Новая история стран Европы и Америки XVI–XIX века. Часть 1
Шрифт:
Германия активно включилась в мировой рынок разделения труда. В 1897 г. германские предприниматели участвовали в 40 международных соглашениях и картелях, в 1909 г. – уже в почти в 100. В самой Германии процесс монополизации особенно активно происходил с середины 90-х гг. XIX в. Накануне Первой мировой войны в немецкой промышленности существовало уже более 600 монополистических объединений. Опорой монополизированного производства была высокоцентрализованная финансово-банковская система. Еще в начале 70-х гг. XIX в. Германию охватила волна грюндерства – массового образования акционерных обществ, банков и страховых кампаний с широкой эмиссией ценных бумаг, ростом биржевой активности. Это позволило в кратчайшие сроки сосредоточить огромные инвестиционные средства. К 1909 г. девять крупнейших банков сосредоточили 83 % всего капитала в стране. Основным направлением капиталовложений оставалось прямое промышленное инвестирование внутри страны. В отличие от стран «старого капитализма», для германской
Успешные реформы в странах «второго эшелона» позволили значительно изменить соотношение сил на мировой арене.
Но одновременно происходил и быстрый рост внутренних противоречий в социально-экономической системе этих стран. Причиной стала несбалансированность модернизационных процессов, их форсированный характер, который не отвечал объективному уровню развития общества. Все более очевидным становился разрыв между стремительным развитием производственных сил и не столь быстрым ростом покупательной способности населения. Потребительский рынок стремительно терял емкость. Отрасли, ориентированные на личное потребление (легкая, пищевая, текстильная), испытывали значительные проблемы со сбытом. Эти отрасли были также очень незначительно охвачены процессом монополизации. Отставание в концентрации производства в них приводило и к замедлению темпов технологического обновления. В целом, в промышленности и торговле сохранялось сочетание разнородных форм производства, свойственных разным стадиям развития индустриальной экономической модели. Индустриализация была локализована и географически – внутренние регионы оказались охвачены этим процессом в неравной степени.
Специфические формы в европейских странах «второго эшелона» приняли процесс фермеризации. Его основой стало не столько качественное обновление технической и технологической базы производства, сколько социально-экономическая дифференциация сельского населения, выделение зажиточной крестьянской верхушки, способной вести рентабельное хозяйство, и обезземеливание остальной части крестьянства. При отсутствии притока инвестиционных средств (в силу неразвитости системы кредита), сохранении децентрализованной патриархальной структуры сбыта сельскохозяйственной продукции основным источником прибавочного продукта становился труд батраков, наемных сезонных рабочих. Это способствовало консервации сложившейся деформированной модели сельскохозяйственного производства, а также сокращало приток рабочей силы в городскую промышленность. Еще одной особенностью сельскохозяйственной производственной структуры стало сохранение латифундий, а также остатков сословных привилегий крупных земельных собственников.
Недостаточно сбалансированная отраслевая структура, незначительная емкость внутреннего потребительского рынка и острая конкуренция на мировом, незавершенность складывания финансовой инфраструктуры делали экономику стран «второго эшелона» чрезвычайно зависимой от государственного патернализма. Причем наращивание темпов экономического роста не снижало, а наоборот лишь увеличивало роль этого фактора. Государство несло бремя огромных финансовых расходов на развитие транспортной инфраструктуры, инвестиционную поддержку стратегически важных отраслей, в том числе военно-промышленного комплекса, проведение аграрных преобразований. Происходило все более очевидное сращивание системы частного предпринимательства, финансово-банковского сектора со структурами государственного управления. Противоречивый по своему характеру и последствиям процесс ускоренной модернизации был еще больше осложнен результатами Первой мировой войны.
Итак, в результате растянувшегося на несколько десятилетий процесса ускоренной модернизации в странах «второго эшелона» произошла глубокая структурная перестройка всей экономической системы. Однако в ходе этого форсированного, во многом искусственного рывка сложилась деформированная экономическая модель, которая не только воспроизводила механизм общего структурного кризиса монополистического капитализма, но и дополняла его новыми противоречиями. Чрезвычайно негативное влияние ускоренная модернизация оказала и на социальную структуру общества в этих странах. Насильственная, искусственная ломка экономического механизма подрывала положение многочисленных традиционных средних слоев. Образовывался целый ряд социальных групп, не востребованных обществом, лишенных перспектив на будущее, но все еще сохраняющих свои позиции в существующей социальной структуре. Быстрый рост буржуазных и пролетарских слоев населения не мог сформировать достаточный противовес этой негативно настроенной среде. Городская и сельская буржуазия еще не имела достаточной экономической мощи и социальной солидарности, чтобы претендовать на роль бесспорно доминирующего класса. В составе общественной элиты по-прежнему сохранялись сословные (дворянство, духовенство), корпоративные (чиновничество, офицерство), профессиональные группы, обладающие собственными интересами, статусными отличиями и политическими притязаниями. Рабочий класс, напротив, был минимально дифференцирован и представлял собой классический пролетариат индустриальной эпохи.
