НОВАЯ ЖИЗНЬ или обычный японский школьник

Хонихоев Виталий

— А нам интересно — с каких это пор Дзинта-кун так защищает Кенту? — говорит Натсуми и принимает задумчивый вид, так, словно и вправду о чем-то думает. Но это всего лишь сценический прием, эти трое могли бы служить в разведке и сниматься в кино, тратят они свои таланты в старшей школе, ей-богу.

— И вправду… — Кэзука артистично хмурит свои брови и нарочито бросает оценивающие взгляды то на меня, то на Дзинтаро.

— Что?! — тут же краснеет Дзинтаро: — вы это о чем?!

— О… а он уже покраснел… — улыбается Мико с таким видом, будто съела что-то сладкое: — как вы думаете, его привлекают эти легендарные большие гениталии Кента-куна?

— Что?! — на Дзинтаро жалко смотреть. Он

красный как помидор, злой и смущенный одновременно. Будь перед ним парни — он бы их измудохал прямо тут, или по крайней мере попытался бы. И конфликт был бы исчерпан, мы, мужчины — простые ребята. Дал в рожу и спокоен. Что удивительно — все успокоились и тот, кто дал и тот, кому дали. И если все прошло по правилам, то как правило и камня за пазухой не остается. Мы как бы признаем за каждым, кто готов поднять голову и принять бой один на один — право на существование. Потому что каждый мужчина, мальчик, парень — знает, что нельзя быть сильнее всех и что рано или поздно ты тоже можешь оказаться на земле, потерпеть поражение. Потому ритуальные поединки — это не про жизнь и смерть. Это про определение своего места в стае. В стае! То есть — бывшие враги потенциально будут сотрудничать.

С девушками все по-другому. И вот сейчас я был свидетелем, как три черно-белых хищницы несколькими фразами уничтожили белую акулу Дзинтаро, который на минутку забыл свое место в пищевой цепи.

— Наверняка — кивает Натсуми: — парням нравится все… большое. — с этими словами она многозначительно обводит руками свою грудную клетку.

— Зря стараешься, На-чан, ты же видишь, Дзинта-кун играет за другую команду — хихикает Кэзука: — он у нас по стройным мальчикам больше…

— Что?! Да ну вас! — Дзинтаро наконец взрывается и уходит, а вернее — убегает в другую дверь. Вот и все, что вышло из его попытки заслонить меня своим телом от растерзания. Вообще был момент, когда я опасался, что он выругается на них или даже ударит. Но в этом случае он был бы обречен — здоровенный парень, который поднял руку на милых девочек, которые с удовольствием сыграют роль невинных жертв… да он бы вылетел из школы раньше чем успел бы сказать «Извините!». А в словесной дуэли он бы никогда у них не выиграл. Мужчина в споре с женщиной вообще редко выигрывает и только тогда, когда женщина этого хочет. Так что я с удовольствием посмотрел на эту сценку из жизни школьных джунглей, жалея только о том, что не могу прокомментировать все голосом Дроздова. Знаете, вот так — «а теперь вы видите, как юный самец Дзинта пытается отстоять свою позицию перед стаей альфа-самочек. К сожалению, у самца нет шансов, и он терпит поражение, как и ожидалось. Дзинта уходит зализывать раны, а тем временем наша альфа-прайм…»

— Ну так что? — альфа-прайм, Натсуми наклоняет свою голову, глядя на меня. Вся эта ситуация образовалась потому, что у меня не было времени придумать что-то более нейтральное и я надавил на Мико, заставил ее и Кэзуку отступить, смутившись. А такие вот вещи ставят власть и силу прайда под вопрос, ей необходимо додавить меня. Надо отдать должное Натсуми — она не смутилась, не стала краснеть и теряться, а просто достала телефон и продолжила блеф, повысила ставку — ах, ты хочешь показать мне свой писюн? Да ради бога, показывай, я сфотаю. Звонок прервал нас, но сейчас она будет продавливать меня до конца. Если я в свою очередь застесняюсь и буду бурчать что-то невнятное — она зачтет свою победу.

— Ну так что? — переспрашиваю я: — о чем ты, Натсуми-тян?

