Новеллы
Шрифт:
— Что с вами? — шепнул золотых дел мастер на ухо правителю канцелярии. — Что с вами, Тусман, чего ради вы прячете, чего ради прикрываете ваше честное лицо?
— О господи, — простонал правитель канцелярии, — о господи, многоуважаемый господин профессор, ведь вы же знаете, что молодой господин художник рассердился и измазал мне все лицо зеленой краской…
— Вздор! — крикнул золотых дел мастер и, не выпуская из рук правителя канцелярии, подвел его к большому зеркалу в конце зала, которое осветил свечой, взятой со стола.
Тусман невольно взглянул в зеркало и так и ахнул.
С его лица не только совершенно сошла противная зелень, оно посвежело и разрумянилось, так что он казался помолодевшим на несколько лет. От избытка восторга правитель
— Боже праведный, что я вижу, что зрю!.. Глубокоуважаемый, глубочайше уважаемый господин профессор, своим счастьем я, конечно, обязан только вам! Да! Теперь девица Альбертина Фосвинкель, из-за которой я чуть не прыгнул в омут к лягушкам, уж конечно не откажется избрать меня в супруги! Да, бесценный господин профессор, вы уберегли меня от величайшего несчастья! Как только вы соблаговолили утереть лицо моей смиренной особы вашим белоснежным носовым платком, я тут же ощутил всем существом своим некую приятность. О, скажите, ведь вы мой благодетель?
— Не стану отрицать, — ответил ювелир, — не стану отрицать, Тусман, что это я смыл с вашего лица зеленую краску, из чего вы можете заключить, что я совсем не так неприязненно отношусь к вам, как вы, должно быть, предполагали. Только ваша дурацкая болтовня, будто коммерции советник убедил вас, что вы еще можете жениться на молоденькой девушке, хорошенькой и жизнерадостной, только ваша дурацкая болтовня, говорю я, возмущает меня, и, предупреждаю, раз вы, не успев избавиться от последствий злой шутки, которую сыграли с вами, уже снова помышляете о браке, меня разбирает охота самым решительным образом отбить у вас вкус к нему, что вполне в моих возможностях. Но я этого не сделаю, а лучше посоветую вам успокоиться и потерпеть до двенадцати дня будущего воскресенья, когда вам станет известно дальнейшее. Если же вы осмелитесь повидать Альбертину до этого срока, то по моей воле напляшетесь у нее на глазах до потери сознания, а затем я превращу вас в зеленую-презеленую лягушку и брошу тут, в Тиргартене, в пруд, а то и в Шпрее, где вы будете квакать до конца дней своих! Желаю вам здравствовать! Я спешу в город, где у меня еще много дел. Вам за мной не угнаться. Желаю здравствовать!
Золотых дел мастер был прав, говоря, что за ним не так-то легко угнаться, — он шагнул за дверь и сразу, словно на нем были знаменитые семимильные сапоги Шлемиля [268] , исчез из глаз пораженного правителя канцелярии.
Поэтому и неудивительно, что уже через минуту он внезапно, как призрак, предстал перед коммерции советником и не очень ласковым голосом пожелал ему доброго вечера.
Коммерции советник до смерти перепугался, однако взял себя в руки и резко спросил золотых дел мастера, что ему надобно так поздно ночью, лучше бы он убирался вон и не приставал со своими дурацкими фокусами, которыми, может быть, опять собирается его морочить.
268
…семимильные сапоги Шлемиля— герой повести Адальберта фон Шамиссо «Удивительная история Петера Шлемиля» (1814) продал дьяволу свою тень. Отвергнутый обществом, невестой, друзьями, он находит смысл жизни в научных разысканиях и странствиях (биографический штрих из жизни самого Шамиссо) с помощью волшебных «семимильных» сапог. Гофман высоко ценил это произведение и все творчество Шамиссо.
