Ностальгия
Шрифт:
Но можно ли считать фотографию искусством?
Отважную попытку раз и навсегда прояснить этот вопрос предприняли в обширной галерее Хейуарда на противоположном берегу реки. Плакаты и афиши возвещали о непрерывном концептуальном шоу: о боксерских матчах между художниками и фотографами. Из Европы и через всю Атлантику примчались «большие шишки». Пока что все до единого раунды выигрывали художники, хотя каждый из них записывался на видеопленку — что фотографическая фракция посчитала своей безоговорочной победой. Нескольких фотографов обвинили в жульничестве. Ученик безумного Идвирда Майбриджа [30] настаивал, чтобы ему позволили схватиться с противниками нагишом. В сумерках имела
30
Идвирд Майбридж (1830–1904) — английский фотограф; одним из первых использовал несколько фотокамер для запечатления объекта в движении; изобрел зоопраксископ, в котором достаточно быстро один за другим проектировались отдельные снимки, создавая иллюзию движения.
Джеральд на другой берег не пошел, поленился. Он возвратился в гостиницу — изрядно озадаченный.
— А как насчет галереи Тейт? — сочувственно осведомился Хофманн. В Тейте выставлялась превосходная коллекция абстрактных «полосатых» картин, куда он твердо намеревался наведаться.
— Зря только время потратите. Мне рассказывали, что вместо картин как таковых — вообразите себе только! — отыскали объекты и панорамы как таковые. И тщательно их отфотографировали — понимаете? — ну, чтобы люди видели, как оно все было на самом деле. Так что в Тейте ни черта нет, одни только цветные слайды — сплошные французские каналы, стога сена, прудики с лилиями, яблоки, плетеные кресла да балерины; и бог знает что еще. Говорят, одного фотографа аж на Гаити ради такого дела заслали. — Джеральд свесил руки между коленями. — Куда катится мир?..
Шейле тут же стало его жаль; она всегда болезненно отзывалась на чужие огорчения. Джеральд допил сухой херес и заказал еще один.
— Ну так что там сейчас в Тейте? — полюбопытствовал Хофманн.
Присоединившийся к группе Борелли уставился вниз, на ковер, потыкал носком ботинка в изображение короны.
— Импрессионизм, кубизм, сюрреализм, футуризм, абстрактный экспрессионизм и туризм — все они взаимосвязаны. Я вот задумываюсь: а существует ли одно без другого?
Ах да, еще меркантилизм, вот о чем забывать не следует: две транснациональные компании, «Кодак» и «Крафт корпорейшн», совместно спонсируют европейский фотоконкурс на тему питания: «Скажи „Изюм!“».
Хофманн обернулся к Борелли.
— Если они о туризме радеют, так не с того конца взялись. Должен признаться, удивляют меня британцы: и как они только такое допускают! Обычно музеи у них на высоте. Просто не знаю, что и думать.
— Целиком и полностью с вами согласен, — кротко отозвался Джеральд.
Кэддок с размаху налетел на стул. Следом за ним шла Гвен.
— А, всем привет, — проговорил Кэддок знакомым монотонным голосом, нащупывая край стойки. — Мы с женой только что из Национальной галереи. Замечательная выставка — ничего лучше в жизни своей не видел.
Кэддок проговаривал основные факты; остальные вежливо молчали. Джеральд, скрипя зубами, глядел в пол.
— Леон просто обожает свою фотокамеру, — прошептала Гвен Шейле.
— Слышь, — выпрямился Гэрри Атлас, — а кто-нибудь в Имперском военном музее был? Давненько я мечтал туда наведаться. Хотелось своими глазами на настоящий «Спитфайр» [31] глянуть. Я ж «Спитти» отродясь не видел. А там одни только аэроснимки — последствия бомбежки, как разные там громадины бац, и всмятку — главным образом времен Второй мировой. Госссподи, вы б видели Хиросиму! Ни хибары не осталось. А еще там штук шесть разных фотопулеметов показывают.
31
То есть истребитель «Спитфайр»: эти истребители были задействованы в боевых операциях в ходе Второй мировой войны, особенно в «Битве за Англию».
