Нострадамус. XX век: новейшая дешифровка

Автор неизвестен

Проанализируем. Свободолюбивые греки, как видим, нисколько не уважали таких же чувств у плененных противников, сделанных рабами (это «демократический нацизм»), но свою свободу и родину они не были готовы променять ни на что на свете – даже на райскую жизнь на прекрасной чужбине. Потому как от огня они стали бежать от участи Эврилоха. Одиссей же получает сразу несколько новых уроков: во-первых, нельзя доверять человеку, который до этого хоть раз не оправдал доверия и стал виновником гибели товарищей; во-вторых, излишне приветливый по отношению к незнакомым гостям хозяин – скорее тщательно маскирующийся враг, нежели откровенный друг; в-третьих, никакой – даже самый благодатный – край не способен заменить родину. Забыть родину – худшее, что может произойти с человеком.

Наконец шторм отступил и в отсутствие ветра итакийцы на веслах шли целый день на запад, туда, где согласно положению солнца в утренние часы, находилась конечная точка их плавания. Ближе к вечеру они увидели скалистый берег неизвестного острова, а уже в сумерках мореходы нашли в нем защищенную от ветров бухту. Выставив охрану, греки расположились ночевать на каменистом берегу, а утром с первыми лучами Гелиоса увидели, что попали на прекрасный остров с высокими берегами и горой посередине. Зеленые склоны этой горы были местами покрыты белыми пятнами, которые, оказалось, были ничем иным, как стадами диких овец. У подножия горы раскинулись обширные луга сочной, изумрудной травы, доходящей до пояса. Было удивительно, что такой благодатный край не был распахан землевладельцами, а на склонах никто не рассаживал виноградники. Это при том, что на соседнем острове чуть меньших размеров, покрытом крупными камнями и скалами, путники отчетливо разглядели дымы, столбом поднимающиеся в небо – определенно то был признак наличия человеческих жилищ. Воины заставили рабов вынести на берег те корабли, что требовали ремонта, а сами взяли охотничьи копья, боевые дротики, пращи, луки со стрелами, и отправились на склоны горы. Вскоре они принесли к кораблям много дичи и стали жарить ее на кострах. Пиршество затянулось до ночи, и только на следующее утро Одиссей обратился к своим спутникам: «Продолжайте ремонт кораблей, а я на своем судне отправлюсь к соседнему берегу и разузнаю, почему люди здесь не пашут землю, и вообще живут на скалистом острове меньших размеров». Оставив гребцов со своего корабля помогать остальным рабам чинить вытащенные на берег галеры, Одиссей взял курс к соседней земле, рассадив на весла воинов. Он не знал, как отреагируют местные жители на обычай использовать рабский труд, поэтому решил заведомо избежать расспросов относительно плененных троянцев. Судно Одиссея обогнуло остров с горой, и команда стала искать удобное место для причаливания к каменистой земле. Они нашли достаточно широкую полоску песка и осторожно, без шума, спустились на берег, где царь отобрал себе 12 самых сильных и смелых воинов и двинулся с ними в глубь острова, обнаружив на некотором удалении огромную пещеру среди скал. Пустую дворовую территорию перед ней почти условно обозначала гряда выложенных крупных камней выше человеческого роста, а из самой пещеры доносилось тонкое блеяние ягнят. Одиссей со спутниками направились в пещеру, не демонстрируя оружия, а первый из воинов нес на руках мех, полный лучшего вина из корабельных запасов. Зайдя в темную пещеру без привычных факелов у входа, воины после нескольких вопросов в пустоту убедились, что хозяин или хозяева отсутствуют, и внимательно стали осматривать необычное хозяйство, представшее их глазам. Огромный очаг, сложенный из крупных каменных глыб, высился посреди пещеры, вместо дров вокруг него лежали поломанные стволы деревьев. Очень большие деревянные чаши возвышались над головами итакийцев, где, судя по запаху, запустевал сыр. В одном из ведер значительно более мелких размеров они увидели молоко, в ряде других была жирная простокваша. В плетеной клетке у стены наперебой блеяли козлята, а в такой же клетке рядом путники разглядели ягнят, когда глаза привыкли к темноте. В углу лежала большая груда бараньих шкур, расстеленных наподобие ложа. Спутники Одиссея пришли к выводу, что хозяин или хозяева этого жилища ведут самый дикий образ жизни, и стали уговаривать царя скорее покинуть этот остров. Одиссей не согласился, поскольку желал увидеть хоть одного местного жителя, прежде чем вернуться назад. Пока итакийцы рассуждали, время было потеряно, и вот уже во дворе заблеяли овцы, задрожала земля и дневной свет заслонила

великанская фигура, похожая на человеческую. Пришелец с грохотом бросил у очага охапку бревен, вернулся к входу и стал загонять в тень пещеры торопливых овец и коз. Испуганные греки укрылись в темном углу за большой деревянной чашей. Загнав скот, великан сдвинул огромный дискообразный обломок скалы, стоящий у входа, и заслонил им внешний мир, оставив лишь узкую щель под сводами пещеры. Пока растерянные путники украдкой следили за ним, хозяин развел в очаге высокий огонь и принялся доить коз и овец, наполняя малые ведра одно за другим. Странники рассматривали великана в свете костра. Ростом со среднее дерево, он был одет в короткую одежду из бараньих шкур, а когда он повернул голову в сторону незваных гостей, многие греки не удержались от удивления вслух – у гиганта был только единственный глаз посреди лба. Великан, услышав перешептывание, вытащил из огня одно бревно и осветил им дальний угол. Путники увидели свирепый взгляд большого приближающегося глаза. Тяжело ступив в их сторону, монстр, явно раздраженный, спросил: «Вы кто такие, бродяги? Как сюда попали? Может, вы из числа тех бездельников, которые шляются по морям в поисках легкой наживы?» – «Мы греки, – ответил Одиссей, – плывем из-под Трои и просим принять нас дружелюбно, как гостей. Ведь ты знаешь, как карает Зевс тех, кто обижает странников и не оказывает им гостеприимства». – «Видно, что ты пришел сюда издалека, чужеземец, – свирепо крикнул Одиссею циклоп, – коль думаешь, что боюсь я твоих богов. Мне нет дела до Зевса – не боюсь я его гнева! Мы, циклопы, сильнее ваших богов, и наш род древнее их рода. Я буду делать с вами, что захочу! Скажи, где твои корабли, где