Нова Свинг
Шрифт:
– И что?
– Остановись тут, – приказал Эшманн. – Здесь можно отлично позавтракать.
Они остановились у тротуара возле «E Pellici».
Заведение в средних номерах Нейтрино отличалось ужасающим содержанием холестерина в меню, отделкой в стиле ар-деко и упором на caf'e 'electrique. Важнее, сказал Эшманн, что тут чувствуется запах животного жира, на котором еду готовят. В этот утренний час «E Pellici» заполонили рикши в розовых и черных костюмах из лайкры, подзаряжаясь диетическими блюдами. Они бочком продвигались к стойке, вертя головами: обычные сиденья для них не годились, а в обществе людей нормального роста девчонки чувствовали себя неловко. Эшманн улыбнулся им, пара-другая улыбнулись в ответ. За едой он, казалось, позабыл про жену и убийства. Ассистентка, обрадовавшись этому, перевела разговор на Вика Серотонина.
– Ах, наш бахвал Вик! – сказал сыщик с вернувшимся на углеводной волне юмором. – О Вик, – посетовал он таким тоном, словно Серотонин сидел за соседним
– Не вижу, как бы это нам помогло.
– Давай сформулируем вопрос следующим образом: с какой стати Вик должен тут шляться и беспрепятственно обстряпывать свои темные делишки, если мы не добились, чего хотели?
– Его в любой момент можно было арестовать.
Эшманн передернул плечами. Улыбка его намекала, что, хотя ассистентка недалека от истины, девушка тем не менее упускает важное обстоятельство, на которое Эшманн ей по доброте душевной сейчас и намекнет.
– Вик раньше не представлял ценности, – сказал он, – а сейчас представляет.
Он раскурил трубку и откинулся на стуле.
– Ешь, пока не остыло, – посоветовал он. Понаблюдал за ней с минуту, кивая и ободряюще усмехаясь при каждой встрече вилки со ртом, затем сказал: – Все это время такие, как я, ошибались. Мы боялись Зоны, но не по тем причинам, по каким стоило бы. – Ассистентка не повелась и продолжала смотреть в тарелку. – Мы шестьдесят лет [24] пытались контролировать то, что оттуда появлялось, – новый код, новые разновидности сбежавших артефактов, весь этот чужацкий хабар, чье поведение не то что предсказать сложно – порой вообще неясно, для чего он нужен. Но мы никогда не задумывались: что, если эта дорога с двусторонним движением?
24
По смыслу должно стоять «сорок лет»; неясно, чья это ошибка.
Она от удивления перестала есть и воззрилась на него.
– Туда же ничто не попадает, – сказала она.
Эшманн с улыбкой покивал.
– Отличный ответ, – проговорил он. – Ты в этом уверена, не так ли? – Он вручил ассистентке разогретое полотенце. – Вот этим вытирают губы.
Следующим вечером Вик Серотонин отправился на бои.
Он их не очень-то жаловал. Можно, как это часто делают, утверждать, что все бои разные, но это различие проистекает из преодолеваемого сходства, засим повидал один бой – считай, повидал их все. Так полагал Вик. Но он сильно переживал из-за предстоящей повторной вылазки с Кьелар в Зону и решил снова попытаться раздобыть дневник Эмиля Бонавентуры – в надежде, что, вопреки очевидным соображениям, там обнаружится более точная и надежная карта, чем состряпанные Виком. И может, именно она даст ему преимущество. Вик позвонил Эдит Бонавентуре и пригласил ее в «Pr^eter Cur». [25]
25
«Сердце взаймы» (фр.). Помимо намека на «заемные тела» бойцов, вероятна также отсылка к роману Эриха Марии Ремарка «Жизнь взаймы», стилистически близкого нуару и рисующего любовный треугольник с участием профессиональных спортсменов кольцевых автогонок.
– Я знаю, тебе там нравится, – сказал он ей.
– Я бы пошла, Вик, – ответила Эдит, – но Эмилю, ну ты знаешь, не очень хорошо. Как он мучается за свои грехи! И мне голову мыть надо будет. Так что пока, и постарайся развлечься. – Она отбила вызов.
Вик со вздохом повторил его.
– Тебе нужно куда-то выбраться на вечер, Эдит, – настаивал он.
– Кроме того, – ответила Эдит, словно разговор и не прерывался, – после смерти Джо Леони я утратила прежний интерес к боям. – Она хрипло рассмеялась. – А назови девчонку, которая бы не утратила. – Это было сказано негромко, точно в сторону, кому-то невидимому. Голос ее в дешевом общественном канале связи обретал сардоническое эхо. Фоном долетали звуки аккордеона: нью-нуэвское танго с обычной манерной точностью препарировало абсурдную жизнь в стиле танго. Вик побился бы об заклад, что это игра самой Эдит в ее славные деньки. Тринадцать лет ей было, а она уже удостоилась голозаписи.
