Нова и Куинтон. Без сожалений

Соренсен Джессика

– Я надеюсь, иначе мне придется посещать назойливого психотерапевта каждый день, - его напряженный тон немного смягчается.
– Хотя все могло быть гораздо хуже. Я мог бы жить снова в этой сраной квартире в Лас-Вегасе.

– Значит, ты сожалеешь об этом?
– я так рада услышать, что он сказал это.
– О том, что жил там?

– Знаешь, в начале, когда только уехал, то нет, - говорит он честно.
– Но сейчас, да. Я не хотел бы вернуться в это место. Думаю, хорошо, что оно сгорело... конечно, я бы не стал так говорить, если

бы кто-то пострадал, но то, что там было - пиздец как плохо, это факт.

Его комментарий вдруг напоминает мне о Делайле.
– Раз уж мы заговорили об этом, могу я задать тебе вопрос?
– мой голос звучит с осторожностью, и я, сдвинув оставшуюся одежду в сторону, присаживаюсь на кровать.
– Предупреждаю, это довольно тяжелый вопрос.

– Мне все равно, - говорит он.
– Я хочу помочь тебе, что бы это ни было.

Надеюсь, что я не переступаю черту, спрашивая об этом.
– Ты был рядом, когда сгорела квартира?

Он не сразу отвечает.
– Да, а что?
– он, наконец, спрашивает настороженно.

– Ну, мама Делайлы звонила мне сегодня, спросив, не знаю ли я, где она, что было странно, поскольку ее никогда не заботило, где Делайла в течение нескольких лет, - я плюхаюсь на кровать животом.
– Она сказала, что та пропала, и я просто хочу узнать, в порядке ли она. И я подумала, что, может быть, ты знаешь.

– В порядке ли Делайла?

– Да, или где она может быть.

Повисает молчание, и мое сердце со страхом сжимается в груди, боясь, что, может, он что-то знает, и это действительно что-то плохое.

– Я мало что помню, - в конце концов, говорит он нерешительно.
– Кроме того, что огонь был начат умышленно и… - он тяжело сглатывает.
– Был слышен выстрел прямо перед тем, как это произошло.

– Выстрел?
– мои глаза округляются, и я прикрываю рот рукой, когда начинаю громко дышать.

– Да, и он был... Боже, об этом так трудно говорить, - он постепенно выдыхает.
– Он был из нашей старой квартиры.

Я в шоке. Потрясена. Испугана. Меня начинает мутить. Много разных чувств, которые настолько ошеломляют, что у меня начинает болеть живот.

– Ты думаешь, Дилан застрелил ее?
– я даже не знаю, почему говорю это, только я не могу забыть, как странно и жутко он себя вел, и как у Делайлы были признаки насилия над ней.

– Я не уверен, так как жил на первом этаже с... кое-кем в то время, но у этого может быть много причин. От сделки с наркотиками до простого факта, что, возможно, пистолет Дилана сработал. Но никто не был найден в развалах после огня, так что никто не пострадал, - говорит он, его голос ломается в конце.
– И хотя мне неприятно это говорить, я, честно говоря, не удивлюсь, если Делайла живет где-нибудь на улице или… даже работает проституткой.

 Я сдерживаю слезы, готовые пролиться, прислонившись щекой к кровати.
– У Дилана был пистолет?
– шепчу я еле слышно.

– Да, по крайней мере, был, прежде чем я ушел за пару недель до пожара, - говорит он.
– Но я не думаю, что он им пользовался. Думаю, он был у него, чтобы казаться жестче, чем есть.
– Его голос звучит неубедительно, и я даже не уверена, что он сам в это верит.

Я понимаю, как много мы говорили о смерти за последние несколько минут и как это, вероятно, не лучшая тема для него. Независимо от того, насколько сильно я хочу получить ответы, не хочу причинить ему боль.

– Этот разговор становится слишком мрачным, - воспринимаю его молчание как согласие.
– Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Например?
– он звучит подавленно, что в значительной степени соответствует и моим чувствам.

Но я могу справиться с грустью. Я беспокоюсь о нем. Поэтому я пытаюсь придумать что-нибудь веселое, чтобы сказать, но у меня возникают трудности.
– Как насчет работы? Как дела?

– Хорошо, я думаю, - отвечает он, и я могу сказать по его унылому тону голоса, что я провалилась в выборе лучшей темы.
– Я имею в виду, что покраска домов - это не слишком сложно, и график гибкий, так что все хорошо.

– Но тебе не нравится это делать?

– Не очень, - признается он.
– Это действительно не мое.

– А что тогда твое?
– спрашиваю я, действительно желая знать, что он думает о будущем, потому что он редко говорит об этом.
– Раньше ты говорил, что хочешь рисовать. Это то, что ты хочешь делать? Стать художником?

– Может быть. Хотя, если я это сделаю, мне придется признать, что я, скорее всего, буду беден до конца своей жизни и что мне, вероятно, придется искать подработку.

– Разве это важно? Если ты делаешь то, что ты любишь?

– Думаю, нет, но быть бедным это отстой, по крайней мере, так всегда говорила Лекси.

Длинная пауза повисает между нами при упоминании Лекси. Он никогда не говорит о ней. Я могу сказать, что это было совершенно случайно, и что он, вероятно, хотел бы забрать свои слова назад. Черт, этот разговор действительно превращается в праздник депрессии. Мне нужно найти способ, чтобы как-то спасти его.

– Как ты думаешь, ты когда-нибудь вернешься к учебе?
– спрашиваю его, пытаясь невзначай сменить тему.

– Я уже говорил тебе, что, возможно, когда-нибудь, - его голос звучит неровно, и мне кажется, что он на грани слез.
– Я много думал об этом, но не знаю... насколько это действительно реально.

– Иногда встреча с реальностью - это хорошо, - делаю паузу, когда слышу, как стучит входная дверь. Через несколько мгновений моя дверь открывается, и Леа просовывает голову. Неделю назад она остригла волосы до подбородка, и теперь всегда носит их распущенными. Ей идет, но сейчас они выглядят мокрыми, как будто она плавала в крытом бассейне нашего жилого комплекса. Но она одета в джинсы и рубашку с длинными рукавами, не совсем купальный костюм.