Новария
Шрифт:
Когда процессия подошла к статуе, навстречу поспешно вскочили два служителя бога в черных рясах. При этом один из них сунул за пазуху какой-то предмет, очень похожий на карточную колоду. Оба служки преклонили колени.
— Невероятно! — уже в который раз повторил Джориан, разглядывая смарагдовую лягушку ростом с доброго льва; казалось, в ее изумрудных глубинах сверкают и переливаются зеленые искорки. — Одна загвоздка, что эдакая краса, да простит мне Ваше Святейшество подобные речи, может отвлечь от постижения высшей мудрости.
— Твоя правда, доктор Мальто, — сказал Каэло. — С некоторыми верующими так и происходит. Зато другие, наоборот, с еще большим усердием вслушиваются в наши нравоучительные проповеди. Увы, не в наших силах разделить верующих на категории и предоставить каждой группе отдельный и обставленный по ее вкусу храм. Посему мы стараемся придерживаться золотой середины, которая подойдет большинству верующих душ.
— Воистину так, Святой Отец, — поддакнул Джориан. — У нас в городе давным-давно поняли, что умеренность лучшая защита от всяческих напастей. Даже красота, как обнаружилось, может быть чрезмерной. Слыхали ль вы предание о кортольском короле Форимаре — Форимаре Эстете?
— Не-ет, сын мой, хоть и припоминаю это имя из новарских хроник. Расскажи, сделай такую любезность.
Джориан с облегчением перевел дух. В то же самое время, черепашьим шагом направившись в сторону парадного входа и увлекая за собой толпу заинтересованных служителей бога, к которой присоединились и двое чернорясных бдителей, он начал свой рассказ:
— Этот Форимар был одним из предков Фузиньяна Лиса, о коем сложено так много преданий. В королевствах чуть ли не в обычай вошло, что на каждые шесть царствований страна получает одного героя, одного мерзавца, одного дурака и трех королей так себе — ни то ни се. Форимар как раз и был дурак; а следующим дураком, к слову сказать, стал его правнучатый племянник Филомен Доброхот.
Только Форимарова дурость была особая. Государственные дела наводили на него скуку смертную. Его мало заботили право и судопроизводство, еще меньше торговля и финансы, а уж о войне да вооружении и говорить нечего.
— Вот если б все властители и правительства переняли у твоего короля отвращение к войне! — вскричал наместник. — Все бы люди зажили в мире и смогли бы себя посвятить добродетельной жизни и молитвам истинному богу.
— Оно так, Ваше Святейшество, да есть тут одна заковыка: как их всех одним махом заставить отказаться от войны? Особливо таких драчунов и заговорщиков, как новарцы? Ведь ежели кто-то сложит оружие прежде всех остальных, то остальные в награду за добрый пример непременно глотку ему перегрызут.
Однако ж Форимар голову себе над этим не ломал. Он страсть как любил искусство и красоту, а до всего прочего ему дела не было. Заместо того, чтоб государственные бумаги читать, он упражнялся на флежолете в дворцовом секстете. Заместо того, чтоб принимать посланников, инспектировал строительство нового храма, либо еще как-то украшал город Кортолию. Заместо того, чтоб выезжать с проверкой в войска, сочинял сонет о прелестях заката.
На беду, Форимар был и вправду большой дока по части искусства. Он слыл превосходным архитектором, знающим музыкантом, способным композитором, отличным певцом и выдающимся художником. Некоторые из его стихов по сию пору составляют гордость кортольской литературы. Одного не умел Форимар: заниматься всем этим и одновременно царствовать.
Посему при нем державой все больше канцлеры правили; а выбирал их Форимар не за честность, не за умения: он того назначал, кто сильней прочих восхищался достижениями своего повелителя в искусствах. И уж так королевство настрадалось от ворюг и неумех, что младший брат Форимара — Фузонио — решился ему попенять.
«Любезный брат и повелитель, — молвит Фузонио, — так далее продолжаться не может». Рассказал он Форимару о беззакониях последних министров, а под конец говорит: «Кроме того, тебе уж тридцать лет почти, а ты все еще королеву не выбрал, чтоб нарожала тебе наследников».
«Это мое дело! — запальчиво отвечает Форимар. — Я потратил кучу времени, чтоб найти подходящую кандидатуру среди представительниц противоположного пола, да все без толку. Потому как я натура тонкая, и малейший изъян в уме или телосложении, с которым смирился бы менее разборчивый человек, для меня нестерпим. Посему я обручился со своим искусством, и, видно, так тому и быть. Но не бойся, Фузонио, род наш на мне не кончится. Ежели я умру, престол перейдет к тебе, а ты ведь уже заимел от своей супруги пятерых крепышей».
Фузонио было заспорил, но Форимар его отослал, сказав напоследок: «Нет и нет; разъединственная моя привязанность — Астис, богиня любви и красоты, собственной персоной. Ее одну обожал я много лет с неослабевающим пылом, и ни одной смертной девице с ней не сравниться».
«Тогда, — говорит Фузонио, — ты должен отречься от престола в мою пользу, пока твое преклонение перед красотой не довело нас до беды. Это позволило бы тебе без помех предаваться своим артистическим занятиям».
«Я подумаю», — отвечает Форимар. Однако чем больше он думал об этой затее, тем меньше она ему нравилась. Братья хоть и жили в ладу, но общего между ними было — кот наплакал. Фузонио — прямой, немного грубоватый здоровяк и жизнелюб — испытывал полнейшее равнодушие ко всему тому, что Форимар почитал за смысл существования. Когда Фузонио хотелось приятно развлечься, он отправлялся инкогнито в какой-нибудь низкопробный трактир, где собиралось простонародье, и проводил вечер в компании немытых поселян и драчливых погонщиков мулов, опрокидывая кружку за кружкой и во всю глотку распевая неприличные куплеты.
Больше того, Форимар вбил себе в голову, будто Фузонио задумал его сместить из подлого честолюбия. Он опасался, что, стоит отречься, как братец тут же его изведет, подстроив force majeure* [2] . Во-вторых, пока Форимар оставался королем, кортольская казна снабжала его средствами на занятия искусством, какие он навряд ли получит, сложив с себя корону.
Форимару не хотелось открыто обвинять Фузонио, посему он изобрел способ избавиться от брата. Он назначил Фузонио адмиралом и во главе флотилии услал к Салиморовым островам, про которые никто толком не знал, есть они или нет, чтоб, дескать, исследовать Восточный океан. Фузонио — большой охотник до приключений — без возражений отправился в плавание, а Форимар снова занялся любимым искусством.
2
Force majeure (франц.) — несчастный случай.
Однако мало-помалу брошенные в запальчивости слова о любви к богине Астис стали овладевать Форимаром. Он только о богине и помышлял. Не одну бессонную ночь провел король в храме Астис, моля богиню явиться ему. Но все было тщетно.
В безумной попытке завлечь Астис Форимар учредил конкурс: скульпторам предлагалось изваять такую статую богини, которая своей невыразимой прелестью заставит ее отбросить сомнения и пасть в объятия смертного. От наград, кои обещал Форимар, казначей пришел в ужас, но Фузонио находился в отлучке, а больше никто не мог короля отговорить. Мало того, что он назначил огромную премию за первое место, он еще обещал наградить всех остальных скульпторов — и победителей, и побежденных.