Широкая практика экономии на социальных издержках производства, отсутствие или ограниченность фабричного законодательства чрезвычайно ужесточали эксплуатацию наемной рабочей силы и приводили к политизации профсоюзного движения. Пролетариат потенциально оставался революционным классом, воспроизводящим негативное отношение к собственному социальному статусу. В чрезвычайно сложном положении оказалась интеллигенция. Как основной носитель общественной ценностной ориентации она вынуждена была приспосабливаться к стремительному изменению социально-экономической модели, появлению новых стандартов социального поведения. Росла зависимость интеллигенции от позиции основных индустриальных классов, усиливалась угроза превращения ее в «прослойку» классового общества, утверждения «обслуживающих» функций.
Обострение классовой борьбы, принимавшей антагонистические формы, происходило на фоне зарождения еще одного глобального общественного конфликта, угрожавшего охватить практически всю социальную иерархию. В основе его лежали причины не только экономического, но и психологического характера. Ускоренная модернизация предполагала радикальную смену базовых социальных ориентиров общества – переход от преобладания традиций к инновационной активности, от религиозной легитимации общественного порядка к ее светским формам, от «очеловеченного» производства, ориентированного на удовлетворение реальных потребительских нужд, к системе расширенного воспроизводства, обладающей собственной логикой развития и отчуждающей человека.
Тем самым, ускоренная модернизация подрывала основы доминировавшей ранее модели социального поведения, создавала принципиально новые ценностные стандарты и поведенческие стереотипы. Структурные изменения экономической системы обеспечивали рост социальной мобильности. Традиционная система социального неравенства, жестко ранжированная сословными, корпоративными привилегиями, сменялась более гибкой классовой системой. Индивид получал возможность более свободного продвижения по социальной лестнице, выбора путей достижения успеха, менее зависел от первоначально приобретенного социального статуса. Все это требовало глубокой и достаточно длительной трансформации массовой психологии. Пока же новая экономическая реальность скорее разрушала сами основы общественной ценностной системы. Кроме того, процесс ускоренной модернизации психологически противопоставлял основную часть населения тем группам, которые позитивно воспринимали происходившие изменения. Общество оказалось охвачено массовым процессом маргинализации.
Маргинальность (лат. marginalis – находящийся на краю) – это «промежуточное» социально-психологическое состояние групп и отдельных людей, связанное с изменением их положения в общественной структуре. Основу ее составляет ценностный и ролевой дуализм, возникающий при переходе в новую социальную среду, когда прежние ориентиры уже теряют актуальность, но еще в значительной степени определяют психологический настрой личности, а новые порождаются внешними требованиями и не воспринимаются личностью как естественные, правомерные. Если изменение социального положения является результатом самостоятельного выбора индивида (например, решение об изменении места жительства или рода занятий), то маргинальная реакция носит позитивный характер, представляет собой временный невроз, преодолеваемый по мере естественной адаптации к новым условиям. Если же человек оказывается в положении маргинала невольно, в силу внешнего хода событий, то формируется потенциал негативной маргинальности, устойчивое ощущение тревоги, неприкаянности, разочарования. Негативная маргинальность преодолевается гораздо сложнее, так как новая социальная среда психологически отторгается человеком.
Растянувшаяся на десятилетия ускоренная модернизация предполагала радикальный слом традиционной модели поведения человека. На смену созерцательности, инерционности, неторопливости должны были прийти мобильность, предприимчивость, психологическая гибкость. Происходил насильственный разрыв привычных социальных отношений. Рушился понятный и знакомый мир, а новый нес вместе со свободой необходимость личной ответственности за свою судьбу, постоянного выбора, борьбы за существование. Под угрозой оказался привычный уклад жизни сотен тысяч людей, не готовых к происходящим преобразованиям. Даже представители тех социальных групп, которые были востребованы новой системой, долгое время испытывали дискомфорт и психологическую нервозность, возникавшие при быстрых изменениях внешних условий жизни. В результате, негативная маргинальность оказалась массовым психологическим явлением, перешагнувшим классовые и сословные границы. Воспроизводимая в течение десятилетий, она стала основой для формирования устойчивого психологического типа с деформированными ценностными установками и поведенческими реакциями. В сочетании с последствиями мировой войны это дало толчок для возникновения тоталитарных политических движений в странах «второго эшелона» и предопределило цивилизационный раскол Запада в XX в.