Ноука от Горького Лука
Шрифт:
— Там уже это приехало, которое по аэродрому ездит! — сказал жыд, заметно волнуясь. — За простой дорого будет брать. Давайте уже или ехать, или я не знаю.
— Мовчи, жиде — сурово ответил бендера. — Почекають, не пани. Бач що коїться, га?
Коилось грустное. Лететь на новогодние праздники в Крым мы планировали на нашем дирижабле-батискафе «Садко», однако после крайнего погружения он стоял на кренговании в доке, где прирученные ракоцапы в противогазах отскребали от него вонючие наросты кацапского менталитета.
Поэтому добираться решили на самолете радиационной разведки Ан-30РР,
Увидев маркировку на борту самолета, Прасковья выхватила внезапный флэшбек и вспомнила, что ее итальянца звали Анзор, после чего ринулась через КПП обнимать-целовать литак и пилота. Случилась некрасивая потасовка прямо на взлетке секретного аэродрома "Жуляны-16" имени аэропорта имени Прокофьева, где бешеная от любви до ненависти Прасковья опрокинула охрану терминала, уже на поле смяла патруль нацгвардии, запуталась в колючей проволоке и была окончательно остановлена непосредственно возле Ан-30РР с помощью тазеров.
Теперь горестная мать-одиночка, заплаканная и поцарапанная, сидела на нашем багаже — продолговатом цинковом контейнере с трафаретной надписью «Вантаж-700», вытирая сопли и поглаживая цинк. Я расчувствовался, подошел к контейнеру, присел на корточки и тоже погладил гофр ящика.
— Как ты там? — тихо спросил я контейнер.
В ответ из контейнера раздалось два мощных удара, оставивших на поверхности вмятины изнутри.
— Понятно. Может, передумаешь все-таки?
Металлическая шторка на крышке отъехала, и я заглянул в темноту, в которой светились два глаза — жовтый и блакытный. Из темноты уютно пахло оружейной смазкой, мятными конфетами и новогодним мандарином. Затем в окошке появилась детская ручка, сжимавшая лист бумаги. На листке была изображена новогодняя елка, украшенная повешенным за шею человечком в профессорской мантии. Рисунок был подписан: «Реды друзей рядеют усюду зрады». Я только вздохнул.
Читать и писать Айдарку я научил сам, по собственной методике, с использованием азбуки глухонемых — дактиля. Дети быстро усваивают связь фонем и знаков на пальцах, тем более что крутить дули им привычнее, чем рисовать закорючки, после чего легко переходят на печатный текст. Когда война закончится, мы распространим эту методику, удачно опробованную в детском саду им. Шухевича для особо злобных одаренных детей, по всей стране.
— Айдарка, послушай, — терпеливо сказал я, — лететь в самолете с оружием нельзя. Особенно маленьким девочкам. Особенно с пистолетом-пулеметом «Инграм» с увеличенным магазином. Особенно если его только утром подарил дядя Тарас, и ты его даже не пристреляла. Прекращай капризничать, оставь ствол в багаже и идем с нами в салон. Никуда твоя игрушка не денется.
Из окошка опять показалась детская ручка, сжатая в кулак, оттопырила средний палец и скрылась, с лязгом захлопнув шторку изнутри. Такой жестовой букве я ее не учил.
— А що це ми зі скринею розмовляємо? — раздался голос за моей спиной, — і що це за «Вантаж-700» такий? Документи на вантаж є?
Я обернулся. Передо мной, сияя осмиевыми жетонами, стояли два новых гестаполицейских из ведомства Хатии Деканоидзе — в новенькой черной, шитой серебром форме от Андре Тана. За ними маячил побитый Прасковьей шуцман нацгвардии, прикладывая к заплывшему глазу рожок от автомата.
— Це такий страшний вантаж, панове, — нелюбезно пояснил бендера, — що як ви до нього занадто близько підійдете, то може занєхуй з вас три «вантажа-двісті» образувацця, і ще сто грамм на помин залишиться. Так що ви, шановні, краще стійте там, де стоїте.
Старший гестаполицай нехорошо прищурился, задумался, и вдруг расплылся в улыбке.
— Тю! Це ж катедра! Вітаннячко, пане Професоре, вибачте шо не пізнали. Слава нам!
— Пиздец ворогам, — вразнобой ответили сотрудники кафедры.
— Це осьо павріждьонное прибігло, плаче, каже якась тітушка жіночої статі охорону побиває, дрота колючого порвала, лається по-луганському. — Полис обернулся к одноглазому шуцману. — Ти шо, ябіда-карябіда, катерду не пізнав? А може ті сам тітушка? А ну, хутко кажи — чєй Крим, павріждєнец?
— Наш, — буркнул шуцман, и быстро поправился — Украинский.
— Дивись мені. Ще раз таке побачу — підеш на позачергову переатестацію в асоба ізвращоннай форме. Кру-у-гом, кроком руш! — Шуцман развернулся на каблуке, пропечатал несколько шагов, затем спрятался за колонну. Ему тоже было интересно.
— Куди летимо? — поинтересовался старший полис. — Якщо не наукова таємниця.
— В Севастополь. Хотели сначала в Амстердам, но Европа от нас никуда не денется, а вот вымирающие экосистемы…
— Это правильно, — вмешался младший напарник. — Зачем ехать в город с проститутками, если можно поехать сразу в город-проститутку? Только одеться надо потеплее, и батареек для фонарика побольше взять. Крым, говорят, скоро будет ведущим курортом как Остров Свободы Куба — кусок банного мыла, капроновые колготки, и все возможности перед тобой.
Бендера покосился на контейнер, опять пожевал губами, и опять ничего не сказал.
— Пан профессор, — застенчиво попросил младший гестаполицай, — а можно селфи? Я дочке покажу. Не поверит же…
— Давайте уже все вместе тогда сфотографируемся, — ответил я. — Становитесь рядом, прямо за контейнером.
И мы встали плечом к плечу — я, мои верные коллеги бендера Остап Тарасович и жыд Янкель Шмулевич, луганские рабыни Аксинья и Прасковья, отважный капитан Райво Балалайнейн и двое новых полицейских. Невидимыми рядами за нами поднимались остальные кадеты и слушатели, руководители филиалов кафедры с других ресурсов, коллеги-блогеры, следователи из Миншрайка, книгоиздатели, художники, корректоры, программисты, журналисты, операторы, телеведущие, читатели, организаторы встреч и конференций. И было нас невыразимо много, и были мы невыразимо прекрасны.