остальные ваши спутники – я желаю знать это». Одиссей сразу понял, зачем циклоп спрашивает его о корабле, и ответил: «Колебатель земли Посейдон разбил мой корабль о прибрежные утесы, лишь я со своими спутниками спасся…» Не слушая дальше, циклоп быстро схватил своими длинными руками двух спутников царя и убил их, ударив головами о камень. Странники пришли в неописуемый ужас и стали вслух просить Зевса о спасении. Затем циклоп сварил убитых итакийцев, разорвав их тела на части, и съел. А, окончив свой ужасный ужин, спокойно растянулся на земле и заснул. Одиссей сразу же хотел убить его, спящего, и уже обнажил меч, но, взглянув на громадную скалу, которой завален был вход, понял, что таким образом им не спастись из заточения, в котором они оказались. Судя по спокойно заснувшему циклопу, тот тоже отдавал себе отчет в том, что греки никак не посмеют на него напасть. Когда наступило утро, о чем свидетельствовал единственный луч света над камнем, перегородившим вход, циклоп снова неожиданно убил двух спутников Одиссея, легко отмахнувшись от выставленных навстречу мечей. Съев их, он выгнал стадо из пещеры, вышел сам, а вход задвинул скалой. Греки поняли, что всех их ждет одинаковая смерть – в желудке этого чудовища. Долго обдумывал Одиссей всевозможные средства спасения и наконец нашел доступное. У очага он нашел тонкое бревно, похожее на мачту – это был гладкий ствол дикой маслины. Одиссей отрубил мечом излишне длинный и тяжелый для человека нижний конец бревна, а верхний заострил и обжег в тлеющих углях, после чего сделанный кол спрятал. Вечером со стадом вернулся циклоп, вновь непринужденно убил двух спутников царя, и, закончив отвратительный ужин, хотел лечь спать. Но Одиссей подошел к нему и предложил неразбавленного вина. Поразмыслив, что в запертой пещере люди никак не могли отравить напиток, циклоп постепенно выпил его весь, потом, захмелев, сказал: «Скажи, как тебя зовут, я хочу почтить тебя подарком, который полагается гостю по обычаю». Одиссей ответил, что его зовут «Никто». «Ну, слушай же, Никто, тебя я съем последним, и это будет моим подарком тебе», – со смехом ответил циклоп, повалился на землю и заснул. Чуть выждав, Одиссей дал знак товарищам и они вместе разогрели на костре до тления заостренный конец заготовленного кола, затем дружно схватили его и выжгли им глаз циклопу. Тот заревел от страшной боли, вырвал из глаза дымящийся кол и в исступлении стал звать на помощь других циклопов (циклопы жили раздельно – каждый в своей пещере). Греки спрятались за утварью, услышав топот многих тяжелых гигантов, которые сбежались на вопли и стали спрашивать через загородивший вход камень: «Что случилось с тобой, Полифем, не похитили ли у тебя твои стада? Кто обидел тебя?» Со страшным ревом Полифем отвечал из пещеры: «Никто! Никто! Но я сам виноват, что допустил ошибку! Никто не мог бы навредить мне силой!» Рассердились циклопы на такой ответ и закричали Полифему: «Если никто, незачем так реветь! Если ты заболел, то это воля Зевса, а на помощь зови своего отца Посейдона». С этими словами удали лись цик лопы, а испугавшиеся итакийцы узнали, что только что напали на сына бога. Яростный Полифем несколько раз пытался на ощупь поймать греков, но из-за нестерпимой боли не мог сосредоточиться на легкой поступи голодавших несколько дней пленников, к тому же, мешали бараны. Настало утро, и с громкими стонами Полифем отодвинул от входа скалу и стал выпускать в поле овец и коз, ощупывая руками спину каждой животины. Тогда, чтобы спасти товарищей, Одиссей приступил к осуществлению своего плана побега: связал лыками из постели циклопа по три барана и под каждого среднего привязал по одному из своих товарищей. Сам же, вцепившись руками в густую шерсть громадного вожака, любимца Полифема, повис под ним. Все бараны с привязанными под ними воинами прошли мимо циклопа, смешавшись со стадом, а последним шел баран, под которым висел Одиссей. Остановил его Полифем: «Ты ли это, мой дорогой любимец? Почему выходишь последним? Ты никогда не был так ленив и всегда шел первым». Он стал ласкать его и жаловаться на свою беду, на то, что обидел его дерзкий Никто, а Одиссей в это время с ужасом думал о том, что будет, если циклоп захочет потрепать любимчика за грязную шерсть на брюхе. Но наконец пропустил гигант и этого барана – так спаслись оставшиеся в живых греки от верной гибели. Молча отобрав лучших коз и баранов, пока Полифем закрывал вход в пещеру, они понесли часть стада к своему кораблю, где их ждали товарищи. Одиссей приказал быстро грузиться с животными на корабль и отплыть от берега. Когда отплыли на расстояние, с которого еще слышен голос человека, Одиссей громко крикнул циклопу: «Слушай, циклоп! Своей жестокостью ты сам навлек на себя кару Зевса». Услыхал циклоп с моря знакомый голос Никто, понял, как его провели, и в ярости поднял утес, который бросил в море – дальше корабля. Громадная волна погнала корабль обратно и уткнула бы его в берег, но шестом Одиссей оттолкнул корабль от приблизившегося дна, дав команду гребцам одновременно налечь на весла, и снова поплыли они в море. Отплыв еще дальше, Одиссей крикнул Полифему: «Полифем, тебя ослепил Одиссей, сокрушитель городов, царь Итаки, сын героя Лаэрта!» Завыл циклоп от бессильной злости и воскликнул: «Сбылось давнее пророчество, данное мне великим прорицателем Теллем – рука Одиссея лишила меня зрения! Но я думал, что Одиссей – грозный божественный великан, а не такой ничтожный и коварный человечишка!». Стал звать Полифем отца своего Посейдона, чтобы покарал он Одиссея за то, что лишил его зрения. Греки оцепенели от ужаса, слушая, какие проклятия циклоп призывает на их голову. Но Полифем не унимался, схватил утес еще больше первого и опять бросил в море – он упал рядом с кормой корабля, а громадная волна чуть не перевернула судно, подхватила его и забросила далеко в море. Итакийцы достигли соседнего острова, где их ждали остальные корабли. Узнав о гибели шести товарищей, они решили, что боги разгневались на них, и принесли в жертву Зевсу самого крупного барана из стада Полифема. Проведя ночь на берегу, на следующий день греки отправились в дальнейший путь по безбрежному морю, скорбя о погибших товарищах и заставляя рабов активнее работать на веслах.

