Новая игра
Шрифт:
— Чушь! О Господи, какая же чушь. — Кузнец, побледнев, вскочил, брякнул эфесом о позолоченное кресло. — Я не верю во все эти сказки о Змеях. Не верю! Мы действовали по повелению Хозяина. Мы слушали только его голос! Только его!
И он ткнул пальцем куда-то наверх. Высокий потолок украшала изящная фреска, изображавшая Святое семейство.
— Хватит патетики, Фрол, не смеши, — отмахнулась Ерофеевна. — Я ж тебя не укоряю ни в чём. Ну, понял, что к чему, ну, отстранился потихоньку, да и пошёл своей дорогой, словно сыр в масле катаясь… Это ещё хорошо — так-то. Иные из ваших давно поняли, что к чему, а от поводков не избавились… Ну да ладно, не о том речь. Сядь. — Она подождала, пока Кузнец опустится в кресло, и сурово произнесла: — «И погибнет мир четвёртого Ахау третьего Канкина, и день этот пройдёт под знаком Бога Солнца, девятого владыки Ночи. Луне
135
Пророчество майя, речь идёт о 23 декабря 2012 года.
Кузнец вежливо дослушал и кивнул.
— Да, я помню. Скоро двенадцатый год, конец света.
Особого пессимизма в его голосе не было слышно. Дескать, ну и нехай. Время ещё есть, прорвёмся, что-нибудь придумаем. При наших-то возможностях…
— А теперь слушай дальше, — с прежней суровостью продолжала Ерофеевна. — Если думаешь уйти, то ошибаешься. Вот так, Фрол.
— Как это — не смогу? — перебил Кузнец. — Это почему? Кто мне помешает? Вы — уходите… Тогда… кто? Змеи?
— В которых ты только что не желал верить, — усмехнулась Ерофеевна. — В общем, про Терминал можешь забыть. Считай, что его в природе не существует. Отсидеться, кстати, тебе тоже не удастся. Когда наступит Ахау, не поможет никакая личная сила… Вот так, соседушка. Вот так. — Она поднялась, коротко вздохнула и подошла к окну. — А теперь думай давай, как тебе жить дальше.
По ту сторону драгоценного стекла зеленел строгий английский парк. Ни бурьяна, ни крапивы, ни яблонек-дичков… Тоска.
— Задала ты мне задачу, соседка… — понурился Кузнец, собрал в горсть завитую, почти ассирийскую бороду. — Напоследок-то… Получается, куда ни кинь, всюду клин…
Даже сквозь пудру было видно, какая бледность залила холёные щёки. Жил не тужил — и вдруг гром среди ясного неба. И всё катится прямо в тартарары…
— Ну что же вы всё-таки за твари такие, люди! — неожиданно разозлилась Ерофеевна. — Его миру скоро Канкин, а он только о своей персоне и беспокоится! Слышь, ты, Туз хреновый! — неожиданно придвинулась она, глаза сделались как уголья. — У тебя ещё есть время! У тебя и у всех ваших! Вам многое дано, но и спросится сторицей, потому что законы космоса неумолимы. Так действуйте! Уйти, повторяю, вам не удастся, отсидеться тоже. Значит, деритесь! До победы или до смерти, третьему не бывать. Давай собирай колоду, начинай игру. Туз ты или нет? Тем паче Джокер и Большой Марьяж уже есть. Ну и так, ещё кое-кто по мелочи…
— Да, соседка, законы неумолимы… — вжался в спинку кресла Кузнец. Потом спросил: — А что за Джокер? Из какой колоды? Какой-нибудь «болван»? [136]
— Сам ты, сосед, болван, — хмыкнула Ерофеевна. — Джокер Божией милостью. Полный, коренной, тройной раздачи, нетасованный… С таким, уж поверь мне, игру начинать не стыдно. В качестве бонуса добавлю ещё Меч Силы. Мне он там, — показала она рукой куда-то налево, — всё одно без толку. А вам здесь уж верно пригодится. А то ведь Змеи горазды, и весьма…
136
В покере джокер имеет ограниченные возможности. Он может использоваться для образования флитов и флэшей, а также пристраиваться к тузам, но больше ни к каким другим картам.
В это время совсем рядом страшно щёлкнуло, клацнуло, захрипело. Сработал механизм, и огромные, в рост человека напольные часы, помнившие Дантона с Робеспьером, начали басовито отбивать час. Тут же откликнулся каминный «Мозер» и заиграл менуэт, музы у его циферблата поплыли в хороводе.
— Ого, летит время, — встрепенулась Ерофеевна. Надела шапку и посмотрела на Кузнеца. — Ну вот и поговорили. Надеюсь, не без толку. Давай, что ли, желанный, веди меня на выход. Наворотил, понимаешь, хоромы! Не дом, а Минойский Лабиринт. [137] И как только не раскулачили? Небось пришли да и заблудились, а ты их Минотавру скормил?
