Новая Земля
Шрифт:
Иногда Коровкин оставался в лагере с ночевкой. В один из вечеров, когда Василий дежурил на радиостанции, они разговорились.
С запада надвигалась серая тусклая ночь. Небо было беззвездным, вдали, в деревне, уже погасли последние огни. Монотонно, устало работал дизель. Радиоаппаратура работала без сбоев, в проводах и блоках шуршало электричество, зеленые лампочки спокойно горели Василий, настежь открыв дверь станции, то прислушивался к ночи, то читал Алые паруса". Ему минутами воображалось, что он - Грей, стоит на палубе "Секрета", который, пластая поднимающиесяволны,несетсятуда,гдеживетона,егодобраяАлександра.Потомзадремал, и ему виделись яркие, пронизанные солнечными лучами паруса, которые
Василия толкнули в плечо, - он вздрогнул и проснулся. Перед ним стоял Коровкин и дружелюбно улыбался. Василию стало совестно и досадно, что его застали спящим на боевом посту. Резко встал перед прапорщиком, но ударился головой о низкий потолок. Было больно, самолюбие страдало, хотелось потереть ушибленное место. Василий хотел было отрапортовать, но Коровкин сказал:
– Сидите, сидите. Все ли в порядке на станции? Связь устойчивая?
– Так точно.
Василия раздражала улыбка прапорщика, - в ней показалась ему насмешка. Он сел, повернулся лицом к аппаратуре и неподвижно на нее смотрел. Коровкин полистал Грина и спросил:
– Любите романтические вещи?
– Люблю... иногда.
– А я увлекаюсь трезвой прозой.
– Коровкин присел на стул, закурил. Давно, Василий, присматриваюсь к вам. Какой-то вы немножко странный. Замкнутый. Себе, так сказать, на уме. Не обиделись на мои слова?
– Мне кажется, что все люди хотя бы чуть-чуть, но себе на уме. И вы в том числе, товарищ прапорщик.
– Вот как?!
Василий так разволновался, что у него задрожали руки, и он засунул их в карманы.
– Вы, извините, товарищ прапорщик, похожи на волка в овечьей шкуре .
– Так, допустим. Докажете?
– Вы с виду такой простой, простачок, а глаза ваши выдают вас. Мои и ваши глаза чем-то похожи.
– Чем же?
– Я не смогу вам объяснить.
– Попытайтесь, Василий.
– В ваших глазах отражается какая-то ваша задумка, страстная задумка. Вы хотите, наверное, чего-то большего, чем другие люди.
Коровкин попытался улыбнуться, но у него, как от боли, вздрогнула тщательно пробритая щека. Он заинтересованно смотрел на Василия, прищурив глаз.
– Вы, Василий, такой же человек - с задумкой, как вы выразились? Чего же вы хотите получить от жизни?
Василий не выдержал его умного, проницательного взгляда, - опустил глаза и стал без причины поправлять гимнастерку.
– Много чего хочу.
Прапорщик снова взял в руки книгу, зачем-то полистал, улыбнулся:
– Как мы, люди, наивно верим в эти странные алые паруса, они нам мерещатся всю жизнь. А на самом деле никаких алых парусов нет. Есть скука будней, есть постоянное движение к своей цели, есть хорошая и плохая пища, хорошие и плохие вещи, а всякий романтический бред только мешает движению вперед. Вы улыбаетесь, и, кажется, иронично?
– Человеку все же нужны алые паруса, потому что они - воздух для его души. Без них душа задыхается, каменеет и чахнет.
– Красиво сказано, но не более.
– Василий угрюмо смотрел на Коровкина.
– Постараюсь тоже выразиться красиво: паруса - чтобы плавать, а человеку нужна земля, на которой они совсем ни к чему, ни алые, ни зеленые.
– И все же нужны паруса, - упрямо сказал Василий.
– Человек хочет мечтать, летать в облаках, строить воздушные замки.
– Чепуху вы говорите, Василий. Из нас хотели сделать новых людей,- что же получилось?
– усмехнулся Коровкин.