Разбор этого отрывка позволяет заметить, что дорога Одиссея домой – это и стезя руководителя, и путь воина, который совершенствуется в военном искусстве. Он совершил ошибку, позволив своему любопытству замедлить продвижение к дому, а ошибка руководителя всегда отражается на его подчиненных.

Не послушав совета подчиненных быстрее уйти из пещеры до возвращения неизвестного хозяина, царь оказался запертым вместе с ними в ловушке. Но сделавший ошибку лидер сам ее и должен исправить, иначе лидером изберут другого – более достойного на эту роль. Одиссей придумал способ вырваться из плена, а потому остался все тем же непререкаемым авторитетом для итакийцев, каким был до этого, несмотря даже на то, что это по его вине погибли некоторые братья по оружию. Примечательно: Одиссей потерял шесть воинов в пещере Полифема, а до этого по шесть воинов потерял каждый его корабль при отходе после разграбления города Измара. Любовь древних греков к цифрам 3, 6, 9 и 12 слишком очевидна, чтобы ее можно было проигнорировать. Нет сомнений, что это связано с их делением года на месяцы по 12 зодиакальным созвездиям и особым вниманием греков к цифрам, образующимся при делении числа 12. С собой на соседний остров Одиссей отобрал 12 воинов, став 13-м в команде, и тут можно вспомнить созвездие Змееносца. Следует обратить внимание и на мифологический статус циклопов, символизирующих старую божественную власть, с помощью которых Зевс боролся с титанами. Эти циклопы описываются мифами как сородичи трех великих циклопов, но ростом поменьше. Циклопы были древнее действующих при Одиссее богов, но правили миром не они, несмотря на старшинство. Потомки сыновей Урана, они оказались слабее олимпийцев, поскольку у них не был развит дух единства – на это указывает такая мелочь, как раздельное проживание циклопов, каждого в персональной пещере. Совсем не так жили боги на Олимпе, которые, к тому же, большую часть времени занимались контролем бытия людей, строго разделив свои «обязанности», и не тянулись к простому образу жизни, как циклопы. Циклопы – откровенные единоличники, коль Полифем, пленивший команду Одиссея, не рассказал об этом товарищам, рассчитывая съесть пленников тайно. Эта единоличность и не позволила Полифему отомстить врагам – вторгшимся в его пещеру людям, поскольку сбежавшиеся на его крики товарищи-циклопы даже не имели возможности догадаться, что «Никто» – это имя плененного Полифемом человека. Ряд уроков может извлечь изучающий этот эпизод, но главный урок Одиссея заключался в том, что он «не зная броду, полез в воду», и за это поплатился. Имею в виду вторжение в незнакомую обстановку – пещеру одноглазого чудовища Полифема, нанесение увечий этому сыну Посейдона с последующим хвастливым объявлением своего имени. Но позже буквальное «в воду» – начало очередного плавания в условиях, когда Посейдон, отождествляемый с римским Нептуном, совсем не настроен оставить итакийцев в живых – стало неизбежно, ведь только по морю можно добраться до Итаки. А ведь Посейдон был братом Зевса, как и Аид, и, учитывая то, что жил Посейдон не на Олимпе со всеми богами, а в порядке редкого исключения отдельно – во дворце на дне моря, он вполне мог показать мореплавателям свой строптивый нрав, не совещаясь с Зевсом, которому греки принесли жертву. Этим жертвоприношением перед отплытием Одиссей демонстрирует, что надеется на авторитет верховного божества, и, конечно, он прав – задобрить Посейдона баранами, украденными у его сына, лишенного единственного глаза, представляется невероятным.

Дальнейшее плавание как будто бы шло хорошо: попутный ветер надувал паруса, а рабы на веслах работали без устали после обильной пищи на козьем острове. Однако скоро они увидели остров, который странным образом сиял в лучах солнца, словно берега его были золотыми. Ветер стал встречным, и паруса пришлось свернуть. Еще одной странностью стало то, что за несколько часов движения к этому острову итакийцы никак не смогли достичь его – он несколько раз словно «уходил» в сторону от выбранного курса! Одиссей с верным глашатаем Эврибатом на носу царского корабля долго искали объяснение этому факту, наконец всезнающий Эврибат догадался, что же происходит: «Я понял, знаю, в чем дело! Это Эолия, плавучий остров божественного Эола, повелителя ветров! Отсюда он рассылает ветра». Весь остров Эола, плавающий по морю, был окружен нерушимой медной стеной, берега же его поднимались отвесными утесами из морских волн. Там, в доме за медной оградой жил Эол с женой, шестью сыновьями и шестью дочерьми. Безмятежно он проводил дни, весело пируя со своей семьей в богатых чертогах, будучи столь же переменчивым, что и руководимые им быстрые и легковейные ветра. Одиссей задумался над словами советника. «Мы должны побывать у повелителя ветров, поскольку он может помочь нам быстро добраться до Итаки», – сказал он. Самолично став у руля, Одиссей приказал гребцам выкладываться изо всех сил, а остальным кораблям следовать за ним. На предельной скорости они начали наконец сближаться с движущимся островом, и вскоре пристали к крутым берегам, привязавшись канатами к ограде дома Эола. Целый месяц чествовал их пирами Эол и слушал со своими детьми рассказы о подвигах героев под Троей. Наконец стал просить его Одиссей отпустить засидевшихся гостей на родину. Эол