НОВАЯ ЖИЗНЬ или обычный японский школьник
Шрифт:
— Ты понимаешь, что пытаешься склеить двадцати семилетнюю женщину к непристойностям в том самом кабинете, где только что раздевал свою одноклассницу? — поднимает бровь Мидори: — и у такой любви никогда не будет и шанса. Я такое видела — это ни к чему хорошему не приведет.
— Согласен — киваю я: — если это любовь. Я же предлагаю вам дружеские отношения. Дружба — не закончится ревностью и прочими эмоциональными потрясениями. Но вам даже не надо ничего говорить — я и сам справлюсь. Да, вы скажете — что дружба — это именно то, что вас сейчас надо, но вам на самом деле нужно больше чем просто дружба.
— Все-таки ты потрясающий нахал, Кента-кун — говорит Мидори: — мало того, что пытаешься меня уговорить на секс со школьником, так еще и на секс без обязательств разводишь! Пожалуй я зря за тебя беспокоилась, ты вполне можешь стать парой Натсуми-тян.
— Все мы однажды умрем — говорю я: — каждый день может быть последним, глупо умереть так и не познав человеческого тепла…
— Не, это не действует — улыбается Мидори: — но было забавно.
— Не действует? А жаль… — вздыхаю я.
— Не печалься! — она треплет меня по голове: — тут главное — энтузиазм, а его у тебя предостаточно! Обещаю через пять лет внимательно рассмотреть твою кандидатуру.
— Врете вы все — говорю я: — врете со страшной силой. Но я запомню. Не думайте, что я забуду. И уж тем более — не прекращу добиваться.
— Это мне льстит, Кента-кун — снова улыбается Мидори: — я бы тебе сказала, почему я так тебе ответила — но ты же умный, ты и сам себе от моего имени ответишь. Так что ступай домой и забудь о том, что сегодня тут было.
— Забудешь тут — ворчу я, вставая и забирая свой портфель: — у меня теперь моральная травма на всю жизнь.
— Не верю — говорит Мидори: — и вообще, для человека, который только что раздевал свою одноклассницу ты на удивление быстро начинаешь подбивать клинья к другой.
— Я не раздевал ее — она сама раздевалась. И я сам. — еще раз поясняю я: — как там — невиноватый я, она сама! Кроме того, как я уже заявлял ранее, я бы желал узреть без одежды именно вас, а не …
— Ой, все, иди уже, Кента-кун, пока я не разозлилась! — говорит Мидори, но при этом продолжает улыбаться: — ступай.
У шкафчиков для сменной обуви стоит Натсуми. А я уж думал, домой ушла, но нет — стоит, меня ждет.
— Как все прошло? — спрашивает она меня: — Мидори ничего тебе не сделала?
— Да все нормально — говорю я: — она говорит, что никому не расскажет и просит нас тоже помолчать. Так что можешь быть спокойна.
— У нас спор не закончился — Натсуми откидывает волосы назад: — что будем делать?
— А давай ничью объявим? — предлагаю я: — ты бы все равно сняла, я же тебя знаю.
— И ты готов уступить победу? — спрашивает Натсуми: — и ничего не потребуешь взамен?
— Да тоже мне победу нашли — говорю я: — все люди устроены примерно одинаково, тут вопрос только в отсутствии внутреннего страха. Его у тебя почему-то нет.
— Ты знаешь, что такое леотард? — спрашивает меня Натсуми. Я пожимаю плечами. Что-то знакомое. Может быть леопард, скрещённый там с тапиром? Или с ягуаром. С кугуаром? В
— Леотард — это костюм для художественной гимнастики — поясняет Натсуми: — я на соревнованиях выступала в средней школе, пока суставы не полетели к черту. Это такой… как купальник, застегивается вот здесь — она показывает, где именно застегивается леотард и я вспоминаю эти костюмы. Облегающие как вторая кожа, оставляющие ноги полностью открытыми, а ягодицы — наполовину.
— А когда ты выходишь на выступление — в комиссии сплошь седые старики с похотливыми глазами — продолжает она: — а нам ни украшений, ни рисунков на леотарды наносить не давали. Только номера. Так что — да, я давно уже не стесняюсь своего тела, потому что слишком много людей уже видело его… едва прикрытым.
— Вот оно как. — говорю я, просто, чтобы что-то сказать. Технически говоря, в леотарде — все-таки не голышом, но это свое мнение и нюансы я предпочитаю придержать при себе. Выступление на стадионе, едва одетой, под пристальными взглядами зрителей, болельщиков, и жюри — да, это точно может вытравить из человека страх демонстрировать свое тело. С ней это не пройдет.
— Значит у Натсуми есть другой страх — думаю я: — это хорошо, что она преодолела стыд, но социальные страхи штука коварная…
— Что? — удивляется Натсуми и я понимаю, что говорил вслух.
— Да ничего, забудь — говорю я: — так что, ничья?
— А кто будет Мико-тян приказы отдавать? — резонно спрашивает она: — она же будет ожидать.
— Может по дням? День — ты, день — я? — предлагаю я.
— Хорошо. Тогда — ничья — она протягивает свою ладонь, и я с нескрываемым удовольствием пожимаю ее. Еще один кризис позади, еще один день прожит, и я наконец могу пойти домой, планировать создание своего кото-кафе.
— Но ты мне должен — добавляет она, когда мы отпускаем руки.
— Да за что?!
— Моральная травма — говорит Натсуми: — у меня теперь непристойности в глазах.
Глава 26
— Везет тебе — говорит мне Отоши, прислонившись к стене и глядя как я работаю на длинном мешке: — всегда вокруг какие-то девушки крутятся. Вот скажи, чем ты их привлекаешь?
— Ничего подобного — отрицаю я, отшагивая назад и опуская руки: — ты делаешь какие-то странные выводы.
— Угу, угу. В прошлый раз тебя две девушки сюда провожали…
— Во-первых не девушки, а моя младшая сестра и ее подруга, а во-вторых, не провожали, а преследовали. Выслеживали. Развлекались так.
— А сегодня еще какая-то, высокая и красотка. У тебя с ней? — Отоши поднимает руку, сжатую в кулак, с оттопыренным мизинцем. Снова этот мизинец.
— Это одноклассница. По пути было из школы — поясняю я. Да, я теперь просто оставляю форму для занятий в школе бокса и могу по пути из школы сразу заходить на тренировку, слава богу на меня график тренировок не распространяется. Отоши, кстати, тоже постоянно тут ошивается, надо бы ему сказать, что если он хочет с девушками познакомится, то проводить все свое время возле мешков, груш и прочих снарядов — неконструктивно. Пусть в школу танцев идет, там от девушек отбоя нет, а мальчиков как раз не хватает.