– Послушай, Вик, мне жаль, но ничего не поделаешь.
На сей раз вызов отбил Вик.
– Ну что, я хотя бы попытался, – признал он вслух. – Думаю, ты знала, чего хочешь добиться.
Эдит тут же перезвонила.
– Ну, может, я и выберусь, – сказала она.
Бои проходили по всему городу, их на любой улице после шести можно было увидеть, но место, именуемое «Pr^eter Cur», считалось в Саудади самой престижной ареной. Изобилующее загрязнителями и естественной флорой, которой
Неразбериха света, дыма, людей и явлений в каждый отдельный момент поддавалась описанию, но о следующем ее состоянии это ничего не говорило; бойцы двигались в этом месиве с грозной неясной призрачной грацией, сведя речь тщательной гормональной настройкой к уверенному, довольному нечленораздельному рычанию, долженствующему выражать неуязвимость, нежелание терять в статусе и извечное превосходство над рядовыми болельщиками. Свет выхватывал их ноги, бронзовые от загара, утыканные когтями и шпорами, затем внезапно проявлял странные изгибы колен и бедер, огромные, постоянно эрегированные члены, выпирающие из кожаных штанов, бронзовую шпору – дополнительный большой палец на каждой руке, стеклярусово сверкающие, подвижные, как фары, живые татуировки и карты сокровищ на темных, покрытых струпьями и шрамами торсах. Каждый боец всего сутки как родился на свет, в лучшем случае, и уже стал мифологической фигурой, обреченной на заклание.
Туристам это нравилось. С высоты пяти-шести сотен футов над Саудади по вечерам видно было, как все рикши города устремляются к арене «Pr^eter Cur Дяди Зипа», точно T-клетки к месту инфекции.
Эдит Бонавентура тоже любила бои.
– О, Вик, – воскликнула она, – ты посмотри! Посмотри на огни! – Обычно жесткая, она смягчилась от удовольствия, и каждый проходящий мимо боец ее поражал в самое сердце. – Ты глянь, какой у него огромный член!
– Они не живые, в отличие от нас, – сказал Вик и удивился, потому что это была правда. – Они все равно что кондитерские фигурки.
– О нет! – рассмеялась Эдит. – Что я слышу? Зависть? Ты правда ревнуешь? Сдается мне, Вик, что да!
Но Вик испытывал не сколько зависть, сколько искреннее удивление. Как мочиться, если член все время эрегирован? Как мыться? Вопреки исходящей от бойцов силе жизни – от них прямо веяло ею, как от коней или других крупных животных, – казались они нереальными, пленниками собственных грез, добровольными воплощениями какой-то общественной идеи. Вик подумал, что «грезы» в любом случае не подходят. Грезы дешевы. Грезы повсеместны. Все бойцы прошли обработку у Дяди Зипа, но кто в гало ее не проходил? Кроме Мон, никто не рисковал жизнью ради грез. Но широкобедрая Эдит в лучшем своем взрослом наряде, такая довольная, какой редко бывала после тринадцати лет, не купилась на его подначки. Она заявила, что здесь арена, а не место политических дебатов. Прильнув к нему, она оглядывалась вокруг сияющими глазами, и Вик чувствовал отстраненное удовлетворение.
– Ты в восхищении, – заметил он.
Эдит искоса смерила его прагматичным и таинственным в одно и то же время взглядом.
– А ты проницателен, э? – проговорила она. И тут же они утонули в облаке корично-адреналинового запаха из молекулярного рекламного потока, который, обходя защиту неокортекса и действуя прямо на мозговой ствол, вынудил Эдит застонать от наслаждения.
– Хочу поставить! Хочу поставить!
Вечерние бои выдались крутыми, технически несложными, но исполненными неподдельного драматизма. Арену плотным туманом окутывал запах гемоглобина, пронизанный специфичными для каждого бойца химическими соединениями, традиционными производными алкопопов Древней Земли: «двух собак», «хопалуме», «желтой лихорадки» и старой доброй стандартной «альколы», популяризированной лично Джо Леони. Эдит была в восторге. Первые два бойца, на которых она поставила, победили: один за три с половиной минуты, другой за четыре; третий проигрывал, но она этого пока не заметила. Улучив момент ее хорошего настроения, Вик спросил: