Ноука от Горького Лука
Шрифт:
— Ну, все, херен, — сказал Фельдмаршал, отсмеявшись, и посмотрел на часы. — Пора. Много не пейте, через неделю война. Як вам этот цу цоп, суомалайнены? Парви им кардела?
— Парви нахуй! — дружно рявкнули финские генералы.
Фельдмаршал подмигнул им, вышел из штабной избушки, с наслаждением вдохнул морозный воздух, встал на лыжи и понесся в направлении ставки. По бокам тут же бесшумно подстроилась охрана — два Karjarlankarhukoira, которых примитивные рюсся, не способные выговорить даже это простое финское слово, называли «карельскими
Фельдмаршал легко и молодо бежал по искрящемуся снегу, и думал о том — как это хорошо, жить в своей стране, когда ты лично знаешь всех своих родственников — папу, маму, братьев и сестер. И нет у тебя никаких непонятных «братух», «братанов» и «брателл». Но если рядом завелся народ-братан, народ-братуха или народ-братэлло, значит скоро война.
А воевать Маннергейм любил и умел.
***
Жыд таки проснулся, прочитал и скривился. Сказал что сойдет, только про Тум-Балалайнена хуйня, потому что жыд в берлогу не полезет. А финны недолюбливали жыдов в ответку. Потому что жыды постоянно подъебывали финнов по поводу их тормознутости. Например, заказывали столик в ресторане за два года загодя или дарили на день рождения часы без минутной стрелки.
А в остальном, да, все могло быть именно так.
Бандеровец сказал, что видел он этих финских жыдов — такие же тормознутые, как и все в этой стране. Потому что где приживешься, от тех и наберешься.
В общем, разошлись друг другом недовольные.
Бублечке
Шалом, бандеры. По техническим причинам субботу пришлось перенести на понедельник. Та нехай уж лучше суббота будет в понедельник, чем совсем не будет. Ну и шо, подумаешь? Кто нам запретит?
Жыд отоспался после самолета, и все воскресенье осторожно ходил вокруг бендеры. Во-первых, он пропетлял две субботних жыдобендеровских лекции, тяжесть которых легла на бендеру. Во-вторых, подарочный ти-шорт из Нуйорка, как оказалось по данным интернета, был куплен в Борисполе.
***
— Та шо ж вы злопамятный такой, Остап Тарасович! — горестно взывал жыд с безопасного расстояния. — Мы же с вами столько крови вместе пролили на этой земле!
— Я зараз ще трохи проллю, — хищно отвечал бендера.
— О! Нате вам здрасте! И из-за шо? Из-за майки? Где ваше стыдно Остап Тарасович? Мы же с вами братские народы!
На этом месте у бендеры от жыдовской наглости окончательно перегорели пробки, и он, невнятно ругаясь про «Христа нашого розипьялы» и «хвутболку всрату вин прывиз», полез по домашней стремянке на антресоль за любимым MP-40, шоб пристрелить пархатую сволочь.
— Месье Остап Тарасович, — примирительно говорил жыд, с тревогой глядя, как бендера раскачивается на шаткой алюминиевой лестнице, — Ну шо вы в самом деле? Ведете себя как какой-то психический коммунист, не к ночи будь сказано.
— Попизди ще мені, — мрачно звучало с антресолей. — Тільки стій, тут пизди, шоб я тебе не бігав-шукав.
— Имейте в виду, может быть международный скандал и даже санкции. Вы же не знаете — где я был, и с кем вел дела. А может быть, там было намного больше, чем даже вы не знаете. В Америке же все евреи — серьезные люди!
— Добре, шо не навпаки, — угрюмо отвечал бендера с антресолей, со звоном ворочаясь там среди пустых трехлитровых банок. — Шо не геть усі сірьозні люди — явреі. А так ще можно одного жида заєбашить. Несірьйозного. З хвутболкой. О, знайшов! Сука, де ж магазін до нього?
— Месье Остап Тарасович! — с тревогой сказал жыд. — Вы же претендуете быть европейской державой! Если вы обиделись за «братский народ», так я ж не в том смысле, шоб вам газ продавать. Тем более, сами понимаете, если говорят про жыдобендеровцев, то нет дыма без. Никто же не говорит за кацапобендеровцев, верно? Тем более, у нас общая история и территория. Вы же не отрицаете, что наша Одесса — в некотором смысле и украинский город тоже?
С антресолей донеслось звериное утробное рычание.
— А общая культура? О, кстати, за культуру. Совсем же забыл про маленький культурный подарочек для вас.
Грохот на антресолях затих, и оттуда высунулся пыльный бендера с машиненпистолем без магазина.
— Який ще подаруночок?
— Совсем маленький, — поспешно сказал жыд, моргая честными глазами. — Уникальная вещица, портативный проигрыватель лазерных дисков «Техникс», производства «Мацушита Электрикс Компани», девяносто пятый год прошлого века. Эксклюзив. Совершенный антик! Случайно нашел в Нью-Йорке на одной… в общем, у одного антиквара на Коул-стрит. Винтаж суперкласс! Вы даже не представляете, шо оно мне стоило!
Бендера вздохнул, запихал Эм-Пэ-Фирцихь обратно на антресоли, и полез вниз по стремянке.
***
— И шо це буде? — подозрительно поинтересовался бендера, наблюдая как жыд закрывает в приводе типа "форточка" серебристый самописный си-ди.
— Сестры Берри. «Бублички».
— Сестри самого Чака Беррі? Ох, нихуя собі! А ну, давай. Я блюзон люблю, «Брати Гадюкіни», всьо такоє, джіга-джіга.
Жыд хотел что-то ехидно ответить, но потом посмотрел на антресоль и передумал,
— Это не те ихние Берри, это совсем наши Берри, — скромно заметил жыд, и нажал на play.
Бендера сначала напряженно слушал, потом заплакал, и уткнулся лицом в стол, раскачиваясь всем корпусом и отбивая ритм по столу кулаком. Когда песня закончилась, он поднял заплаканное лицо, снял наушники с головы и с надрывом сказал.
— Бля. От я не можу. Як же ж наші дівки добре співають! Яка співоча наша мова! Я от тількошо сидів, і нічо, а потім так сумно стало і добре на серці. І хочеться когось за шось добре уєбать, а потім довго вибачатися, і несправедливо не отримать пробачення. І побрести битим шляхом страдати із-за чужої несправедливості и жорстокості. І мамці подзвонить, як там в неї шо… а про шо була та пісня?