Там же можно было ознакомиться с фотоисторией маскировки; послушать дискуссию о плоскости аэроснимка; посмотреть подборку отретушированных газетных фотографий с подписями, иллюстрирующую искусство пропаганды и кинохроники сороковых годов.
— Эх, а видели бы вы ту убойную фотку, где пуля разносит в клочья яблоко! Потрясная штука. Надо отдать янки должное.
— Гвен, возьми на заметку. Это где было?
Остальные заинтересовались, но в меру.
С тех пор как они здесь, прославленный город Лондон словно бы являл собою один сплошной фотомонтаж. И уже ощущалось нечто устаревшее в столь подробно задокументированной фактографии при одном только взгляде, да что там! — при одной только мысли. В отличие от живописи фотография не существует вне времени. Она напрямую зависит от смерти. Эти забавные старомодные одежды на фотографиях прежних премьер-министров с Даунинг-стрит напоминали зрителям о прошлом — и о скоротечности настоящего. Фотография — то же, что меланхолия. В гулких залах Лондонского университета шел семинар под председательством какого-то австрийца «Философия и фотография: в чем отличие?»: «Йа бы сказал фот што: перфая оснофана на логике, фторая — на негатифе».
Посочувствовав Джеральду, Борелли предположил, будто бессчетные сонмы фотографов обычно приезжают из тех стран, что сходным образом помешаны на гольфе: например, из Америки и Японии. Эти люди фотографируют, дабы продемонстрировать свою свободу и напомнить себе и другим о работе, что обусловливает досуг. Вооруженному фотокамерой фотографу нравится чувствовать свое превосходство перед зрителем. Знакомые сцены, продолжал Борелли, обретают значимость и контекст благодаря тому, что фотограф помещает на заднем плане «напарника», обычно — жену. Впоследствии тем самым подтверждается не только то, что «я там был», но — «я видел».
— Позвольте, позвольте! — запротестовал Кэддок.
Луиза весело рассмеялась.
Миссис Каткарт доковыляла до газетного киоска — посмотреть открытки. Дуг согласно закивал:
— Верно, верно.
Гэрри Атлас заказал еще напитков, да чтоб со льда, а не эту тепловатую мочу.
Вспомнив про Уимблдон, Шейла рассказала, как она нежданно-негаданно столкнулась с тем австралийцем, что они видели в Африке. И жарко покраснела.
— Стало быть, Лондон — место не такое уж и унылое, — ободряюще улыбнулся Борелли. — Увы, для некоторых из нас, как вы уже слышали, он именно таков. — Борелли скорбно приложил руку к сердцу; и даже нытик Джеральд не сдержал смеха.
Борелли, похоже, ничто не заботило: о времени он не задумывался. Однако под взглядом Луизы Хофманн он умолк и уставился в пол. Искоса глянув на часы, Хофманн взял Луизу под руку.
Они уже выходили, когда Каткарт откашлялся и поведал Гэрри про фотографии в Австралия-хаусе. Развешаны на специальных картонных стендах в холле; небезынтересная выставка — тут и столбы старых изгородей, и побеленные стены стригальни, и подборка затейливых ворот со всего красновато-бурого провинциального захолустья.
— Ну надо ж! Звучит классно, — с умудренным видом покивал Гэрри.
Каткарт почмокал губами.
— Я вам вот что скажу. Начинаешь по-настоящему ценить старушку-родину.
Тем вечером они отправились в театр, все при параде, хотя кое-кто перепутал билеты. В опере Кэддоки разделяли ложу с Луизой; они тихонько сидели позади нее, а Борелли ерзал туда-сюда, то и дело задевая ее измятым рукавом пиджака. Она не знала, что и сказать. Когда путешественники болтали промеж себя в гостинице, ей казалось, он вроде бы искоса на нее поглядывал и снова задавал вопрос-другой, словно бы специально для нее. А теперь вот, похоже, не замечает. Да и с какой бы, собственно, стати? Так что Луиза, вытянув шею, сосредоточилась на сценическом действе, дабы никто, боже упаси, не догадался о ее мыслях. Она чинно сложила руки на программке, сцепив пальцы в форме буквы «Т».