чего она, то есть они, ненавидели всей душою, так это неопрятность. А чем дальше от дома, тем проблема вставала острее. Некоторым странам не помешала бы хорошая уборка. А эта ужасная вонища! Вот взять хоть Африку! Это многое говорит и о самом месте, и о его прогрессе,
Ах да, согласно последнему отчету Министерства по вопросам охраны окружающей среды, в Лондоне мух меньше, нежели в любом другом регионе Англии. В газетах все подробно прописано. Например: в среднестатистической лондонской квартире летом наличествует лишь 0,9 мухи в день. В Восточной Англии показатель — 5,7, самый высокий по стране! А теперь сравните эти цифры с Восточной Африкой! (Как насчет Алис-Спрингс? [41] ) А метод подсчета очень даже прост: хорошее зрение, сосредоточенность, терпение. По всей стране в комнатах сидели наблюдатели, вооружившись карандашом и бумагой, и отмечали галочкой пролетающих мух. Да, признавали авторы отчета, многие мухи очень похожи друг на друга. И тем не менее промышленность извлечет из результатов немалую пользу, особенно для производителей аэрозолей.
41
Город в центральной части австралийского континента.
Еще новости (вкратце): ДВАДЦАТЬ ЧЕЛОВЕК ПОСТРАДАЛИ В РЕЗУЛЬТАТЕ ВЗРЫВА НА ФАБРИКЕ СИФОНОВ ДЛЯ СОДОВОЙ ВОДЫ. «Более двадцати человек увезены в больницу в шоковом состоянии и с ожогами… На значительном расстоянии от взрыва окна разбились вдребезги». В газетах опубликовали аэроснимки разгромленной фабрики и бригадира: Л. Уиндхэм, 42, с характерным прищуром и заклеенным лейкопластырем носом. НОВОРОЖДЕННЫЙ БРОШЕН В МОРЕ; МАТЬ СМОТРИТ С БЕРЕГА. К месту событий кинулись репортеры. С крупноформатных газетных листов глядел гордый отец — гиппопотам Граучо, любимец публики из лондонского зоопарка (подпись под снимком: «Как насчет сигары, Граучо?»). БЕЗРАБОТИЦА ИДЕТ В РОСТ. Все как дома, никакой разницы, только в существительных ощущается некая отчужденность. Эти английские новости особого значения не имели: такие далекие, такие фрагментарные. Австралия? И слова-то такого не найдешь, даже на страницах с биржевыми сводками, мать их за ногу, заметил Гэрри Атлас. Австралия все равно что не существует. Только в Австралия-хаусе да промеж них Австралия обретала форму, естественным образом врастала в голоса и лица и в знакомые страницы их собственных газет. Но здесь? «УСОПШИЙ» СТУДЕНТ ЗАГОВОРИЛ. Любопытненько, эзотеричненько. Бильярдный стол, необходимый для понимания устойчивости и стабильности империи, вновь с нами! Парламент принимает невнятные, неактуальные законы. Ожидается кратковременное похолодание.
— Улыбочку, пожалуйста! — внезапно потребовала Саша.
Ей пришлось нагнуться и прошептать то же самое, прежде чем Норт поднял голову. Мысли его витали где-то далеко.
— Вот так-то лучше, — просияла Саша, поддергивая бретельку. — Не забывайте: вы с нами.
Задернув занавески и включив лампу в форме бутыли — лампа время от времени мигала и вспыхивала, — Шейла сидела в четырех стенах. В комнате потеплело — и ощущалась некая интимная влажность, сразу заметная тем, кто захаживал проверить, все ли с Шейлой в порядке. Она казалась чуть-чуть более «дерганой», чем обычно; и, по мнению заглянувшей в гости миссис Каткарт, взгляд ее все чаще блуждал в пространстве, скользя то по наличнику, то по выключателю.
Возможно, впрочем, причиной тому было подавляющее присутствие миссис Каткарт, которая, широко расставив ноги, утвердилась посреди комнаты.
— У меня тут куча всяких недоделанных дел, — запинаясь, пробормотала Шейла: рядом с телефоном веером легли открытки.
— Как хорошо, что напомнили! — воскликнула миссис Каткарт. Открытки и небесно-голубые авиаписьма… они с Дугом с головой ушли в «загул», так что она никому ни строчки не черкнула, а ведь надо!
