Ноука от Горького Лука
Шрифт:
Аксинья таки доскакалась до гиляки, зацепив бенгальским огнем на гиляке кусок ваты. Вата загорелась, за ней полыхнула хвоя, и я, признаться струсил — если кто видел лесной пожар на природе, то представьте себе его в квартире! Сорок с чем-то елок, и пожарной авиации сюда никак не протиснуться.
Но играл Наш Гимн, и я не мог шевельнуться, чтобы организовать тушение. «Да и хуй с ним», — думал я: «Нехай горыть. Нация понад усе!» Аксинья стояла, разинув рот, и смотрела на разгорающийся верховой пал, шо та дура из песни «Горила сосна палала, пид ней дивчина стояла», а Прасковья,
Но как только отзвучали последние аккорды (и ни секундой раньше!) Прасковья пантерой сорвалась со своей педальной галеры, вырвала пылающую елку из крепления, выбила комлем окно (то самое окно, с «Мордором») и выкинула растение из хаты.
Елка, кувыркаясь, полетела вниз, с искрами ебнулась об асфальт, и вокруг нее сразу стали собираться бомжи — греться и объедать морковные звезды. А мы стояли втроем возле окна, я и мои рабуськи-барабуськи, ежились от ветра и смотрели вниз.
— За шо я люблю нашу Украину, — откашлявшись от дыма сказала Прасковья, — За то шо все в ней с умом устроено. Все для человека. Вот если бы у нас был такой длинный гимн, как у кацапов — сгорели бы все нахуй.
— Как год начнешь, так его и проведешь, — виновато сказала Аксинья. — Мы сразу послушали Наш Гимн, а потом стали жечь вату и выкидывать ее к ебеням. Значит, весь год так будет.
— Не матюкайтесь, соплюхи! — строго сказал я им, и поцеловал их в макушки. — Бо выпорю. Рано вам еще про такое. Давайте искать фанерку, чтобы окно заколотить, а потом за стол. Еще сладкое впереди. И подарки.
И мы пошли искать фанерку, а потом дарить подарки.
***
Аксинья подарила мне сделанную от руки открытку, а Прасковья таки доделала варушки из безвременно усопшего кролика. А я им подарил коньки — по одному коньку на каждую, чтобы катались по очереди и не ссорились.
Потом я сказал, что их подарки отправлю бойцам в зону АТО, потому что детские рисунки и теплые варушки — это самое то, что им надо. А рабуськи сказали, что они тогда и свои коньки бойцам отправят.
Не знаю, честно говоря, нахуя им там на фронте женские фигурные коньки 37 размера? Но, думаю, остро заточенным коньком в умелых руках можно натворить тех еще новогодних чудес. Ну если, блять, у нас нет возможности подарить бойцам «джавелины», а те, у кого есть такая возможность — те не мычат и не телятся??? Нехай у бойцов хоть коньки будут.
С Новым Годом! Слава нам, пиздец ворогам.
Луутнанти Балалайнен
Сегодня шуббота, жыдобендеровский день. Но жыд только прилетел из Нуйорка, мутный и бледный из-за смены часовых поясов. И когда бендера сказал ему, что сегодня его очередь тереть за жыдов, жыд ответил, что у него биологически еще пятница, так что киш мере ин тухес, унд зай гезунд. Пихнул бендере в руки подарок (футболка размера XXXXL с надписью на английском «Эта сраная майка — все, что мой друг привез мне из NY») и лег спать прямо в носках.
Так что сегодня будет день отдыха от ноук и военно-историческое кино.
***
— Наше вам хюва илтаа, — сказал Фельдмаршал, сбивая снег с ушанки и ставя лыжи в угол. — Ну шо? Як цу цоп?
— В порядке цу цоп, господин Фельдмаршал! — дружно ответили финские генералы, вставая из-за штабного стола в присутствии командира. — Идет по плану. Только бетона еще надо. И белой ткани на маскхалаты. И бамбуковые лыжные палки вьетнамского производства, и оптические прицелы, и патронов дохуя, и резину для дотов, и еще…
— Тихо, тихо! — сказал Фельдмаршал. — Горячие финские парни. Я вам что, кладовщик? У нас маленькая и бедная северная страна. Надо из реалий исходить. Вы танки просили — шестьдесят четыре штуки я вам достал, больше нет. Поставщик обещает, но сроки не конкретизирует. Железа тоже нет. Никеля нет, молибдена нет. Бетона зато дохуя, поэтому строим бетонные танки, временно называем их дотами. То что они не ездят — даже хорошо. Это упорство, это мужество, это ни шагу назад. Я вам что, Сталин? Сами понимаете — где живем. У нас Суоми какая? Прекрасная или Великая? Прекрасная. Поэтому будем делать все красиво, но… скромно.
Генералы смущенно замолчали. Фельдмаршал понял, что перегнул палку, и откашлялся.
— Короче, суомалайнены. У меня для вас две новости. Одна веселая, другая смешная. С какой начать?
— Только не с той, в которой русские сегодня сами себя обстреляли возле Майнилы, — буркнул бородатый и седой дедушка генерал Лаппалайнен, похожий на Йоллупукки в мундире. — Я за один день уже три разных анекдота на эту тему слышал. Давай, сразу к веселой переходи, Густав.
— Заебись у нас в Финляндии секретность поставлена, — разочарованно проворчал Фельдмаршал. — Сталину еще, небось, не доложили, а у нас уже фольклор. Зачем мы вообще контрразведку кормим? Собственно, это и была веселая новость. А смешная вот.
Фельдмаршал вытащил из кармана галифе конверт, достал оттуда шифрограмму и положил ее на стол. Суомалайнены столпились вокруг бумажной ленты с донесением, записанным задом наперед, и начали расшифровывать текст, сосредоточенно шевеля губами.
— Погодите, — озабоченно сказала масштабная Фанни Лууккконен, руководительница женской снайперской секты «Лотта Свярд». — Какие четыреста венгерских добровольцев? Зачем нам тут венгры? Где Венгрия — и где мы? Они же тут перемерзнут все. Им же подавай гуляш, чардаш и будапештскую порнографию. Особенно порнографию. Я их к своим девочкам на выстрел не подпущу, мои девочки все из приличных семей. Ну, разве что на выстрел подпущу…
— В целях укрепления угро-финской дружбы, — терпеливо объяснил Фельдмаршал. — Мы — финны. Они — угры. Вот они и идут к нам на помощь против большевистких рюсся.
— Так рюсся же сами угро-финны, — растерянно сказал какой-то молодой адъютант в звании луутнанти. — Ерунда какая-то получается. Угро-финская дружба против угро-финнов.
— Рюсся отказались от высокого звания угро-финнов, объявив себя рюсся, — важно сказал Фельдмаршал. — Поэтому они теперь ни угры, ни финны. Ни рыба, ни мясо. Ни хуй, ни карандаш. Да что вы на меня так все вылупились? Я же сказал, вторая новость — смеш-на-я.