— Где расположен твой сеновал и придешь ли ты туда в три ночи? — спрашивает она: — мы с девочками посовещались и решили подойти все вместе. Действительно вопрос твоих гениталий занимал нас все это время, верно, Мико-чан? — Мико кивает, но краснеет,

она не может выдерживать образ до конца, все-таки смущается.

— Если вы придете — то и я приду — отступать никак нельзя. Однако, как и всегда в условиях договора всегда есть что-то написанное восьмым шрифтом где-то между второй и четвертной страницами: — надеюсь вы наденете красное белье.

— Что? — Натсуми прищуривается. Опасный такой прищур. Дескать — не играй с огнем, парниша, не переходи границы, ты сейчас ходишь по охрененно тонкому льду.

— Ну так я же говорил, что покажу что-либо только если Мико что-то сделает для меня взамен — отвечаю я: а если вы все втроем придете, то вам всем троим надо такое белье. Это как в детском садике — вы покажете мне, а я покажу вам.

— … — некоторое время Натсуми разглядывает меня, так, словно увидела удивительное насекомое, которое говорит человеческим языком. Явственно вижу в ее глазах понимание того, что она проиграла. Пусть никто и не поймет, кроме нас — ее и меня, но она — проиграла. Вижу легкое удивление и даже уважение. У нее даже поза изменилась — если раньше она стояла совсем расслаблено, то сейчас подобралась. За доли секунды в ее голове пронеслось десятки вариантов ответа, десятки вариантов развития ситуации. Я вижу, что она — готова отступить, не обострять конфликт и даже признать за мной право на существование, но в этот момент…

— Да ну! — говорит Мико, встряхнув своими волосами: — врешь ты все! Слабо тебе… скажи, На-чан?

— Я-то не вру. Я могу — отвечаю я спокойно. Я практически уже выбрался из этого недоразумения, сейчас все точки над «и» расставлю и домой пойду. Сегодня у нас мисо-суп будет. Опять. И рыбка жаренная.

— Но и просто так время на вас тратить мне резону нет — продолжаю я: — тут же все просто — баш на баш. Хотя мне не так уж и любопытно, что там у вас под трусиками, но принцип справедливости должен быть соблюден. Так сказать, принцип талиона — око за око, зуб за зуб, гениталии за гениталии. — задумываюсь, должен ли я был сказать по-другому. Например, по-библейски — «чресла за чресла».

— Вот как? — в глазах у Натсуми вспыхивает тот самый опасный свет, на который ни в коем случае нельзя переходить улицу. Она кидает взгляд на Мико, и я понимаю, что сейчас речь пойдет не обо мне. Я тут — всего лишь объект, не обладающей субъектностью, проще говоря, моей волей можно пренебречь. Почему? Да потому, что своей фразой Мико бросила вызов старшей группы, альфа-прайм, сознательно или нет, но вызов брошен.

— Я думаю, что Мико-чан готова пойти на такое — говорит Натсуми: — а мы с Кэзуки проследим, чтобы никто не жульничал. — Натсуми легко отделяет себя от Мико, дескать сама заявила, сама и расхлебывай.

— Но! — вскидывается было Мико, потом понимает, что наделала. Но и на попятную идти сейчас она не готова.

— Да запросто! — говорит она: — он просто блефует.

— Девушки, красавицы, вам не кажется, что мы сейчас здесь дурью занимаемся? — предпринимаю я попытку сгладить ситуацию: — вот что за глупости, ей-богу… предлагаю просто разойтись в стороны и забыть что такой разговор был в принципе…

— Вот! — торжествующе говорит Мико: — видите! Он струсил. Он блефует, а вы повелись…

— Никто не повелся — заявляет Кэзука: — никто не повелся. Мы с Натсуми тоже знали что он блефует.

— Ну ну… вы то решили, что я должна вперед пойти — упирает руки в боки Мико. Схватки между черно-белыми хищницами — дело обыденное, происходит на постоянной основе. Они всегда проверяют свое место в иерархии, силу вожака и собственную.

— Если бы Кента не испугался, я бы первая это сделала — говорит Натсуми: — не думай, что ты знаешь что-то о нем, чего не знаю я. Он бы никогда не решился на такое.