Нострадамус. XX век: новейшая дешифровка
Шрифт:
Мчался корабль греков, подгоняемый Зефиром. Путь пролегал мимо маленького острова сирен, и Одиссей, заранее заметив его, обратился к своим спутникам: «Друзья, сейчас мы поплывем мимо острова сирен, которые своим пением завлекают плывущих мимо моряков и предают их лютой смерти. Я залеплю вам уши мягким воском, чтоб вы не слышали их пения и не погибли, а меня привяжите к мачте – я хочу услышать голоса сирен. Если я поддамся их чарам и стану просить развязать меня, то еще крепче свяжите меня». Только он это сказал, как стих попутный ветер. Итакийцы спустили парус и сели на весла. Одиссей залепил воском уши всем своим спутникам, а затем они крепко привязали его к мачте. Когда корабль поравнялся с островом, с него донеслось чарующее пение сирен. Греки не слышали ничего, сидя на веслах и направляя корабль на запад, но видели, как сирены с человеческими головами поют, а Одиссей пытается освободиться от пут. Помня его наставления, Эврилох и Перимед еще крепче связали царя, не слыша его гневные крики, приказы и игнорируя плач. Только тогда мореходы освободили уши от воска и отвязали вождя от мачты, когда уже скрылся за горизонтом позади остров сирен.
В этом эпизоде Одиссей добровольно подвергается испытанию пением сирен. Они пели о том, как Одиссей сражался под стенами Илиона в Троаде, восхваляя его божественной красоты голосом, который эти полуженщины-полуптицы унаследовали от матери, музы Мельпомены. Греки приписывали сиренам приемы эротического искушения. Считалось, что они особенно опасны в полуденный штиль. Будучи простым смертным, царь поддается на их зов, но веревки крепки, а товарищи четко выполняют его же инструкции. Одиссей умудрился услышать голоса, становившиеся для всех остальных погребальным пением, и остаться живым – и тут он вновь хитер, как никто из смертных. Что до сирен, то, осознав свое бессилие перед кораблем Одиссея, они пришли в такую ярость, что разорвали себя насмерть. Таким образом, царь Итаки избежал неминуемой в случае отсутствия
Спокойно плыл дальше корабль, но вдруг среди крупных островов вдали послышался ужасный шум. Одиссей знал, что это чудовище Харибда, которое трижды в день поглощает морскую воду в проливе, создавая огромный водоворот, затягивающий суда и морских обитателей. Увидев справа гигантскую воронку, мореходы испугались и выпустили весла из рук, но Одиссей стал их ободрять, заставляя грести и как можно сильнее налегать на весла. Он направил корабль дальше от этого места, приказав рулевому править ближе к левому утесу. Однако про Сцил-лу (Скиллу), обитающую на противоположном берегу, он ничего товарищам не сказал, только схватил заранее обещавшее быть бесполезным копье. Бледные от ужаса, смотрели греки на Харибду, в глубоком чреве которой, словно в котле, крутились морская тина и земля. В это время из левого утеса вытянула свои шесть длинных шей ужасная Сцилла и шестью громадными пастями (по три ряда зубов в каждой) схватила шестерых спутников царя. Как ни готовился к этому зрелищу Одиссей, но ничего не смог сделать, скованный страхом, видел лишь, как мелькали в воздухе руки и ноги товарищей, и слышал их призывы о помощи. С великим трудом и потерями миновали итакийцы пролив чудовищ и поплыли к острову бога солнца Тринакрии.
Одиссей сознательно жертвует малой частью своего экипажа, чтобы не потерять его весь. Проходя пролив справа, где корабль был бы вне досягаемости длинношеей Сциллы, он погубил бы всех в пасти Харибды, а при движении левее Сцилла вырвет у него лишь шесть спутников, по числу зубастых голов. Он в точности следовал совету Цирцеи, благодаря чему греков осталось достаточно, чтобы продолжать плавание на корабле. Этот эпизод описывает распространенный тяжелый выбор правителей и военных начальников. Естественно, что главным правилом такого выбора является не информирование обреченной части граждан об их скорой печальной участи, иначе те закономерно воспротивятся решению вождя, и тогда, скорее всего, погибнут все. Мимо Сциллы и Харибды удавалось проплыть только Одиссею и аргонавтам – при покровительстве богов. Интересно, что Сциллу, бывшую ранее прекрасной нимфой, превратила в чудовище из ревности к морскому богу Главку все та же Цирцея.