согласился и обещал попутный ветер в дорогу. На прощанье сыновья повелителя ветров передали Одиссею огромный мех, завязанный серебряной веревкой, прочность которой Эол, правнук Прометея, лично проверил. Мех погрузили на корабль царя, и все греки с любопытством его разглядывали, но поскольку Одиссей ничего не сказал про содержимое, довольствовались догадками. Зефир, западный ветер, наполнил паруса, и греки поплыли навстречу Итаке. Девять дней дул попутный ветер, посланный Эолом, и все это время Одиссей никому не передавал руля, так он хотел попасть на любимый берег. Море оставалось спокойным, и на десятый день голоса наблюдателей возвестили, что впереди показалась земля. Приблизившись к скалистому берегу, греки узнали его – это была родная Итака. Радости не было предела, а Одиссей впервые отошел от управления своим судном, позволив кормчему вернуться к своим обязанностям. Царь наказал дружине плыть в родную гавань, и присел у борта. Тут усталость, копившаяся бессонными днями и ночами, склонила его, и герой погрузился в глубокий сон, навеянный Гипносом. Пока рабы из последних сил гребли вдоль берега, праздные воины радостно делились мнениями по поводу того, как сбежится весь народ их встречать. Больше других разволновался Эврилох, который уже оклемался от дурман-семян, скормленных ему ло-тофагами, а теперь вслух мечтал о том, как будет выгружать из корабля свои богатства на зависть восхищенным согражданам. Когда ему на глаза попался большой мех, подаренный Эолом царю, он не удержался от следующего заявления: «Вечные боги! Везде так уважают Одиссея, где бы мы не бывали. Одна его троянская добыча чего стоит! Мы все сражались наравне с ним, но его добыча гораздо больше нашей – а ведь это несправедливо! Да и Эол только ему сделал богатый подарок. Может, посмотрим, что за ценности так плотно завязаны в этом мешке?». Греки стали обсуждать меж собой, сколь много золота и серебра дал Одиссею Эол, положив их в мех, раз царь не позволил развязывать его. Да и серебряная веревка много о чем говорила. В итоге итакийцы одобрительно выслушали Эврилоха, согласившись с его выводами о том, что вожди несправедливо делят военные трофеи, как боги несправедливо делят удачу и счастье между людьми. Уже все столпились вокруг меха, даже кормчий бросил руль, и никто не подгонял рабов на веслах. Несколькими парами рук таинственный мех был быстро развязан и путники с жадным любопытством в него заглянули, стукнувшись головами. Однако вместо сокровищ оттуда со свистом стал вырываться холодный воздух. Эврилох попытался исправить свою оплошность и обратно затянуть веревку, но – поздно – все вокруг переменилось, погода из солнечной превратилась в штормовую, поднялись волны с мачту высотой, и ветра начали швырять корабли, грозя непоправимыми столкновениями. Перепуганные насмерть итакийцы бросились будить Одиссея, который сразу понял, что произошло. Он в гневе закричал: «Глупцы, вы развязали мех! Туда Эол спрятал жестокие ветры, мешающие нашему плаванию!» Шторм понес корабли в неизвестном направлении. Через несколько дней и ночей дружина увидела, что их вновь принесло к сверкающему острову повелителя ветров. Одиссей вновь пошел в богатый дом Эола и стал молить его еще раз помочь вернуться на родину, но разозлился на него хозяин ветров. Прогнал Одиссея и сказал вслед, что никогда не будет помогать тому, кого преследуют боги.

Разберем и этот эпизод. Эол, чтобы помочь Одиссею попасть в Итаку, находящуюся на западе, заключил в мех подвластные ему ветры: северного Борея, южного Нота и восточного Эвра. Лишь один Зефир был оставлен на свободе, и он пригнал корабли греков к Итаке. Эол вручил связанные ветры Одиссею и запретил развязывать мех до тех пор, пока тот не окажется на родной земле. Боги вмешались в удачное для царя положение дел, и ветра были освобождены алчными воинами царской галеры раньше времени, из-за чего дружина вернулась туда, откуда и начала движение. И тут на первый взгляд непонятно, кто в этом виноват: Эврилох, в очередной раз предложивший неудачную идею, остальные воины, поддержавшие его, или же сам Одиссей, не предупредивший подчиненных, насколько опасно дотрагиваться до меха. Царь не обязан был отчитываться перед подчиненными о подарке, который он получил от владыки ветров; после девяти дней бодрствования Одиссей вполне закономерно уснул от усталости; жадность воинов, приблизившихся к родным поселениям, не чужда завоевателям – отсюда нездоровое любопытство к царскому подарку. Пока лидер спал, его подчиненные развели на корабле «демократию», показавшуюся законной и обоснованной всем без исключения, и совершили коллективную глупость – освободили враждебные ветра, удалившие их от родного берега, до которого оставалось рукой подать. В начале эпизода мы видим предопределение его финала: небольшой флот Одиссея никак не мог приблизиться к медному острову Эола, и лишь уверенное направление, обеспеченное ставшим на руль Одиссеем, позволило достичь цели. Для достижения более далекой цели – Итаки – потребовалось уже вмешательство более могущественного повелителя, хозяина ветров. Но счастливый финал сорвал «неразумный», в понятии древних греков, простой люд, посмевший вмешаться в тайную договоренность земных руководителей, что не сообразуется с задуманной богами системой народоуправления.