— Ишь ты, какие нынче люди пошли, особливо если это коммерции советники, — очень спокойно ответил золотых дел мастер. — Как раз тех, кто желает им добра, кто от всего сердца открывает им объятия, как раз тех они гонят вон. Вы, любезный коммерции советник, бедный, несчастный, достойный всяческого сожаления человек; я пришел, нет, прибежал сюда темной ночью, чтобы посоветовать вам, как, если это еще не поздно, отвести смертельный удар, готовый
— О господи! — воскликнул коммерции советник вне себя от страха. — О господи! Уж, конечно, кто-нибудь опять объявил себя банкротом в Гамбурге, Бремене или Лондоне, что грозит мне полным разорением; о я несчастный, пострадавший коммерции советник… только этого еще не хватало…
— Нет, — оборвал золотых дел мастер фосвинкелевское оханье, — нет, речь идет о другом. Итак, вы решительно отказываетесь выдать Альбертину за молодого Эдмунда Лезена?
— Глупые шутки шутить изволите! — огрызнулся коммерции советник. — Чтобы я отдал дочь за этого жалкого маляра!
— Однако он очень неплохо написал вас и Альбертину, — заметил золотых дел мастер.
— Вот это недурно придумано, купить мою дочь за две цветные картинки. Я вернул ему оба портрета.
— Если вы откажете Эдмунду, он отомстит, — не унимался Леонгард.
— Хотел бы я знать, — возразил коммерции советник, — какую месть замышляет этот жалкий щенок против коммерции советника Мельхиора Фосвинкеля.
— Сию минуту удовлетворю ваше любопытство, мой неустрашимый господин коммерции советник, — ответил золотых дел мастер. — В данную минуту Эдмунд как раз занят тем, что приводит в подобающий вид вашу любезную физиономию. Веселое улыбающееся лицо он превратит в хмурое и мрачное, со сдвинутыми бровями, уныло глядящими глазами, горько опущенными углами рта. Он подчеркнет морщины на лбу и щеках, не преминет при помощи соответствующей краски обозначить седину, которую скрывала пудра. Радостную новость о лотерейном выигрыше он заменит в письме, полученном вами вчера, в высшей степени огорчительным известием о банкротстве банкирского дома Кэмпбелл и К° в Лондоне, а на конверте выведет: «Неудавшемуся господину муниципальному советнику», — ведь ему известно, что вы полгода тому назад домогались пройти в муниципальные советники; из разорванного жилетного кармана будут вываливаться дукаты, талеры и ассигнации, символизируя убыток, который вы потерпели. В таком виде портрет будет вывешен у торговца картинами, что около здания банка на Егерштрассе.
— Проклятый негодяй! Это ему не удастся! — завопил коммерции советник. — Я обращусь к полиции, к правосудию!
— Достаточно, чтобы за четверть часа эту картину посмотрели пятьдесят человек, — спокойно сказал золотых дел мастер, — и весть о ней разнесется по всему городу, да еще со всякими добавлениями, на которые не поскупятся досужие остряки. Все те глупости, все нелепости, что рассказывались и сейчас еще рассказываются о вас, будут расцвечены новыми яркими красками, и, кого бы вы ни повстречали, всякий расхохочется вам в лицо, а что хуже всего, непрестанные разговоры об ущербе, нанесенном вам банкротством Кэмпбелла, подорвут ваш кредит.
— О господи! — возопил коммерции советник. — О господи! Злодей, он должен отдать мне портрет, отдать завтра же, с самого утра.
— Ну, а если он даже это сделает, в чем я очень сомневаюсь, разве это вам поможет? — сказал ювелир. — Он выгравирует на меди вашу драгоценную особу в том виде, как я вам только что изложил, сделает сотни оттисков, сам раскрасит их con amore [269] и разошлет по всему свету: в Гамбург, Бремен, Любек, Штеттин, даже в Лондон…
269
С любовью (итал.).
— Довольно, довольно, — прервал Леонгарда коммерции советник. — Ступайте к этому злодею, предложите ему пятьдесят, нет… сто талеров, и пусть он откажется от затеи с моим портретом…
— Ха-ха-ха! — расхохотался золотых дел мастер. — Вы забываете, что Лезен в деньгах не нуждается: у него богатые родители, он внучатый племянник мадемуазель Лезен, проживающей на Брейтштрассе, а она уже давно отказала ему все свое состояние, а это не менее восьмидесяти тысяч талеров чистоганом.