Новая Земля
Шрифт:
Илья слышал ее слова, но его душа была закрыта. Он не понимал, что стал нужен Галине со всем тем, что есть в нем - душой, сердцем, мыслями, телом, но не по раздельности. Он не понимал, что любим.
19
Вэтиминутыоннепомнил, что его ждала и любила другая женщина - Алла Долгих.
Был вечер, еще не темно, но уже и не светло. Нежаркое майское солнце лежало на крыше соседнего дома, и девушка смотрела на этот красный мяч и по-детски думала: "Скатится или не скатится?" Алле было приятно, удобно думать именно по-детски, наивно. Она улыбнулась, но вспомнила об Илье, отвернулась
Солнце ярко вспыхнуло и, действительно, как мяч, скатилось за крыши. "Как все просто в детстве, - подумала Алла, - даже великое, большое светило может быть просто веселым, забавным шариком. И невозможно теперь обмануть себя... Он встречается с другой женщиной... как он мог?!
– И она больно всхлипнула всей грудью.
– Все, детство ушло, а то, что нагрянуло, как вихрь, в мою жизнь, - такое огорчительное".
Она отошла от окна, быстро прошлась по комнате и, казалось, искала такое дело, которое увело бы от горьких мыслей. Остановилась перед роялем и улыбнулась: "Как же я сразу не подошла к тебе?
– погладила она инструмент по черному блестящему боку.
– Ты - мой друг, ты никогда не изменял мне, сколько радостных часов я провела с тобой!" Мелькнуло в памяти детство, отрочество, и редкий день обходился без рояля, без музыки.
Алла коснулась двумя пальцами клавиш - вздрогнули тихие, одинокие звуки. Играла хаотично, что-то искала в звуках. Мелодии всплескивали, замолкали, звучали другие, но обрывались, не развившись и не набрав силы. Алла волновалась, морщилась, иногда неловко, даже грубо ударяла по клавишам, но те звуки, которые она хотела сыграть, не рождались. Наконец, она остановилась, сосредоточилась и стала медленно играть. Но вновь звуки вырывались абсолютно не отвечающие ее сердечному настрою. Она оборвала мелодию, захлопнула крышку и в отчаянии зажала ладонями глаза. "Зачем я хлопаю - разве рояль виноват? В моей душе наступила смута, вот и не получаются мои звуки..." Она встала и неожиданно сказала:
– Как я ненавижу его!
– Покачала головой: - Как я люблю его, - кто может меня понять!
"Я что-то должна предпринять, чтобы он навсегда остался моим. Что, что его тянет к той женщине, какие между ними могут быть интересы? Она, говорят, старая...- Неожиданно в ее голове вспыхнуло, она прижала ладони к лицу и замерла, ощущая в теле то ли холод, то ли жар: - Вот что я ему должна дать! Как же я раньше об этом не подумала? Вот чем она притянула его, а я, напротив, оттолкнула", - вспомнила она случай на дне рождения.
– Теперь я знаю, как мне следует поступить!
– громко сказала Алла, и ей сделалось легко.
Она словно бы решила трудную, долго не дававшуюся задачу и почувствовала себя счастливой. Ее душа опьянела. Все в ее любви к Илье почудилось простым и понятным: "Получит-таки он от меня то, что хотел, и хорошо".
Она снова открыла рояль и радостно опьяненно дрожащими пальцами пробежала по клавишам, остановилась, собирая внимание, и стала уверенно играть первую часть "Лунной сонаты". Ей показалось, что так одухотворенно, точно, правильно она еще ни разу не исполняла сонату. Заглянула в дверь Софья
– Алла, ты не дотягиваешь "до". Не мучай "соль". Что с тобой: сидишь в сумерках, за Бетховена придумываешь сонаты?
– Софья Андреевна работала в филармонии, и с ее мнением считались большие музыкальные мастера. Алла знала с младенчества, что мать не выносила и всплеска фальши в музыке. Дочь расстроилась, но довольно сухо ответила:
– Ничего я не придумываю. Вечно вы что-нибудь сочините, - капризно повела она плечом, под "вы" подразумевая и отца.
– Что ты, Софушка? Алла отлично сыграла сонату, - вмешался Михаил Евгеньевич, в роскошном, цветастом байковом халате входя, весь надушенный и до синевы выбритый, в комнату.
– Я даже телевизор выключил, чтобы послушать.
Софья Андреевна иронично улыбнулась мужу своим красивым, умащенным бальзамом лицом и, казалось, хотеласказать ему: "Пой, пой, соловушка, а точку в твоей песне все рав
но поставлю я".
"Прекрасные они у меня, - подумала Алла, с улыбкой наблюдая за родителями, - а сердца моего не понимают".
– Я сбегаю к Илье. На минутку. Хорошо?
– Уже поздно!
– испуганно сказала Софья Андреевна и сразу забыла иронизировать над мужем.
– Что же такого? Ведь всего-то, мама, папа, в соседний подъезд перебежать.
Хотя обратилась Алла так же и к отцу, но все и всегда в семье решала исключительно мать. Михаил Евгеньевич лишь покорно смотрел на свою красавицу жену и говорил то, что ожидала она.
– Э-э, н-да, - сказал он, - уже поздно. Сидела бы дома.
– Что-то он перестал к нам наведываться. Не болеет ли?
– спросила мать.
– Да, да, что-то я давненько его не вижу, не заболел ли хлопец? полюбопытствовал и Михаил Евгеньевич.
– Да, - обрадовалась Алла невольной подсказке, - он заболел. Надо проведать. Я полетела!
– Не задерживайся. На часок! Не более!
– крикнула убежавшей в прихожую Алле обеспокоенная мать.
– Я тебя через час выйду встречать в подъезд, - добавил и Михаил Евгеньевич, заглядывая в глаза жены: оценила ли его стремление. Софья Андреевна знала, что для ответа мужу нужно ласково, ободряюще улыбнуться, и она улыбнулась.
20
Дома Алла не застала Илью. Мария Селивановна зазвала девушку на кухню отведать свежих булочек.
– Что-то ты, Алла, какая-то худенькая, бледнющая стала, как и мой Илья, - внимательно и нежно заглядывала в ее глаза Мария Селивановна.
– Что с вами творится?
– Не знаю, - пожала плечами Алла и робко спросила: - Где же Илья может быть так долго?
– Холера его знает, - вздохнув, ответила Мария Селивановна и пододвинула своей любимице булочки.
– Вконец избегался мальчишка, ничего не можем с ним сделать.
– Я найду, что с ним сделать!
– сердито сказал из зала Николай Иванович, читавший на диване газету.
– Ремень возьму да вдоль спины, вдоль спины пакостника, - грозно бурчал он. А Мария Селивановна шептала на ухо Алле:
– Не слушай ты его, старого: больше хорохорится, а чуть дело - рука не подымится. Любит он Илью, любит больше всего на свете.