Новая книга ужасов (сборник)
Шрифт:
Они поселились у ее двоюродного брата, банкира Авраама Сончино, и Штайн был убежден, что на эту идею ее натолкнули женщины из семьи Сончино. Кто знает, о чем они шушукаются, запираясь на ночь в микве и очищаясь в ее водах от своих регул? О чем-нибудь пустом, в этом доктор Штайн был совершенно уверен. Мягкий, души не чаящий в жене Сончино начал убеждать доктора Штайна как положено оплакать дочь. Обещал, что его семья позаботится о потребной для траура пище, а в Субботу, по прошествии семи дней, вся община стоя выкажет им слова утешения. Тогда с божьей помощью эта ужасная рана затянется. Штайну потребовалось собрать все силы, чтобы отвергнуть столь щедрое предложение. Сончино, конечно, был добрым человеком, но на сей раз он
Приближалась зима, словно подстегиваемая безмолвными упреками жены. По крайней мере, так казалось доктору Штайну, когда он отправлялся на ежедневную прогулку по людным улочкам. Временами компанию ему составлял один англичанин, капитан ночной стражи Генри Горралл, чьим добровольным помощником сделался Штайн, помогая капитану определять причины смерти разнообразных трупов, выловленных в каналах.
Этим летом убийств случилось больше, нежели обычно, вдобавок бесследно исчезло несколько девушек из добропорядочных семей. По городу, разумеется, поползли слухи, что это евреи убивают христианских девственниц, чтобы используя их кровь оживить своего Голема, и старейшины Бет-дина отрядили доктора Штайна в помощь Горраллу. Было бы очень полезно, если бы еврей, к тому же работающий в городском госпитале и преподающий во врачебной школе новейшие приемы хирургии, поспособствовал разрешению загадки.
Горралл пришелся доктору Штайну по душе. Они оба вполне разделяли убеждения, что в основе всего, даже самого невероятного, лежит рациональное зерно. Горралл был гуманистом и не гнушался показываться в обществе человека, принужденного ходить с нашитой на одежду желтой звездой. Во время прогулок по городу они нередко беседовали о новой натурфилософии, воплотившейся в универсальном гении великого флорентийского механика Леонардо да Винчи, и не обращали внимания на злобное шипение вокруг.
У причала, в длинной тени Кампанилы, теснились корабли со всех концов света, их матросы бродили по улицам города. На волнах, поднимаемых проплывающими барками и галеонами, покачивалась флотилия мелких суденышек, с которых наперебой расхваливали свои товары торговцы. Гондольеры цветисто ругались вслед их лодчонкам, когда те пересекали Гранд-канал под носом их длинных, стремительных гондол. Иногда заплывал флорентийский корабль, движимый гребным винтом, и все замирали от благоговения при виде подобного чуда, провожая глазами черные клубы дыма, испускаемые паровым двигателем Герона. На площади перед Сан-Джиакометто банкиры в меховых шубах и высоких фетровых шляпах приглушенно бормотали, заключая, как водится, свои сделки под стук новомодных заводных абаков.
Горралл, грубоватый мускулистый человек с лохматой черной бородой и привычкой плеваться жеваным табаком, поименно знал чуть ли не всех банкиров, купцов, торгующих шелком и золотой парчой, галантерейщиков, предлагающих бумазею и бархат, аптекарей, золотых и серебряных дел мастеров, воскобойников, сбывающих белый воск, бондарей, владельцев скобяных лавок и парфюмеров, расположившихся на многолюдных улочках Риальто. Он был знаком со множеством проституток в желтых шарфах, хотя как раз последнее обстоятельство не удивляло доктора Штайна: впервые они с Горраллом встретились в госпитале, куда англичанин явился за ртутной мазью от сифилиса. Кроме того, Горралл знал (или прикидывался, что знал) все имена истинных властительниц Венеции – кошек, шныряющих под ногами прохожих или лениво греющихся на камнях под зябким зимним солнцем.
