Новая Земля
Шрифт:
Степанов молча прошел мимо, по команде сел за сто и съел все, что ему подали.
В обед Василий снова поджидал в окне Степанова, ждал его взгляда, и ему опять показалось - взглянул в себя, в самую свою глубину.
Вечером после ужина Василий остановил Степанова на улице и спросил:
– Что тебе, гад, надо от меня?
– Ничего, - тихо отозвался Степанов.
– Пропусти.
– И побежал к строившейся повзводно роте.
Через несколько дней Василий приготовил в своей каморке великолепный ужин из жареной картошки, печеных яиц и котлет и заманил к себе Степанова.
Василий насильно усадил этого худого, печально-молчаливого солдата за стол, к самой его груди пододвинул блюда. Василий думал, что он накинется на еду и в один присест опустошит тарелки и сковородку. Но Степанов низко склонил голову и вымолвил, чуть пошевелив губами:
– Я не буду твоего есть.
– Почему?
– Слово как-то плавающе, будто разлитая вода, растеклось в тишине, и Василий не знал, расслышал ли Степанов.
Степанов молчал и смотрел в пол. Василия пугали глаза Степанова.
– Почему, скажи?
– зачем-то дотронулсядоплечаСтепанова напряженный Василий, го-лос которого уже звучал умоляюще, жалко.
– Ешь сам, - тихо отозвался Степанов и медленно поднял глаза. Василию мгновенно стало жарко: взгляд Степанова вливался в него горячим, жгущим лучом.
– Почему, дружище, ты ненавидишь меня?
– А почему ты сам себя ненавидишь?
Степанов встал со стула, подождал ответа, но Василий растерянно молчал, напуганный, пораженный его вопросом.Василий почувствовал такую слабость, что его плечи сутуло обмякли, ноги подломились в коленях, и он медленно опустился на стул.
– Пойду. Спасибо за вкусное питание, - сказал Степанов.
Василий слабо схватил его за рукав гимнастерки:
– Хочешь... хочешь, я устрою тебя на свое место? Хорошо будешь жить, сытно, никто тобой командовать не будет, кроме Коровкина... да и тот не командир, - неожиданно для себя сказал Василий, не решаясь взглянуть в глаза Степанова.
– Ведь тебе тяжело живется во взводе: ты молодой солдат, тебя всякая сволочь унижает, гоняет. А здесь, в этой каморке у тебя,знаешь, какая начнется жизнь? Сказка!
– Нет. Я хочу нормально отслужить. Чтобы потом меня всю жизнь не мучила память.
Они коротко посмотрели друг на друга. Худощавое, смуглое лицо Степанова показалось Василию простым и понятным. Василий удивился тому, что только что боялся посмотреть в его лицо. Теперь в этом лице ему послышался слабый, тонкий голосокдругой жизни - чистой, честной, открытой жизни в трудах и лишениях. Василию, которого всегда тяготили и сердили труды и лишения, неожиданно, как-то озаренно сильно захотелось вместе со Степановым уйти из этой каморки и начать какую-то новую жизнь, которая непременно будет чистой, честной, открытой для любых глаз. В одно мгновение, пока они смотрели друг другу в глаза, Василий словно переоценил все, что было с ним раньше: его бедная семейная жизнь показалась ему не такой уж плохой, несчастной, его северные мытарства - романтическими, а казарменная маета в начале службы нужным, важным испытанием, которое должен пройти уважающий
– А я, по-твоему, ненормально служу?
– Ты отсиживаешься... Ты никак плачешь?
– Нет-нет! Тебе показалось.
– Василий отвернулся, подошел к окну. Странно, мы с тобой похожи, как братья.
– Нет. Тебе показалось.
– Не похожи?
– Нисколько.
Осенний, упругий дождь бился в стекло, вздыхая,рассыпался на тусклые брызги. Наступал вечер, по земле растекались сумерки.
– Ты, конечно, прости меня, - сказал Степанов, - но мне почему-то жаль тебя. Бывай.
И он ушел, тихо прикрыв за собой скрипучую дверь, которая не этот раз не издала ни звука. "Так, наверное, уходят ангелы, - подумал Василий. Зачем он появился в моей жизни? Все во мне перевернулось. И как теперь жить?" А дождь тугой лавиной напирал на окно - оно тряслось и звенело. В щелку между рамой и стеклом сочилась вода, которая ручейками стекала по подоконнику, сплеталась в недолговечные замысловатые узлы, а на краю они обрывались на пол простой тонкой веревочкой.
– Все в этом мире, чую, кончается просто, - сказал Василий. И больше ни о чем не хотелось думать. Он так устал от тревог, странных, но сильных волнений последних дней, что только прилег на кровать, так сразу уснул.
14
Приблизительно через неделю после разговора со Степановым вечером к Василию в каморку прибежал запыхавшийся дежурный по контрольно-пропускному пункту и, улыбаясь, сказал:
– Вася, к тебе приехала девушка. Ух, хорошенькая!
– подмигнул он, щелкнул пальцами и скрылся.
"Кто такая?" - замер Василий, прислушиваясь к глухим ударам крови в висках и сердце. Спешно, беспорядочно, с дрожью в негибких пальцах смахнул щеткой с сапог сухую дорожную грязь, порывисто, путано застегнул шинель, на секунду-другую заглянул в зеркальце и выбежал на улицу.
Сырой, студеный предзимний ветер помогал Василию идти быстрее, ударяя в спину волна за волной. Он бежал, ускоряясь с каждым новым шагом, перепрыгивал через лужи и рытвины, сократил путь по раскисшему от дождей футбольному полю. Забежал в небольшой дом КПП и выдохнул:
– Саша?!
Василию показалось, что его сердце остановилось. Александра, прикусив губу, стояла у окна и кротко улыбалась бледными губами. Она была все такой же тонкой, с прозрачными волосами.
– Саша, я предчувствовал, нет-нет, знал, да-да, знал, что ты приедешь, хотя от тебя не было ни строчки. Ты не могла, слышишь, не могла не приехать! Мне сейчас нужна только ты.
Александра заплакала, но улыбалась. Она показалась Василию какой-то новой, необычной. Ее блестящие темные глаза смотрели на Василия стыдливыми урывками, нежно, испуганно; тонкими костистыми пальцами она нервно крутила пуговицу на пальто.
– Мне нужна только ты, - шептал он.
– Как я раньше этого не понимал? Мне хочется дышать тобою, просто видеть тебя, просто держать твою тонкую холодную ладонь...
– Вася, я нужна тебе?
– произнесла Александра и покраснела так, как краснеют очень скромные, молчаливые, чистые люди, когда они вступили в разговор.