Через шесть дней, на седьмой, удрученные греки достигли какого-то острова и обнаружили небольшой тихий залив между угловатых прибрежных утесов. Корабли носили на себе следы многодневной бури, и в ближайших планах Одиссея был их очередной ремонт. У многих не хватало мачт, на иных было много других повреждений. Гребцы-рабы так устали, что не было даже слышно голосов, помогавших соблюдать ритм при гребле. Одиссей внимательно вглядывался в мрачные скалы, горы за ними, луга и леса, совещаясь с Эврибатом: «Мы где-то на краю земли. Нас занесло, похоже, к великому Океану, обтекающему землю». Одиссей подал знак, и корабли вошли в тихие воды бухты. Ита-кийцы поставили суда плотными рядами в заливе, связав их между собой канатами, чтобы облегчить ремонт. Царский корабль не поместился рядом с остальными, и царь приказал оставить его отдельно у самого выхода в открытое море, привязав его к утесу (по другой версии мифа это благоразумный Одиссей из осторожности повелел выбрать такое место для его корабля). От берега в глубь острова вела каменистая тропа. Одиссей отправил глашатая с двумя воинами на разведку с целью узнать, какие здесь живут люди, следующими словами: «Если эти места населены могущественным народом, постарайся завязать с ними дружественные отношения. Нам нужно отдохнуть, набрать запас пресной воды, пищи и выменять материалы для починки кораблей». Один из ахейцев, направившихся с Эврибатом на разведку, в пути спросил: «Если город богат, может быть, нам удастся поживиться? Мы давно уже не нападали на прибрежных жителей». Эврибат на это ответил: «Царь наказал завязать с жителями дружеские отношения и воспользоваться их помощью для починки кораблей. Ну а когда корабли будут в порядке, безусловно, он не откажется захватить добычу, если представится случай – ведь мы все хорошо знаем нашего вождя». Встретив первого аборигена, загорелого человека очень высокого роста, Эврибат, опытный в посольских делах, подошел к нему с вопросом, к какому же народу занесла их буря. Это оказались лестри-гоны. Эврибат объяснил, что они посланы к вождям племени завязать дружеские отношения и просить о гостеприимстве. Пока продолжался разговор, путники достигли города. К своему удивлению, греки нигде не видели пасущихся стад, зато встретило громадного роста девушку, которая после короткого разговора с первым спутником греков и лестных слов Эврибата, умолчавшего о набегах дружины Одиссея в Троаде, повела их в город во дворец своего отца Антифата, повелителя лестриго-нов. Во дворце они увидели жену Антифата, еще более высокую, чем их проводница. Та громогласно повелела позвать своего мужа, бывшего на собрании старейшин. В это время осторожный Эврибат, оставив во дворце одного из спутников, вышел с другим на улицу и стал ждать исхода переговоров. Он увидел, что высоченный Антифат с вооруженной свитой быстро вошел во дворец, а затем ахейцы услышали крик оставленного во дворце товарища и звон оружия. Антифат с первых же слов посла понял, что перед ним грабитель из тех ахейцев, что в течение десятка лет, воюя с Троей, разоряли окрестные

народы. Поняв, что их товарища убили, греки, охваченные ужасом, обратились в бегство и прибежали к кораблям раньше погони разве что чудом. Но им не хватило времени, чтобы предупредить остававшихся в бухте об опасности – Антифат сразу созвал лестригонов, которые длинными шагами побежали на берег моря. Отрывая от утесов целые скалы, они стали разбивать ими связанные друг с другом корабли. Сквозь треск ломающихся снастей и крики убиваемых не были слышны команды Одиссея, пытавшегося организовать сопротивление. Как безумные, метались ахейцы, поднимая якоря и садясь за весла, но лестригоны убили всех воинов с 11 кораблей, а сам царь с трудом спасся на своем судне, перерубив единственный удерживающий его на привязи канат, и оставив на оставшихся кораблях и на берегу своих гребцов-рабов. Так из 12 кораблей у Одиссея остался только его единственный. Выйдя в открытое море, Одиссей некоторое время ожидал, не вырвется ли еще кто-нибудь из греков из неравной схватки. Однако погибли все, включая верного и разумного Эврибата, а местные рослые воины, нанизав их тела на колья, унесли в свой город, чтобы употребить в пищу. Охваченный горем и злобой, смотрел итакийский вождь на страшную бухту, где после долгих лет странствий, десятков битв, нашли неожиданную гибель его товарищи. Одиссею ничего не оставалось, как плыть прочь от опасного берега и вновь, уже который раз, брать курс на Итаку. Однако теперь он уже не мог помышлять о славном возвращении на родину – его дружина забрала с собой в иной мир громкую славу троянских битв. Кругом вновь было необъятное и бурное море, в котором оставшихся греков ждали новые опасные приключения.

Древние греки думали, что земля – это остров, который со всех сторон обтекает огромная река Океан, а дальше не восходит Гелиос, и потому там царят вечные сумерки; рядом с этой рекой на краю света обитают некоторые народы, например скифы и киммерийцы. Происхождение реки Океан в греческих сказаниях не основано на выдумке, а отражает их познания в географии: на западе от Греции они обнаружили Атлантический океан, названный так позже (как помните, именно на берегу реки Океан росли священные сады, в которых стоял великан Атлант и держал на своих плечах небесный свод), за египетскими землями они обнаружили выход в будущий Индийский океан, а на северо-востоке за узкими проливами Дарданеллы и Босфор, через которые ходил корабль Арго, могли подразумевать еще один океан, то есть – ту же реку Океан, «омывающую» весь известный грекам-мореходам мир. Не могу однозначно утверждать, какой народ греки могли подразумевать под «лестриго-нами», обитавшими на окраинах известного им мира, поскольку в древнегреческой мифологии привязка вымышленных народов к реальным национальностям и их географии едва ли имела первостепенное значение. В этом эпизоде очевидно следующее: итакийцев, много лет промышлявших набегами на приморские поселения, наконец настигло возмездие. Никогда им не встречались противники, бывшие значительно сильнее их, и потому они были совершенно уверены в своей безопасности, когда привязывали корабли к совершенно неизвестному берегу. Этот эпизод наглядно показывает, что даже опытнейшие люди (в данном случае бывалые воины и мореходы) могут попасть впросак в вопросах, которые, казалось бы, известны им в мелочах, ведь сколько веревочке удачи не виться, а конец все равно отыщется. Голову на плечах нужно иметь постоянно. Шесть дней плавали греки до обнаружения острова лестригонов, трех человек послал Одиссей в качестве послов, 12 кораблей было всего в дружине – все эти числа (3, 6, 12) нам уже хорошо знакомы. После долгого военного похода и борьбы со стихиями былому неудержимому желанию греков покорять народы и захватывать их богатства пришла на смену банальная тяга к покою, желание прийти в себя, восстановиться. По пути в населенный пункт островитян Эв-рибат с послами без особого энтузиазма обсуждает возможный набег на местных жителей. Но именно тут пиратское прошлое настегает их – и итакийцы уже сами становятся жертвами варваров, каковыми, по сути, были и они, двусмысленно называющие себя «свободными людьми» (в том числе и в плане того, что всегда делали то, что хотели) греки – как это и случается в реальной жизни. То, что возмездие застало греков на самом краю света, где, казалось бы, никто не должен был ничего знать про их деяния, очень показательно, и я отдаю должное древним составителям этого мифа.

