Nota Bene. Сборник стихотворений
Шрифт:
пространство сжимает нас плотным кольцом.
и это уже не мкад.
мой экшн
для девушки твоего характера-возраста-положения
семью не заменит даже роман со мной.
как ни скрывай, это печально. регресс движения
называется остановкой.
твой экшн – это пелёнки, кастрюли, быт.
а
и каждой придумать рифму, потом забыть.
злость на тебя выходит басовой струной
через столб позвоночника.
мимо
случилось тебе проходить меня мимо?
просыпаться в моей постели? с кем не бывало.
и скучать по мне идиотом – почти терпимо.
и орать: много яда, а секса – мало.
так бывает со всеми, кто следует моде:
сегодня макси, а завтра – мини.
ну и что так орать? ничего не выходит
с женщинами? да ну и черт с ними.
за угол
интерес – вот где мёд в наших сотах,
полнокровность которого обусловлена тем,
что свобода трактуется спешкой кого-то
к кому-то. при всей простоте
утверждение истинно – в этом беда.
не поверишь – укромнее одеяла
ложился уставший мой голос тогда
на город, который сумятица смяла
в крутое яйцо. прозорливостью дней
казалась законная смена сезона.
и те, кто кичился воздушностью змей,
следили за ровностью чьих-то газонов.
тарифы на небо росли, падал свет
на трусость расстаться чужими, по сути
не ставши родными. как не было – нет –
в схожденье нужды. превращаемся в судей
друг другу. итог аксиом –
нерушимость, заброшенный улей.
печаль, воплощенная в том,
что бежишь, отличимый от пули
лишь возможностью свернуть за угол.
последнее танго
о чём речь вообще? ты не видел её под рубахой.
этот нелепый факт даёт мне смешную фору.
когда засыпаешь с ней – у неё глаза больше, чем у любого страха.
а потом до неё не идёт ни один здешний скорый.
ты не знаешь этого. о чём с тобой говорить?
не знаешь, как играет её сердце в кулак,
замолкая настолько, что мясистая нить
рвётся в твоих руках, дурак.
вот так мы взяли и прошли рядом друг с другом, мимо.
латиница её слов льётся сквозь руки гангом.
такой чёрно-белый не очень удачный снимок.
мы с ней в париже. и никакого последнего танго.
отбой
на брутто не хватит цезаря, на нетто суда нет.
мама, мне страшно не родиться гением.
да и как мне родиться? куда мне?
я уже показался. красивый? ну, более-менее.
мой кровепровод будет ещё артерией города.
мёртвое море внутри обрело покой.
ты сейчас встанешь-уйдешь. охygen-нo гордая,
что койка нас не сроднила, что я никакой.
таксист обгрызёт удила, но не тронется с места.
капли из носа на кафель – твой красный рот.
ну что тут раздумывать, город? кради невесту.
я пересек эту лету и брассом, и вброд,
но не полегчало. тротил укрощаю. и в клюв
поломанной птицы его загоняю с лихвой.
девчонка сбежала. теперь все спокойнее сплю.
кукушка с часов с полным ртом объявляет отбой.
я не слышу.
прятки
греть кошек на сердце, плясать под дудку
кого попало, кормить огонь своим бредом.
не считаться твоим любимцем (которые сутки)
сидеть напиваться с покойным соседом.
не делать вообще ничего. болею.
учусь стрелять из простой рогатки
по фонарям. я не стал смелее.
хожу на курсы шитья, на прятки.
тебя по-прежнему нет, как славы.
вчера познакомились с твоим мужем
в одном борделе. он, в общем, славный.
но мне от этого только хуже.
без вести
пропавший без вести там,
где находится любой мёртвый,
а на чужое «отдам»
бросается каждый четвёртый,
мои мысли и боль встречаются в одном русле.
и я бы врагу не желал своей грусти.
в моей голове, налитой брусничным соком,
с запада суховей, муссоны – с востока.
под напряжением каждый грамм,
и вряд ли дойдёт до шага.
так плотно застрявшему там
нужнее всего отвага.
навечно запаянный в прошлом,
не оккупант, не заложник.
а нечто, как часть интерьера,
среди неуслышанных слов и беспочвенной веры.
голевой пас
британцы скорбят, размывая всю боль
по сереющим полосам автобана.
мне плевать на британцев, но что-то с тобой,
что-то не так… и мне странны
попытки полётов из резких падений