Уцелевшие итакийцы плыли дальше, и вскоре далеко впереди показался остров бога Гелиоса Тринакрия. Помня прорицание Тиресия и предостережение волшебницы Кирки, Одиссей стал убеждать спутников миновать остров и не останавливаться на нем, обещая избежать этим великой опасности, предсказанной как прорицателем, так и Цирцеей. Но Эврилох, который не любил думать о будущем, тем более – опираясь на предсказания, возразил: «Ты так жесток, Одиссей! Сам словно железный, ты не знаешь утомления, но мы утомились после стольких бессонных ночей, и ты запрещаешь нам выйти на берег и отдохнуть, подкрепившись пищей. Ночью плыть по морю небезопасно – что, если во тьме нас застигнет буря, поднятая неистовыми ветрами? У нас не будет сил побороться с ней. Нам лучше пристать к берегу, а завтра с зарей отправиться в путь снова». С Эврило-хом согласились остальные итакийцы. Уступая их требованиям, Одиссей заставил всех спутников дать клятву перед лицом богов, что не станут убивать быков бога Гелиоса. Затем греки пристали к берегу и вытащили на берег корабль, приготовили ужин из запасов, которыми щедро снабдила их в дорогу Цирцея. Подивившись на одно из стад Гелиоса, состоящее из огромных рыжих и белых криворогих быков, черных баранов, которые при виде шумных мореходов поспешили удалиться, они сытно поужинали и все заснули на зеленом лугу. Наутро воины проснулись оттого, что ревел неистовый Борей, тучи заволокли все небо, солнца не было видно. Греки втащили свой корабль выше на берег, чтобы он не пострадал от высоких волн, и стали ждать смягчения погоды и попутного ветра. Одиссей лишний раз попросил товарищей не трогать стада Гелиоса, и пользоваться только запасами пищи на корабле. Целый месяц дули ветры, которыми итакийцы не могли пуститься в путь, и вот наконец иссякли у них все припасы. Пришлось питаться за счет охоты, а когда дичь на острове закончилась, и непривычной рыбной ловлей, которой на их родине промышляли бедняки и бродяги. Все сильнее и сильнее начал мучить голод спутников, усиливавшийся видом тучных быков, которые уже привыкли к пришельцам, и лениво щипали траву прямо в стане греков. В один из дней мореходы остались совсем без пищи, потому как ни одной рыбы не смогли вытянуть из шумного моря. Одиссей один отправился на охоту в глубь острова, опасаясь брать кого-либо из команды, поскольку те могли воспользоваться походной суетой и втайне свалить одного из баранов Гелиоса, но после безрезультатных поисков уснул в дубовой роще, укрывшей его от ветра. Эврилох воспользовался отсутствием вождя и уговорил команду убить несколько быков из стада бога Гелиоса, апеллируя тем, что по возвращении на родину они обязательно умилостивят бога солнца, построив ему богатый храм. К тому же, сказал он, если и погубят их боги за святотатство, лучше уж любая смерть, чем медленное затухание от голода. Когда Одиссей возвращался, он пришел в ужас от запаха и вида огромных жареных туш быков и стал бранить спутников последними словами, одновременно упрекая богов в том, что те послали царю крепкий сон вдали от команды. Боги же послали грекам страшное знамение: как живые, поползли по песку содранные с быков кожи, а мясо на вертелах задвигалось и стало издавать жалобное мычание. Но и это не смутило Эврилоха, который первым стал есть мясо, подавая пример остальным. Лишь Одиссей отказался от обильной пищи и удалился от соблазнительного запаха в направлении, откуда дул ветер. Через шесть дней, в течение которых истребляли быков Гелиоса спутники Одиссея, успокоилась буря, и на седьмой подул попутный теплый ветер Зефир. Сразу отправились в путь мореходы, но только скрылся из виду остров Тринакрия, как собрались над их головами грозные тучи и вновь поднялась ужасная буря. Сломалась, как трость, мачта корабля и упала на корму, погребя под собой кормчего. Сверкнула ослепительная молния и огонь охватил весь корабль. Всех спутников Одиссея поглотило море, только он один с трудом спасся, доплыв до обломка мачты и связав его с проплывавшим мимо килем. Буря стихла, но начал дуть сильный ветер, который помчал бывшего вождя итакийцев прямо в пролив двух чудовищ, неотвратимо приближая к Харибде. Она в это время с ревом поглощала морскую воду, и Одиссей, обезумевший от страха, ничего не мог предпринять – управлять обломками корабля было невозможно. Он едва успел ухватиться за ветви смоковницы, росшей на скале около самой пасти Харибды, и повис на них, прямо над глубокой бездной. Долго ему пришлось ждать, чтобы исполинское чудище вновь изрыгнуло вместе с соленой водой мачту и киль. Когда они выплыли из ее пасти, Одиссей бросился вниз, вцепившись в обломки своего корабля. Так он спасся от гибели в пасти Харибды, а чудовищная Сцилла даже не заметила, как он плыл по волнам, укрывшись за обломками.