Выясняя направление на Итаку ночью по звездам, если их не скрывали облака, итакийцы вновь двигались к цели. Теперь у них не было рабов, и воинам самим приходилось садиться на весла, когда ветер не был помощником в пути. Через некоторое время они сбились с пути, поскольку густая облачность держалась круглые сутки. Наконец царь достиг острова, где жила коварная волшебница Цирцея (Кирка), дочь бога солнца Гелиоса. Не знавшие этого путники пристали к острову, посреди которого увидели восходящий дым какого-то жилища. На идею Одиссея пойти и узнать у хозяина острова дорогу в Грецию команда, памятуя о печальном опыте с Полифемом и лестригонами, наотрез отказалась. Пришлось объяснять, что выбора у них нет: больше не у кого узнать дорогу, а плыть наугад совершенно бесполезно – можно совсем удалиться от Итаки. В конечном итоге итакий-цы решили разделиться на две группы, одна из которых пойдет на разведку, а вторая затем будет выручать первую, если та попадет в беду. Одиссей разбил итакийцев на две группы – по 22 воина в каждой; начальником другой группы назначил Эврилоха, как самого смелого и решительного: кинул два разных камня в свой шлем, жребий выпал Эврилоху. И тот со своими воинами пошел узнавать дорогу к хозяину острова – все в полном вооружении, взяв по два боевых копья. Через несколько томительных часов ожидания к кораблю вернулся один неузнаваемый Эврилох, весь мокрый от пота, волосы на его голове шевелились от страха. Сбиваясь, он рассказа л Одиссею: «Мы нашли это ж и лище, из которого шел дым – это очень красивое здание, каких не было в Трое и ни в одном месте, где я бывал. Дальше случилось странное – рядом с домом к нам подбежали дикие животные: волки и львы, бывшие словно в одной стае. Я собирался дать команду отбиваться от них, но хищники повели себя странно – стали бегать вокруг нас, словно хотели поиграть с нами или что-то сказать. Их глаза – они напугали нас больше всего. Но тут из дома показалась златокудрая красавица в пошитых серебром одеждах, без сомнения – богиня или нимфа – и звери быстро разбежались. Она ласково позвала нас в дом, и мои товарищи послушно пошли за ней, а мне почудилось в ее глазах что-то недоброе, поэтому я спрятался за дверью перед входом в залу. Сначала я слышал веселье товарищей, забывших про меня, звон кубков и их комплементы хозяйке дома. Но потом красавица резко заговорила, словно насмехаясь над гостями, и я выглянул из-за двери, чтобы узнать, что происходит. Не увидел я за столом итакийцев – только гнала хозяйка на задний двор хрюкающих свиней. Не решился я их искать, и пришел обратно к тебе, Одиссей». Пока греки недоумевали, Одиссей решил не тратить время на гадания, вооружился мечом и копьем, обратился к трясущемуся Эврилоху: «Пойдем со мной, покажешь мне дорогу». Тот упал на колени перед царем и стал просить не ходить туда, где живет беда, и умолять быстрее уплыть с острова. Одиссей возразил тем, что не может бросить товарищей в беде, а Эврилох может остаться у судна. Больше никто не осмелился удерживать царя, и он в одиночестве пошел к таинственному дому. В лесу на пути его внезапно возник совершенный юноша, который дружеским, но не терпящим возражений жестом остановил героя. Одиссей обрадовался веселому взгляду парня в сандалиях с золотыми крылышками и короткому жезлу, обвитому золотыми змеями. «Меня радует твое появление, Гермес! Выходит, боги не совсем позабыли про меня!» – сказал воодушевленный визитом представителя Олимпа Одиссей. Гермес подлетел к нему и спросил: «Ты знаешь, куда идешь сейчас, Одиссей? Твоих товарищей обернула свиньями чародейка Цирцея, коварная дочь светлого Гелиоса, угостив колдовским вином. Такая же участь постигнет и тебя без моей помощи». Посланник богов вырвал из земли чеснок, стряхнул землю с его корня, и протянул Одиссею со словами: «С этим цветком можешь не бояться чар колдуньи. Когда Цирцея предложит тебе вино с зельем, выпей его, не выпуская чеснок из руки. Потом она прикоснется к тебе волшебным жезлом, и тут ты смело нападай на нее и угрожай пронзить мечом. Когда она станет просить о пощаде, возьми с нее обещание, что больше не будет вредить тебе». Получив столь ценную информацию и практическую помощь свыше, Одиссей приблизился к дому злой волшебницы. Волки и львы шли за ним, и Одиссей содрогнулся, поняв, что же так напугало Эврилоха – звери смотрели ему в лицо человеческими глазами! У входа он громко позвал хозяйку, и та вышла, приветливо улыбаясь и приглашая внутрь. Проследовав за ней, Одиссей безропотно позволил напоить себя вином, крепко сжимая в руке данное Гермесом растение. С лукавой улыбкой чародейка схватила со стола золотой жезл и, касаясь плеча героя, воскликнула: «Валяйся, глупец, свиньей в закутке!» Но вместо привычного превращения оторопевшая злодейка увидела меч Одиссея у своей шеи. Осознав, что она, дочь Гелиоса, полубогиня, из хозяйки человеческих судеб вдруг превратилась в беспомощного человека, Цирцея бросилась в ноги герою со словами: «Ты кто? Как ты устоял против моего зелья? Я знаю – ты многохитростный Одиссей! От Гермеса я слышала, что после Трои ты прибудешь ко мне. И правда мои чары бессильны против тебя! Но давай примиримся, ведь я готова стать тебе другом». Одиссей, однако, не опустил меча, пока колдунья не поклялась подземными водами Стикса, клятвой бессмертных богов, к которым себя причисляла, что больше не посмеет замышлять зло против него. После этого Цирцея по просьбе Одиссея вернула его друзьям человеческий облик, и пригласила всех итакийцев гостить у нее. Царь вернулся к переживающим за него товарищам и повелел разгрузить корабль, вытащив его затем на берег, и всем прибыть в дом волшебницы. Один лишь Эврилох отказался идти, и удерживал товарищей, напомина я историю с пещерой Полифема и последствия решения царя. Одиссей, который не любил, когда напоминают этот случай, выхватил меч и хотел зарубить оскорбителя, но воины удержали его словами: «Успокойся, богоравный! Если Эврилох не хочет идти с нами, пусть сторожит корабль. Мы же тебе верим и пойдем к Цирцее». Итакийцы пировали в жилище чародейки день за днем, в течение целого года. Время шло, и вот уже даже божественное вино не могло развеять грустные воспоминания о родине. Наконец Одиссей пришел в покои Цирцеи, чтобы, склонившись и обняв ее колени, просить: «О Цирцея! Будь милостива и помоги нам вернуть на родину!» Чародейка ответила: «Богоравный Одиссей, я не буду удерживать вас против воли, и даже укажу дорогу и пошлю попутный ветер. Но сначала ты должен узнать, все ли боги благосклонны к тебе, не преследует ли тебя кто-либо из бессмертных. Потому прежде, чем направиться к родным берегам, тебе предстоит трудное и неслыханное доселе дело: проникнуть в область аида, где обитают души умерших, и вопросить о свое судьбе душу прорицателя Тиресия». Царь Итаки онемел от этих слов на некоторое время. В мрачное подземное царство отваживались спускаться слишком немногие из богов, чтобы смертный осмелился на такое. Наконец, осознав, что другого пути ему не предлагается, и волю богов надо узнать, Одиссей покорился судьбе и призвал товарищей собираться в дорогу следующим же утром. Цирцея передала корабль Одиссея Борею, и тот погнал его до великой реки Океан, омывающей весь мир. С ними был дар волшебницы: черные овца и баран. Достигнув области вечных сумерек, не озаряемой лучезарным Гелиосом, итакийцы пристали к унылому берегу, имеющему скудную растительность. Одиссей оставил команду и с двумя смелейшими помощниками отправился в глубь неизвестной земли, где они развели у водопада костер и сожгли черных барана и овцу под многоголосые стоны и бессвязные крики умерших, доносящиеся из расщелины во тьме.