137
Минойский (Кносский) Лабиринт — сложнейшее архитектурное сооружение, где, по легенде, обитал Минотавр.
— Прошу… — Кузнец предложил Ерофеевне локоть, и они пошли через анфиладу комнат назад. Вызванивали шпоры, породисто шелестели меха, мерно цокали серебряные подковки о мрамор, бронзу и порфир…
— Ну вот, сосед, и всё. Пути наши здесь расходятся, — с улыбкой сказала Ерофеевна, значительно кивнула и подала, сверкнув перстнями, ухоженную руку. — Может, увидимся ещё, а может, и нет… О космосе думай. И меня лихом не поминай.
— Доброго пути, — поцеловал царственную руку Кузнец, тяжело вздохнул и поднял подозрительно заблестевшие глаза. — Мне будет не хватать тебя, соседка. Правда… Без тебя… Ну ладно, с Богом, иди уже, что ли, иди…
И Ерофеевна пошла. Гордая, величественная, прекрасная. Спустилась с крыльца, и бесценная шуба сменилась фуфайкой, горлатная шапка — ветхим платком, старушечьи ноги снова обулись в безразмерные «говнодавы». Сгорбленная бабка заковыляла через двор — бурьян, лебеда, яблони-дички…
Кузнец смотрел ей вслед сквозь стекло.
«Значит, держишь меня, Туза по статусу, за полного дурака? Сказочками про ужасных Змеев пугаешь? Уж с кем, с кем, а с рептами я знаком. Очень хорошо знаком… А с другой стороны — законы космоса в самом деле не шутка. Личной силы пока хватает с лихвой, но она, увы, не вечна, и когда-нибудь придётся отвечать. А там условных сроков не бывает и на поруки вряд ли возьмут. Как отвесят крайнюю меру — и привет. Да ещё шпага эта дурацкая, как в заду заноза, покороче сделать не могли… — Он вытащил бретту из лопасти, отшвырнул на кресло. Следом полетел напудренный парик. — Правда в том, что не надо складывать все яйца в одну корзину. Договор с рептами — дело хорошее, но не помешает и запасный вариант. А то возьмут действительно да оставят ни с чем… кроме испорченной кармы, за которую потом ещё придётся расплачиваться. Так что послушаем старую ведьму, только проследим, чтобы от нас не убыло…»
Кузнец скинул надоевшую перевязь и подошёл к камину. Там на мраморной полке среди милых антикварных вещиц стоял телефон. Красный, пластмассовый. Вместо диска или кнопок на нём красовался герб СССР.
Лето 1942-го. Наше дело правое
Над Москвой висела летняя ночь, но в кабинете Сталина, по обыкновению, горела лампа, а шторы светомаскировки были наглухо задраены. По левую руку вождя сидел Берия, по правую — Лазарь Каганович. Причём сидел Каганович весьма понуро, уныло опустив усы, и в животе противно урчало. Ох, дёрнуло же его вляпаться в такое дерьмо!.. Говорил ведь ему, ох как говорил ему в детстве папашка-прасол: [138] «Ты, шлимазол, запомни, вначале шевели мозгами, потом уже мети языком. Язык доводит не до Киева — до цугундера и параши». А уж папашка-то знал, что говорил, вон сколько через его руки прошло рогатого кошера. Да… А всё Берия, жирный очкастый змей. И как только носит гадину русская земля! В Новый год подвалил аж на цырлах, с улыбочкой. «А что, Лазарь, нет ли среди ваших какого-нибудь знатока? Ну там, на картах погадать или на кофейной гуще?» И пошло-поехало. И вот куда приехало. Чем всё закончится, один Яхве знает. А отвечать придётся ему, Лазарю Кагановичу.
138
Прасол— человек, поставляющий скот на бойню.
Берия же, наоборот, сидел радостный, глядел задорно. Очки сверкали — утром пришла шифровка из Берлина о вчерашнем секретном совещании у Гитлера. Вот так, совещались вчера, а сегодня мы уже знаем.
— Хорошо, — положил на стол шифровку вождь, кивнул и мундштуком любимой трубки указал на Берия. — Ну и какие же наши действия?
В глубине души он был уязвлён. Немцы паршивые смогли, а наши нет. Вот как, оказывается, всё просто. И за тридевять земель переться не надо. Ворота-то в Шамбалу, оказывается, рядом. Надо только их отыскать. А затем открыть. Легко сказать… «Может, и впрямь погорячились с Бокия? И старуху Львову прозевали преступно. А теперь вокруг только недоумки. Или люди недалёкие, мутные, себе на уме. Типа интеллигента Мессинга, не желающего руки марать. Не одумается — пожалеет. Не таких обламывали…»