Одиссей отправился один на охоту в глубь острова. Как только греки напали на любимцев бога солнца, нимфа Лампетия известила Гелиоса об этом. Тот разгневался и пожаловался Зевсу на то, как оскорбили его спутники Одиссея, грозясь навсегда спуститься в царство мрачного Аида и никогда больше не светить богам и людям, если грешники не будут наказаны. Чтобы умилостивить разгневанного Гелиоса, Зевсу пришлось обещать разбить перуном их корабль и погубить всех, кроме достойного Одиссея. Как и ранее, тут в легенде присутствуют привязки к астрономическим цифрам, происходящим от продолжительности года: месяц ждали погоду голодные греки, неделю истребляли быков. Месяц – это 1/12 часть года, а на седьмой день после месячной голодовки и шести дней пиршества установилась погода. Кроме того, «Тринакрия» переводится как «трехвысот-ная». Так что числа 3, 6 и 12 снова присутствуют – вспомним предыдущий эпизод: у Сциллы было шесть голов (по три ряда зубов в каждой) и она забрала шестерых товарищей Одиссея. И хотя перед этим Одиссей избежал приближения к Харибде, направив корабль мимо Сциллы, после кораблекрушения он все-таки вынужден был пройти и это испытание. Всего же из-за того, что он причалил к острову Тринакрия, Одиссей пережил три беды: смертельный голод на острове, едва не утонул при потере корабля с товарищами, едва не погиб от Харибды. Отсюда я узнал наконец происхождение слова «Тринакрия» – три высоты взял Одиссей в борьбе за жизнь в трех испытаниях, связанных с быками Гелиоса. Показателен и отрывок с богом солнца. Лучезарный Гелиос выражает недовольство действиями спутников Одиссея верховному богу. Оказывается, тут внимательные греки демонстрируют нам не просто «жалобу» одного сверхчеловека другому на нерадивых подданных. Сам Гелиос весьма ограничен в возможностях наказать всех «обнаглевших» греков, за исключением стойкого Одиссея. Он не может самостоятельно наслать на них испепеляющую жару – то есть даже просто приблизиться на своей небесной колеснице к итакийцам он не смеет – из-за своего высокого положения. Но у лучезарного Гелиоса, благодаря слагателям этих, очень логичных религиозных сказаний, есть эффективное средство воздействия на самого Зевса. Он грозится: в случае, если смертным сойдет с рук их преступление, навсегда спуститься в аид, где солнечного света отродясь не было. Зевс без раздумий обещает
Дальше девять дней носило Одиссея по безбрежному морю и наконец прибило волнами к острову нимфы Калипсо – Огигии, за которым начиналась быстрая река Океан. Здесь волшебница Калипсо долгие годы продержала его у себя, соблазняя бессмертием в обмен на то, что он забудет родную Итаку и останется на ее острове и с ней навечно. За эти годы они нажили четверых сыновей, однако, несмотря на чары волшебницы, царь Итаки не забывал родину и постоянно сокрушался по поводу своего несчастья. Несмотря на старания Калипсо скрыть своего пленника от глаз богов, Зевс-громовержец прознал про Одиссея и послал к нимфе Гермеса. Быстрый, как мысль, Гермес принесся с Олимпа на прекрасный остров волшебницы, утопающий в разнообразной растительности. Нимфа Калипсо жила в прохладном гроте, а когда Гермес вошел в него, она ткала на ткацком станке золотым челноком покрывало с дивным узором. Одиссея там не было, он одиноко сидел на утесе у самого берега моря, устремив взор в морскую даль, и ронял слезы, вспоминая о родной Итаке – так он проводил целые дни, уже сомневаясь в том, что