Царь в это время отгонял души умерших лезвием меча, поскольку только металлического оружия они боялись. Когда останки жертв были закопаны, Одиссей отправил спутников к кораблю, а сам остался наедине с окружившими его бесчисленными призраками, среди которых он силился угадать душу прорицателя Тиресия (Тирезия) Фивского. С болью в сердце увидел душу своей умершей матери, которую оставил в Итаке перед отплытием в Трою. Со скорбью ему пришлось отстранить мечом тень своей бедной матери. Но вот наконец появился Тиресий, которого герой признал по золотому сияющему жезлу в руках и осмысленной речи: «Ты – многохитростный прославленный Одиссей? Что привело тебя в безотрадную обитель мертвых? Ждешь от меня пророчества, тогда отступи от жертвенной ямы и отведи меч. Дай мне испить крови, и тогда я смогу предсказать тебе твою судьбу». Одиссей отошел в сторону, не убирая, однако, меч в ножны, чтобы его не тревожили безумные тени других умерших. Когда Тиресий напился пережженной крови, он громко произнес: «Царь Одиссей, послушай меня! Ты разгневал колебателя земли Посейдона, обитающего в море, тем, что ослепил его сына – одноглазого Полифема. Много бед ты еще претерпишь от Посейдона, но он не может погубить тебя, пока Зевс и другие боги Олимпа благосклонны к тебе. Поберегись гневить богов! В долгом пути ты приведешь свой корабль к зеленой Три-накрии, на благодатной земле которой пасет своих быков и баранов сам Гелиос, всевидящий светлый бог. Не вздумай поднять руку на его стада, а если вы съедите хоть одно животное из его стад, я предсказываю гибель твоему кораблю и всем твоим товарищам! Ты же, хоть и вернешься домой на чужом корабле, найдешь там горе. Запомни, ты должен умилостивить Посейдона, покинув родную Итаку, и странствуя до тех пор, пока не найдешь землю, жители которой никогда не видели моря и кораблей. Однажды в этом пути встречный путник спросит тебя – Что за лопату ты несешь, чужестранец? – и тогда ты сможешь воткнуть весло в землю, закончив странствия. Море не заберет твою жизнь, и ты встретишь светлую старость на родной земле». Воодушевленный тем, что предсказанное не сулит ему гибель вдали от родины, Одиссей ответил удаляющейся тени прорицателя: «Пусть свершиться предначертанное богами». Одиссей бросился бежать к кораблю от слетевшихся бесчисленных орд теней, безумные крики которых уже невозможно было переносить, взошел на борт и приказал товарищам немедленно грести от берега, что они с радостью немедленно сделали. Проделав путь обратно к острову Цирцеи, греки первым делам услышали такие ее слова: «Железные люди, живьем проникшие в область Аида, вы дважды узнаете смерть, доступную иным единожды!» Предоставив путникам отдых перед дальнейшей дорогой, чародейка поведала Одиссею об опасностях, которые будут подстерегать их в скором времени: сладкоголосые сирены, чудовища Харибда и Сцилла. Поблагодарив хозяйку за прием и за полезные советы, царь Итаки собрал команду и отравился в путь, впервые заранее зная, какие неприятности у него впереди и как их избежать.

Этот эпизод «Одиссеи» интереснее предыдущих. Впервые прибыв на остров Цирцеи, Одиссей как лидер группы людей, с которыми его единит крепче родства общее желание попасть на родину, вынужден объяснять подчиненным свою позицию: либо спросим дорогу в Итаку на этом острове, либо не узнаем ее вообще. Воины, которым любые приключения уже поперек горла после всех злоключений и потери всей дружины, вынуждены вновь следовать желаниям царя. Однако и Одиссей теперь прислушивается к разумному предложению подчиненных – делит экипаж корабля численностью 44 человека на две группы по 22 бойца. После справедливого жребия идти на рискованную разведку выпало Эврилоху с половиной экипажа, но уже многократно попадавший впросак «Эври» в этот раз почему-то, по одному ему известным соображениям, впервые поступает разумно, благодаря чему он единственный из группы не превращен в свинью. Сравнение двух руководителей – Одиссея и Эв-рилоха – выявляет два противоположных типа лидеров. Если Эв-рилох погубил своих людей, удачно выкрутившись сам, и после этого не желает идти к Цирцее еще раз, чтобы попытаться спасти товарищей, то Одиссей прямая ему противоположность. Он не тот лидер, который паразитирует на подчиненных и за счет них всегда выходит сухим из воды, поэтому без раздумий готов пойти к Цирцее – определенно опасному сверхчеловеку – хоть в одиночестве. Такое благородство по душе оставшимся у корабля итакийцам, и Одиссей, хоть и потерявший 11 кораблей на острове лестригонов, остается непререкаемым лидером. Отправляясь на опасную вылазку, Одиссей не просит подчиненных идти с ним. Тут дело не только в том, что он понимает – желающих пропасть ни за грош на затерянном острове нет, но и в том, что царь не может игнорировать свое положение, в котором кроме как на себя он уже не может ни на кого положиться. Явление посланника высших сил Гермеса можно было бы рассматривать как закономерную награду храброму, но греческий миф не так прост. Будучи человеком, Одиссей направился в дом полубогини, то есть в среду высших сил, о которых практически ничего не знает. Он не имеет объективной информации даже от Эври-лоха, которому страх помешал оценить обстановку. Между тем, как станет ясно дальше, весь этот эпизод замешан на силе знания информации о будущем и о событиях, которые приближаются. Очевидно, что вся «Одиссея» пропитана духом пророчества, но здесь и в последующих эпизодах влияние высших сил, правящих человеком и обозревающих ближайшее будущее в силу своего высокого положения, все нарастает. При этом опять, как и в содержании мифа о Геракле, проявляется классовое неравенство как в положении смертных, полубогов (царей) и богов, так и во владении ими каждой отдельно взятой