Шейла пребывала во взвешенном состоянии, балансировала между четырьмя углами комнаты: куба, загроможденного всяким хламом. А затем — затем ее словно просеяли сквозь сито; сперва ее пробудила к жизни лампа-заика, потом, нежданно-негаданно, отхаркивающиеся трубы обогревателя, и — издалека, через равные промежутки времени, под стать железнодорожному расписанию — легкая вулканическая дрожь, передающаяся от пола через подошвы ног, как если бы одна из подземных линий пролегала точно под ее комнатой (а что, вполне возможно!). Сами по себе эти вибрации были не лишены приятности; сочетание всех трех факторов — необычно и даже не особо раздражало. Оно затушевывало пустоту комнаты. Шейла разложила вещи по своему вкусу, не так, как две ее соседки напротив — точно тайфун пронесся. Она уже с ними виделась: те откуда-то возвращались. Молоденькая полногрудая Саша вечно дурачилась, но по-доброму, без злого умысла, — Шейла поневоле улыбнулась. Все трое переглянулись — и без слов поняли друг друга. Мужчин поблизости не наблюдалось. Саша двинулась к двери, комично виляя задом, состроила сладострастную гримаску, побренчала ключами чуть ниже шеи, уронила связку на пол.
Вайолет изобразила праведное возмущение, толкнула ее локтем, расхохоталась:
— Ах ты курва!
— «Энто у тебя пушка в кармане или ты просто рад меня видеть?» — пропела Саша.
Они боролись, отпихивали друг друга, пытаясь отпереть дверь; они развлекались вовсю. Шейла улыбнулась.
Все остальные взяли билеты на скачки в Аскот и пребывали в приподнятом настроении; даже Джеральд, который решил съездить прокатиться, как сам он выразился, и Филип Норт, на скачках никогда не бывавший. За завтраком Шейла от души наслаждалась застольной предваряющей нервозностью, своеобразной заразительной шутливостью, но отрицательно покачала головой. Она вновь решила остаться в номере. Повезло ей. Темные лошадки королевы пришли седьмой, второй и последней. Гэрри поднялся до семидесяти фунтов — до того, как пошел дождь и вывели «грязекопов» — лошадей, что показывают лучшие результаты на мокрой дорожке. То-то он вскипел! «Ободрали как липку», — повторял он, качая головой. Ну да, дорожка тяжелая, но вы только посмотрите, как по-дурацки эти траханые английские жокеи в седле сидят — высоко, как корова на заборе. Глаза б мои не глядели. «Эмоциональные калеки, боятся излишней близости к лошади», — предположил Борелли. Все посмеялись над флегматичными, медлительными комментаторами. Что скачки в разгаре, так сразу и не догадаешься.
Неизбежно напрашивались сравнения, и недостатка в них не было. Во всяком случае, определение — одно из мерил опыта.
Для Джеральда мчащиеся во весь опор лошади были неотделимы от изображений гнедых меринов с их удлиненными пропорциями на английских полотнах девятнадцатого века. Он вытягивал шею и наслаждался зрелищем куда больше, нежели сам от себя ожидал. Но тут вклинился Кэддок.
— Лошадиные ноги на картинах прорисованы неправильно. Вечная проблема живописи.
Джеральд покраснел. Обычно он быстро срывался в споре на крик.
— Я тут поснимал немного. — Кэддок постучал по телеобъективу. — Эти фотографии докажут и вам, и любому другому, если вам интересно, что ноги лошади оказываются в воздухе все четыре одновременно. Сдается мне, в этом и заключается одна из проблем искусства, — подвел итог Кэддок. — Искусство упускает истину.
— То есть, по-вашему, — резко откликнулся Джеральд, — все мы страдаем своего рода визуальной слепотой?
— Вот именно.
Группа устала, однако дара речи до поры не утратила.
— Ну вот, по крайней мере, на ипподроме мы побывали! — торжественно отметил Дуг.
Один только Кен Хофманн (ему посчастливилось выиграть) сидел в обычной своей позе, сложив руки и разглядывая лепной потолок.
— А я вам чего скажу, — внезапно возвестил Гэрри с набитым ртом и защелкал пальцами. — Я тут этого нашего приятеля из Африки видел, как бишь его. Ну, помните, из гостиницы.
— А я видел надписи на перилах — «ФАР ЛЭП» и «КУБОК МЕЛЬБУРНА»; [42] хулиганы какие-то нацарапали, — встрял Норт.
42
Кубок Мельбурна — самые крупные в Австралии конно-спортивные соревнования; проводятся ежегодно в первый вторник ноября. Фар Лэп — знаменитая скаковая лошадь; в 1930 году выиграла кубок Мельбурна.
— Фрэнк Ньюмен? — предположил Дуг.
— Кажется, его зовут Хэммерсли, — поправила Шейла. И покраснела.
Перегнувшись через стол наполнить ее бокал. Гэрри Атлас успел еще и рассмешить Вайолет какой-то шуткой. Затем дал ей прикурить: щелкнул «Зиппо», вновь захлопнул крышку, убрал зажигалку в боковой карман. Уселся поудобнее.
— Что за муха тебя укусила?
Саша улыбалась Вайолет. Прочие женщины в большинстве своем не сводили с нее глаз. Она выдохнула дым и обернулась к Гэрри.