Новая Инквизиция
Шрифт:
«Чё ты вылупился, щеня?» — обращается он ко мне, заметив мой взгляд.
«Ничего, просто…» — тихо отвечаю я.
«Просто даже мухи не плодятся! — моментально впадает в агрессивное состояние пьяница. — Тебе че, сученыш, смешно, да?!»
И потом мне сразу прилетает в ухо. Кулаком, как взрослому мужику. И даром, что мне нет еще и одиннадцати лет. Отец бьет, пошатывается, часто промахивается, грязно матерится, когда отбивает костяшки об стену, но не останавливается. А я кое-как стою, съежившись, и весь трясусь от испуга. Самое страшное сейчас — это упасть, ведь
От каждой увесистой для субтильного подростка оплеухи меня мотает, словно ковыль на ветру. Я ощущаю злобу, исходящую от отца, но не как инфестат, а как простой человек. Слышу, как он исступленно рычит, будто я его заклятый враг, а не родной сын. Ощущаю беспорядочные тумаки всем своим телом. Где-то в парализованном испугом разуме мелькает жуткая мысль: «А вдруг сегодня он не остановится и все-таки забьет меня до смерти?» И липкий страх заставляет меня плакать и молиться, чтобы мама поскорее пришла с работы и спасла меня.
«Вот же баба драная! — орет папаша, все-таки опрокидывая меня на пол и отводя ногу для удара. — Какого хера ты ноешь?! ТЫ МУЖИК! ЗАПОМНИ, ГОВНО МЕЛКОЕ, ТЫ МУЖИК!»
К счастью, он слишком сильно набрался, чтобы вложить в свои пинки достаточно силы и не упасть. Поэтому все, чего он добился, так это того, что растерял обе тапочки и чуть не расшиб самому себе морду об косяк, лишившись равновесия. А я в это время позорно уползаю с кухни, молясь богу, чтобы пьяный тиран забыл о моем существовании и вернулся к выпивке…
Воспоминание медленно растворяется в глубинах сознания, затухая, как выключенный ламповый телевизор. Но в ушах все еще звучит яростное: «Баба! Нытик! Чмошник! На, сученыш! Смешно тебе было, а?! Ну же, посмейся! Посмейся мне в лицо! Или что, говнюк, уже не так забавно, а?! ОТВЕЧАЙ!»
Клянусь, я не ведаю, что мог натворить в таком состоянии, если б в этот момент снова не нарисовалась парочка отцовских собутыльников с кривыми кухонными ножами наперевес. И когда я говорю «кривые», то не имею в виду изогнутые на манер керамбита или финки клинки, а реально перекошенные куда-то вбок корявые убожества.
— Все, гнида, мы тебя сейчас резать будем! — почти торжественно объявил мне из-за спины своего товарища первый маргинал.
— Давайте, мужики! — подал голос слегка придушенный мной алкаш. — Гасите его на хрен!
Не, ну ты глянь, каков любящий папашка! Ух-х, как же я ненавижу эту вечно пьяную морду, кто бы знал…
Мой кулак, будто обретая собственную волю, бьет отца в челюсть, но совсем несильно, скорее просто обозначает удар. Но почему-то в результате этого в моих руках оказывается напрочь обмякшее тело, кровавые брызги летят на засаленные обои, а осколки зубов выстукивают задорную чечетку по замызганному полу. У-у-упс! Нехорошо вышло, я ведь обещал маме… Но да что уже теперь поделаешь?
Швырнув бесчувственную проспиртованную тушу себе под ноги, я развернулся к явно струхнувшим собутыльникам.
— Идите сюда, бандерлоги, — задорно поманил их я. — Попробуйте меня хотя бы достать!
Глава 14
Кирилл
Поэтому основное внимание подросток сосредоточил на промежуточной категории детворы, возрастом лет в семь-восемь. И удача сегодня явно была на стороне Баклана, потому что не успел он даже толком заскучать, как стал свидетелем детской ссоры.
— Отда-а-ай! Это мой! — кричал неопрятно одетый мальчишка, силясь вырвать из рук у своего куда более крупного сверстника потертый самокат со слегка погнутым рулем.
— Да не ори, я один кружок прокачусь! — юнец, оказавшийся не только выше, но и шире заморыша, просто оттолкнул его, опрокинув на землю.
— Нет! Мне мама не разрешает никому давать кататься! — в голосе хозяина транспортного средства уже отчетливо зазвучали плаксивые нотки.
— Чё ты ссышь, малой?! — возмутился обидчик, не выпуская из рук чужого самоката. — Я ж тебе говорю, вокруг дома только проедусь и все.
— Нужно было спросить разрешения, а не хватать мои вещи! — не желал уступать второй ребенок.
— Так, это что там у вас происходит?! — вклинилась в зарождающуюся перепалку какая-то мамочка, прогуливающаяся с маленькой дочкой. — Тут детская площадка, а не ринг! Драться идите в другое место!
— Да мы не деремся, мы просто общаемся! Все нормально! — поспешил заверить ее тот парнишка, что был покрупнее.
Но потом, когда дамочка отошла от них, он наклонился к сверстнику, у которого хотел отнять самокат, о чем-то сказал ему на ухо и воровато огляделся по сторонам. Убедившись, что никто на них не смотрит, хулиган несколько раз остервенело пнул мальчишку, нарочно пытаясь попасть побольнее, отбросил в сторону предмет их спора и отбежал, теряясь в толпе детворы.
Кирилл покинул свой наблюдательный пост и поспешил наперерез пацану, который ковылял, прихрамывая на отбитую ногу, и волочил за собой дребезжащий старый самокат. Малолетний инфестат мог нагнать паренька почти сразу, но предпочел сделать это чуть погодя, когда их обоих скроют от посторонних взоров пышные кусты жимолости.
— Эй, малой! — позвал Баклан. — Постой! Ты почему сдачи не дал?
— А? Отстань, я ничего не сделал!
Мальчик оказался из особо плаксивых, а потому его глаза моментально увлажнились, едва только он увидел, что к нему подходит кто-то из старших. Очевидно, что ему «повезло» родиться не в самой благополучной семье, где его часто поколачивали. Оттого он выработал единственную доступную ему защитную реакцию — слезы. Ведь такой щуплый доходяга вряд ли мог одолеть кого-нибудь из ровесников. Куда уж ему с почти взрослым тягаться?