ситуацией. Явившийся Гермес, как представитель недосягаемых для Одиссея бессмертных высот, просвещает его относительно визита к полубогине Цирцее (она тут олицетворяет среднюю прослойку между простыми людьми и властелинами, и имеет своего «покровителя» – бога Гелиоса), относительно ее замыслов и даже указывает ее слабое место: дает конкретные указания царю, позволяющие приструнить злодейку, пользующуюся своими возможностями во вред людям. Типичный эпизод из нашей жизни, когда силовики идут брать с поличным «среднего» чиновника за злоупотребление властью, направляемые всесильным законом свыше – государственным. Выполняя богоугодное дело, Одиссей не колеблется, приставляя меч к горлу полубогини, которая, все-таки будучи смертной, получает хороший урок, давно обещанный Гермесом. Первый из смертных, поддержанный высшей властью, легко берет под контроль ситуацию, так что Цирцея сразу понимает – этот гость не простой, и за его спиной стоят силы, которые лучше не пытаться одолеть. Она преображается по отношению к Одиссею в прямую противоположность, возвращает ему товарищей, делит с ним крышу целый год. Она даже называет его «богоравным», что в прямом смысле слова является лестью, но и действительное приравнивание царя Итаки к полубогам – среднему классу греческих мифов – здесь имеет место. Однако когда Одиссей высказывается за дальнейшее продолжение пути в Итаку, Цирцея, наслышанная от ита-кийцев обо всех неприятностях, их постигших, проявляет осторожность. Она боится помогать человеку, пусть даже «богоравному», не будучи уверенной в том, что вышестоящее «начальство» едино в своем отношении к Одиссею. Скорее всего, она даже в курсе всех «олимпийских» сплетен среди богов, и опасается Посейдона, заливая горе итакийцев божественным вином целый год. Но царю она об этом не говорит, а выбирает безопасный для себя путь – отправляет Одиссея куда подальше в загробный мир к душе мертвого прорицателя. Почти также часто действуют чиновники, чтобы избавиться от назойливого гражданина, некстати борющегося за свои права. Тут уж, если бы итакийцы погибли на этом пути, с нее бы никто не спросил, поскольку на все воля богов, управляющих судьбами греческих героев. С другой стороны, если бы царь вернулся невредимым и «вооруженным» предсказаниями, значит, боги на стороне этого смертного, и ему можно было помочь. Итак, хитрая волшебница отпустила греков и поведала Одиссею, что если он хочет достичь родных берегов, ему следует вначале посетить царство Аида и вопросить о своей судьбе знаменитого прорицателя Тиресия Фивского. Повелительница мертвых Персефона сохранила только его душе разум (остальные души в царстве мертвых скитаются, согласно древним грекам, безумными). Чтобы Тиресий ответил, Цирцея дала Одиссею черных жертвенных овцу и барана, предназначавшихся прорицателю. Греки приносили в жертву светлым богам Олимпа только скот со светлой шерстью или шкурой, а черные животные шли на умиротворение мертвых. Эти жертвы не ели, а полностью сжигали и хоронили пепел, поскольку считалось, что съевший жертву для мертвых вместе с ними вскоре разделит их участь. Надо думать, когда греки ели божественные жертвы, они хотели разделить способности определенных богов и получить их благословление после общей трапезы. На земле мертвых Одиссей впервые узнал, что за время его странствий умерла мать, но с болью вынужден отогнать ее тень от жертвенной ямы, дожидаясь Тиресия. А прорицателя он узнал по золотому жезлу в его руках. Кстати, золотые жезлы в этом эпизоде у троих персонажей – кроме Тиресия, у Гермеса и у Цирцеи. Все используют эти знаки принадлежности к высшей власти по-разному – Тиресий с его помощью вещает, Цирцея обращает людей в животных, оставляя им человеческий разум, позволяющий осознавать всю жалкость своего нового положения, а золотой кадуцей Гермеса является средоточием магической силы, подобной содержащейся в жезле Тиресия. Важно вспомнить, что Гермес – полноценный бог, сын Зевса, выполняющий функции вестника божественных волеизъявлений, покровителя путников и проводника душ умерших (то есть посредника между мирами живых и умерших), так что его явление Одиссею вполне закономерно. Искусству гадания Гермес был обучен Аполлоном, от него же получил необычный жезл. Тиресий Фивский, безусловно, заранее знал о визите Одиссея, потому без разговоров попросил героя посторониться и не мешать насладиться жертвенной кровью. Из его предсказания вождь как ранее непосвященный узнал, чем оскорбил Посейдона, узнал про отношение к нему остальных богов, в том числе верховного, про неприкосновенные стада Гелиоса и про способ умилостивит Посейдона. Но главное для него – он узнал, что его усилия по возвращению на родину не будут напрасными, если он прислушается к высшей воле. Таким образом, Одиссей стал посвященным в информацию, ранее недоступную его разуму всвязи с человеческим статусом, но и теперь, с признанием «богоравным» и последующим посвящением, была подчеркнута его зависимость от богов, как простого человека, который является первым среди людей лишь до тех пор, пока он производит хорошее впечатление на бессмертных сверхлюдей. Этот же статус посвященного «богоравного» подтвердился при втором визите к Цирцее, когда та поведала герою о сладкоголосых сиренах, чудовищах Харибде и Сцилле, что встретятся на его пути, и рассказала, как избежать гибели от них. Согласно легенде, на собрании богов Зевс решил, по просьбе своей дочери богини Афины Паллады, вернуть Одиссея на родину, несмотря на то, что бог Посейдон всюду на море преследовал героя. Об этом Одиссей не знал, как не знал еще о многом, что было недоступно ему без откровений наделенных даром всеведения или посвященных в особые тайны персонажей. Так что «богоравным» Одиссей остается лишь условно.