Нова Свинг
Шрифт:
«Такого счастья, – писал сыщик жене вскоре после того, как они повстречались, – такой открытости другому человеку я никогда от себя не ожидал». Предвестие нервного срыва. Он никогда не успокаивался. Он изменял ей со дня свадьбы, в туристических отелях после обеда и на парковках баров по ночам. Она прощала ему измены много лет, но он себя простить не сумел; неожиданно появлялись слова: «Часть меня теряет терпение, она не в состоянии больше все это переносить. Она хочет вернуться к жизни. В конце концов, один партнер всегда получает больше другого, и я этим разочарован». Он от нее ушел, потому что жена не умела защищаться от
27
Отсылка к изображению девушки на эмблеме компании «Utz Quality Foods».
Корреспонденцию, если это слово здесь было уместно, он вел на хрупкой, почти прозрачной бумаге светло-синего оттенка, складывая ее конвертиком. Ранние письма, исполненные признаний в любви и красочных описаний секса (словно, оживляя эти воспоминания, он раз за разом доказывал себе, что был там), истрепались, но остались целы; более поздние, хотя и не истерлись, были порваны на сгибах, словно их с той поры ежедневно разворачивали и сворачивали.
Зачем писать ей письма, если они жили в одном городе, в одном доме? Прима вообще хоть отвечала ему? Узнать ответ было невозможно.
«У меня усиливается близорукость, – писал он за три дня до ее смерти, – но сны мои компактны и красочны, как реклама».
Ассистентка Эшманна перечитала все письма и отошла к окну. Снаружи шумели волны, набегая на пляж, пахло солью и песчаным тростником, наползал туман, и все это конденсировалось в сплошную пелену, будто из дымчатого пластика. Тем не менее она что-то услышала: плач или смех. Возвращаясь к машине, ассистентка заметила, как из тьмы возникают ребята в блестящих костюмах ганпанков, перешептываясь, толкая друг друга локтями и мрачно взирая на нее.
– Только попробуйте, – сказала она ганпанкам с такой улыбкой, что те чухнули обратно в туман, качая головами.
– Вот видишь? – прошептала она.
На пути домой она глядела в зеркало со стороны водителя и на крыле, аккуратно переключая передачи; она была полицейской, прагматичной и спокойной, но ей не сиделось на месте. Она размышляла, почему ей не удается понять ни Эшманна, ни его супругу, которые, наперед зная о грядущей катастрофе, сами ее на себя накликали. Она задумалась, какой половиной себя тут присутствует.
Эшманн всегда описывал свои отношения с Эдит Бонавентурой как «двусмысленные».
– Это потому, – говаривала Эдит, – что я его не люблю.
Эшманн с ее отцом были друзьями и спарринг-партнерами с первых дней работы полиции артефактов города Саудади. Не успел Эмиль прибыть на планету и сойти на берег в некорпоративном порту, весь покрытый характерным для гало загаром, в сопровождении малолетней звезды-аккордеонистки, как Эшманн уже его арестовал.
– Старые добрые деньки, – напоминал Бонавентура Эдит, словно в тринадцать лет она еще была недостаточно умственно развита. – Тогда все было не так запущено.
Даже в тринадцать Эдит сильно в том сомневалась, но оставалась верна отцу.
– Я не люблю человека, который арестовывал моего папу, – сказала она сейчас Эшманну, – только и всего.
Детектив сидел на деревянном стуле в ее комнате, с улыбкой оглядывая голограммы и призы, костюмы и платьица у стен, такие чистые и выглаженные, словно Эдит еще могла их носить. Аккордеоны напоминали старых псов, потрепанных всеми ветрами; скаля клыки в прерывистых ухмылках танго, собаки настороженно следили за ним с полок и из застекленных шкафчиков.
– И все же, – сказала она, протягивая сыщику «Блэк Харт», – ты сперва выпей. Вик Серотонин нам в другой день оставил.
Эшманн, который через нанокамеры следил за перебранкой Вика и Эдит в «Pr^eter Cur», не поверил ей, но и не огорчился, что имя Вика так быстро всплыло в разговоре.
– Ох уж этот Вик! – улыбнулся он. Покачал головой, словно туроператор был их общим бременем.
Эдит бесстрастно смотрела на него.
– Вик добр к старому приятелю, как и ты.
– Все любят Эмиля, – сказал Эшманн. – Таковы плоды былой известности. – Он сделал глоток. – Отличный ром Вик вам принес.
– У меня еще есть.
– Спасибо, хватит.
– Пропусти еще стаканчик – и наберешься достаточно храбрости, чтобы посетить Эмиля. Он там, наверху, как и всегда. Он сегодня чуть хандрит, так что проблем тебе не создаст.
Эшманн не отступил.
– Жаль, что Вик вляпался в нехорошее дело, – закинул он наживку.
– Мы все в него вляпались.
– Вик отпер дверь, может, даже и не по собственной воле. Оттуда прут новые сорта артефактов.
Эдит кисло взглянула на него.
– И что такого нового в том, чтобы оттуда появлялись новые артефакты?
– Они тут так шастают, – с удивлением услышал собственный голос Эшманн, – словно это их город.
Мысли Эдит все еще были заняты новизной. В те дни все стремилось показаться новым, и, как следствие, ничто им не являлось. Она видела эти слова на стене. [28] Ее философия сводилась к девизу: У тебя уже было время обновиться.
– Может, и их, – сказала она.
28
Отсылка к библейскому сюжету о пире Валтасара.
– И вот еще что. В этом замешан Поли де Раад, а он как в воду канул. Наша аппаратура его не видит. Это хорошая аппаратура, может, и подустарела чуток, но кто-то ей заговорил зубы. Возможно, военные. Возможно, его дружки из ЗВК вскоре начнут задавать вопросы, на которые у нас пока нет ответов. – Эшманн решил, что пора еще выпить. Наливая себе рому, он добавил: – Я не хочу отпускать Вика в Зону, пока не узнаю, что там творится. Эдит, если ты в курсе, скажи мне, потому что это уже не шутки. Это не просто комната ужасов для иномирских туристок, и нас время поджимает.