Именно там, то есть в районе Мерчерий, у лавки одного парфюмера, доктору Штайну показалось на мгновенье, что он увидел свою дочь. Седовласый мужчина в дверном проеме распекал парня, который пятился и причитал, что на нем нет никакой вины.
– Но ты же его друг!
– Сударь, я ведать не ведаю, что он там написал! Не знаю и не знать не хочу, отчего плачет ваша дочь!
Парень не спускал руку с рукоятки ножа,
– Ханна… – бессильно прошептал доктор Штайн, но когда девушка обернулась, он понял, что обознался.
Это была не его дочь. Девушка рыдала, прижимая к груди листочек бумаги, наверняка – письмо от сбежавшего воздыхателя, заключил доктор Штайн, и Горралл подтвердил его мысли. Оказалось, молодой человек поступил во флот. Обычная история в наши дни. Гребцов отчаянно не хватало, Совету десяти пришлось даже постановить, чтобы на галеры отправляли осужденных преступников. В ближайшем будущем растущий город должен был занять все пространство между Корфу и Критом, если не дальше, особенно теперь, когда флорентийцы разгромили флот Кортеса и открыли Америку.
Доктор Штайн ничего не стал говорить жене. Вечером он засиделся на кухне, греясь у затухающего камина, и в подслеповатом свете сальной свечи читал трактат Леонардо «Репликация движения». Вдруг в дверь постучали. Уже миновала полночь. Взяв свечу, доктор Штайн вышел в коридор. На пороге спальни стояла жена.
– Не отпирай, – прошелестела она, прижав одну руку к горлу, а другой – судорожно сжимая свечку. Ее длинные черные волосы с седыми нитями свободно ниспадали на плечи.
– Мы теперь не в Лодзи, Белита, – ответил ей доктор Штайн, несколько более резко, чем требовалось. – Возвращайся в постель, я сам со всем разберусь.
– Так-то оно так, но пруссаков и здесь полно. На днях один такой плюнул в меня на улице. Авраам говорит, что евреев подозревают в похищении трупов, так что врачи станут первыми, за кем они придут.
Нетерпеливый стук повторился. Супруги одновременно посмотрели на дверь.
– Скорее всего, страждущий, которому нужен доктор, – сказал Штайн и отодвинул засов.
Их комнаты размещались на первом этаже просторного бесформенного дома, выходящего фасадом на узкий канал. Едва Штайн отворил тяжелую дверь, как ледяной ветер задул свечу. На пороге стоял капитан Генри Горралл в сопровождении двух городских стражников.
– Мы нашли труп, – с ходу объявил Горралл в своей неподражаемой манере. – Та самая девушка, которую мы сегодня видели. Я хочу, чтобы вы определили, убийство это или нет.
Тело заметили в канале Рио-де-Ноале.
– Еще какой-нибудь час, – заметил Горралл, когда они плыли по ночному городу, – и отлив унес бы ее в море, а нам не пришлось бы мерзнуть тут как бездомным собакам.
Ночь накануне Дня святой Агнии выдалась студеной. Докучный береговой бриз сдувал хлопья снега с крыш и колючих шпилей Венеции. Под днищем гондолы хрустел свежий лед, льдинки стукались о борт. Лишь изредка в каком-нибудь палаццо, из выстроившихся вдоль Гранд-канала, мелькал огонек, силуэты домов казались угрюмыми и неясными.
– Вы предполагаете, ее убили? – спросил доктор Штайн, зябко кутаясь в свой поношенный плащ из лодена [76] .
– Нет, она умерла от любви, – Горралл сплюнул в черную ледяную воду. – Это точно. Мы с вами были тому свидетелями. В воде пробыла недолго, и от нее до сих пор попахивает вином. Напилась для храбрости и-и-и – бултых! Но для порядка нужно удостовериться. В конце концов, это может быть и неумелая попытка похищения, и плохо закончившаяся жестокая забава. Здесь теперь слишком много бездельно слоняющейся солдатни, ожидающей отправки на Кипр.
76
Лоден – вид плотной валяной шерстяной ткани, напоминающей сукно.