– Запомните: человеческая суть вечна, ее никакая революция не изменит. Вот вы говорите - мечтать должны люди. Да, наверное, должны, но как мечтать, как, если рядом с тобой столько нелепости, гадости, грязи, фальши, и сам ты незаметно погрязаешь
– Коровкин прервался и внимательно посмотрел в глаза Василия, словно хотел глубже заглянуть в него.
– Одно остается: бороться за себя. Любыми способами! Любыми!
– Как странно вы говорите. Повторяете мои мысли.
– Вы, Вася, сами подметили, что мы похожи... взглядами.
– Он помолчал и добавил: - Взглядами на жизнь. Правильно? Ну, желаю успеха.
Коровкин вышел. Василий посмотрел на черное затаенное небо, с которого холодно и колко смотрели на него звезды. "Вот чье место я хотел бы занять, подумал Василий о звездах.
– Ни волнений, ни суеты, ни страданий, и какое величие".
– Он улыбнулся своим мыслям. Его сменили. Он ушел в палатку, прилег в одежде на голый топчан, и часов до шести никак не мог уснуть. Вставал, ходил между топчанами, на которых спали сослуживцы. Василию было тревожно; он думал: "Как же так?.. Неужели все в мире - ложь, обман? Никому нельзя верить? И жить только для себя? Где, в чем правда жизни? И Ковбой, и Дунаев, и Коровкин, и сестра Наташа, и мой отец, и моя мать - все-все люди на этой земле хотят, в сущности, одного и того же - жить для себя. Все хотят иметь много денег, красивые, полезные вещи, чем-то выделяться среди других. Если так - зачем людям алые паруса, несбыточные мечты? А может, алые паруса - просто ложь, которой люди прикрывают истинные намерения? Где правда?"
Всю неделю Василию хотелось увидеть прапорщика, но он и сам не знал, зачем: что-то сказать ему, что-то уточнить у него, поспорить? Коровкин приехал, как обычно, в понедельник утром, протянул Василию руку для приветствия, чего раньше не делал; солдаты удивленно посмотрели на обоих не принято было любому начальнику здороваться зарукус солдатом.
– У меня для тебя, Василий деловое предложение, - обратился Коровкин доверительно на "ты", ласково улыбаясь.
– Хочешь в полку работать поваром? Ты мне приглянулся. Да и глаза у нас, как ты заметил, похожи, - заговорщицки шутливо подмигнул он.
– Варишь ты неплохо, кушаю с удовольствием. Даст бог, сработаемся. Как?
– Согласен, - улыбнулся Василий, но для верности спросил: - Вы, товарищ прапорщик, не шутите?
– Нет-нет! Собирай вещички. За тебя кого-нибудь оставим.
"Я был счастлив, хотя считал интендантскую службу унизительной и скучной, - думается постаревшему после потрясений Василию Окладникову.
– Я видел, что самые сытые, довольные и независимые - независимые, свободные! люди в полку - повара. Они были свободны от каких-либо учебных занятий, строевой подготовки, муштры, уединенно жили в каморках при столовой, именно этого и надо было мне. Я решил избежать трудностей, лишений воинской службы. Я мечтал, что буду вволю читать, но главное - высыпаться и наедаться, и совершенно не подозревал, что в моей жизни произошел новый, но на этот раз страшный поворот. Теперь я хорошо понимаю, что к этому повороту меня готовила вся моя предшествующая жизнь, которую я теперь ненавижу. И себя презираю".
12
Несколько дней спустя, приступив к поварским обязанностям, Василий получал на складе продукты у Коровкина. Когда расписывался, неожиданно обнаружил, что вместо полученных им пятидесяти килограммов сахара в графе стоит сто. Он пристально посмотрел на Коровкина:
– Но, товарищ прапорщик...
– Подписывай, подписывай, Василий.
– Есть нормы закладки в котел... как же... ведь не сладко будет.
– Кому сладкая жизнь, кому - соленая. Мы, люди, разные, - улыбался прапорщик губами, а в глазах стояло настороженное чувство.
– К тому же от сладкого зубы болят.