предсказание Тиресия исполнится. Гермес передал нимфе волю царя богов и людей. Калипсо опечалилась, узнав, что должна она расстаться с Одиссеем. После разговора с Гермесом нимфа сказала вернувшемуся Одиссею: «Не сокрушайся более, Одиссей. Я отпускаю тебя на родину. Иди, построй крепкий плот, на котором отправишься в путь, а я пошлю тебе попутный ветер. Если это угодно богам, ты вернешься на родину». Одиссей недоверчиво ответил: «Калипсо, не возвращение на родину готовишь ты мне, а что-то другое. Разве могу я на утлом плоту переплыть бурное море? Его не всегда благополучно переплывает и быстрое судно. Я лишь в том случае решусь взойти на плот, если ты дашь нерушимую клятву богов, что не замышляешь погубить меня». Калипсо воскликнула: «Одиссей, ты действительно умнейший и самый дальновидный из смертных! Водами Стикса клянусь, что не хочу твоей гибели». Тем не менее, она вновь стала уговаривать царя остаться у нее, суля бессмертие. Несгибаемый Одиссей на следующее же утро приступил к постройке плота. Четыре дня он трудился: рубил деревья, обтесывал бревна, связывал их веревками и сбивал досками. Наконец плот был готов. Установили мачту с парусом. Калипсо дала Одиссею припасов на дорогу и простилась с ним. Плот вышел в море.
Посмотрим внимательно на этот эпизод. Продолжительность пленения Одиссея на острове Огигия нимфой Калипсо в разных версиях мифа разная – пять или семь лет. В этот раз освобождение царя целиком зависело от воли богов, поскольку на краю земли ему не приходилось рассчитывать на проходящий мимо корабль, как и на самостоятельную постройку небольшого корабля, которым он сможет управлять в гордом одиночестве – ситуацию полностью контролировала бессмертная волшебница Калипсо. Нимфы – второстепенные богини, олицетворявшие
силы природы. Но высшие бессмертные на совете решили, что Афина должна помочь Одиссею невредимым вернуться на родину и не дать новым женихам Пенелопы, жены героя, напасть на него по возвращении. Калипсо повинуется воле Зевса, как и все боги, поскольку на Олимпе царит жесткая иерархия, и любой воспротивившийся Зевсу может быть обречен на какие угодно посмертные страдания. Одиссей же рвется от вечно молодой и прекрасной Калипсо, поскольку для него нет ничего лучше его несовершенной родины и дорогой возлюбленной. Никакие посулы, вроде вечной жизни на всегда прекрасном острове, не держат его рядом с нимфой, пусть даже та по-настоящему в него влюблена. Богов не оставляет равнодушной такое упорство, тем более что им хорошо известно – Пенелопа хранит верность мужу многие годы. Поскольку под присмотром справедливых богов должен не только демонстрироваться, но и действовать принцип «каждый в жизни получает то, что заслуживает», измученный Одиссей не становится исключением из этого правила. Тот факт, что Одиссей не хранит жене верность на острове Огигия, богов нисколько, естественно, не смущает, поскольку они сами в этом плане ничем не лучше смертных людей, да и древнегреческие устои, в условиях которых создавался миф, не отличались предоставлением женщинам таких же прав и свобод, какие числились за сильным полом. Ничего не знающий о решениях богов Одиссей заподозрил нимфу в коварстве, когда та неожиданно, ни с того ни с сего, отпустила его. И тут вновь единственным оружием не знающего подробностей о высшей воле героя становится его хитрость – он берет с нимфы клятву, которую не нарушают даже боги, и лишь после этого доверяет ей.
Через 17 дней плавания на плоту, на 18-й, Одиссей, определяющий путь по созвездиям, увидел вдали землю – остров феа-кийцев (феаков). Однако в это время плот Одиссея заметил бог Посейдон. Он разгневался, поняв, что с помощью Олимпа герой приближается к блаженной земле феакийцев, на которой должны закончиться его бедствия, и решил: «Я не стану спорить со всем Олимпом, но еще успею отомстить тебе за сына, коварный Одиссей!» Своим трезубцем он ударил по дну моря, и поднялась страшная буря с участием всех четырех ветров: Борея, Нота, Эвра и Зефира. Тучи покрыли небо, ветры, налетев со всех сторон, подняли огромные волны. В ужас пришел Одиссей, перед безвестной смертью позавидовав тем героям, которые со славой пали под Троей. Громадная волна обрушилась на плот и смыла в море мачту с парусом. Тут находящегося на гране гибели Одиссея посетила морская богиня Левкотея, вылетевшая из воды под видом птицы нырка и принявшая свой настоящий образ девы. Обратившись к Одиссею, она успокоила его словами: «Посейдон не посмеет тебя погубить, но ты погибнешь сам, если не последуешь моему совету. Сбрось свои одежды и плыви вплавь к земле – там твое спасение». Как бы ни была необычна ситуация среди бушующих волн и заглушающего голос шума, Одиссей, едва удерживающийся на плоту, остался самим собой, ответив: «Как можно вплавь выжить при таком волнении? Ты кто, и зачем даешь мне губительные советы?». Птица-дева представилась, разъяснив, что некогда она была женщиной, но однажды получила бессмертие от светлых богов, и теперь повелевает белыми гребнями волн на морях. Левкотея обещала, что Одиссею поможет выбраться на далекую сушу вплавь ее покрывало. Взяв тонкую белую материю из рук богини, которая тотчас улетела, став птицей, Одиссей не решился, однако, покинуть свой плот. Раздумья прервал Посейдон – тем, что воздвиг громадную волну, возвышающуюся до низких туч, и обрушил ее на плот Одиссея. Подобно тому, как ветер разносит солому, так вода разметала скрепленные бревна, поглотив героя. Все же он быстро вынырнул и, не выпуская покрывала, нагнал одно из бревен, схватился за него и с большим трудом влез на него, затем быстро сорвал с себя одежду, обвязался покрывалом Левкотеи, бросился в море и поплыл подальше от остатков плота. Увидавший такую ловкость Посейдон, тряхнув кудрявой бородой, насмешливо сказал себе: «Плавай теперь по морю, пока не достигнешь берега, как желает Зевс. Хватит с тебя! Будешь ты доволен своей судьбой, а меня не забудешь». Погнал своих коней Посейдон по поверхности моря к подводному дворцу, а на помощь Одиссею поспешила Афина Паллада, запретившая дуть всем ветрам, кроме Борея, который погнал волны в сторону земли феаков. Два дня по морю несло Одиссея покрывало Левкотеи. Лишь на третьи сутки пришел штиль. Над ровной гладью воды Одиссей увидел неподалеку землю и поплыл к ней изо всех сил. Но подплыть к берегу ему мешали выступавшие со дна моря острые рифы, между которыми течение создавало опасные водовороты, а за ними воды с ревом бились о прибрежные утесы и подводные камни. Не вышел бы живым из воды Одиссей, если бы не заметил устье реки, несущей пресные воды в море. Но и тут бы он не заплыл в реку против течения, если бы не попросил речного бога, который остановил свое течение и помог Одиссею добраться до берега. Еле выбрался обессиленный герой на сушу и упал без сил. Отдышавшись, первым делом он снял покрывало Левкотеи и бросил его в воду, а то быстро поплыло по вновь образовавшемуся течению в море, к своей богине. Поцеловав землю, Одиссей отыскал удобное место для сна – тень двух густо разросшихся и сплетенных ветвями маслин, под которыми была груда сухих листьев – и забылся на многие часы в мягкой подстилке.