Новеллы

Упит А.

Новеллы

******************************************************

Андрей Упит

Новеллы.

Перевод с латышского.

Вступительная статья Арвида Григулиса.

Составление Юлия Ванага.

Иллюстрации Гундики Васки.

М., «Художественная литература», 1970. — 704 с.

(Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Том 187.)

******************************************************

Имя Андрея Упита уже давно принадлежит не только одному латышскому народу.

В письме от 19 сентября 1953 года Александр Фадеев писал выдающемуся латышскому писателю:

«Своими романами Вы точно сказали читателю всех наций: «Не глядите на то, что народ мой численно не так уж велик, жизнь его так же значительна, полна такого же великого содержания, как и жизнь любой из наций. В купели человеческих страданий и среди побед человеческого духа егослезы и муки, егомечты, егоборьба тоже оставили свой глубокий след. Из собственнического мира с его искаженными отношениями, унижающими душу человека, к миру свободному и счастливому мой народ выходил такими же трудными, сложными путями, как выходили и еще идут другие народы земли, и на этих путях он рождал людей большого гуманистического духа и проявлял все величие героизма. Вот почему я считаю прошлое моего народа не менее значительным, чем прошлое любого другого народа, большого или малого. И вот я вам показываю во всех проявлениях жизнь наших крестьян и рабочих, нашей передовой интеллигенции, показываю весь тот собственнический мир, все те гнетущие силы и все те силы непонимания и колебания, которые стояли препятствием на пути исторического прогресса моего народа, и теперь вы вместе со мной, автором, будете так же любить наши села и города, наших передовых людей, нашего рабочего и крестьянина-труженика, и это и есть мой вклад, писателя Андрея Упита, в художественную сокровищницу человечества». [1]

Хотя А. Фадеев в своем письме уделил все внимание лишь двум последним романам Андрея Упита — «Земля зеленая» и «Просвет в тучах», — его емкие слова относятся ко всему творчеству выдающегося прозаика, драматурга, критика и литературоведа, прожившего долгую жизнь (Упит родился в 1877 году), которая по времени почти соответствует возрасту всей латышской национальной литературы.

* * *

…Небольшая кучка строений, занесенная сугробами. Среди них жилой дом, который можно узнать по тонкой струйке дыма, почти беспрестанно тянущейся из трубы. Порою ветер относит ее, порою прижимает к самой крыше, а иногда она стоит прямо, как навощенная бечева. Временами это единственный признак жизни среди этой невзрачной кучки строений, где, кроме жилого дома, есть еще хлев, клеть, овин и какой-нибудь сарай. Это небольшой замкнутый мир, где свой жизненный ритм — уход за скотиной, пора теребить лен, ехать в лес и т. п. Так выглядела крестьянская усадьба зимой в сравнительно недавнее время.

В латышской литературе было и еще осталось довольно много писателей, выросших в бедных усадьбах и создавших хорошие произведения о своих детских годах, с великолепными картинами природы. Но изображения зимы в этих романах, повестях или рассказах, как правило, почти нет. Почему? Неужели зима не имеет своих прелестей? Ничего подобного. Зимнюю природу бедный крестьянский ребенок мог видеть только через замерзшее окно, потому что наружу почти не выбирался — не было обуви.

Лето. Лето — сплошная рабочая пора. А еще тяжелее осенью, до затяжных дождей. Все в спешке, в горячке, одна работа подгоняет другую, рабочих рук не хватает.

Зимой не о чем говорить, в страдную летнюю и осеннюю пору некогда говорить. Что ж удивительного, что народ за столетия стал молчаливым, замкнутым? С самых ранних детских лет все приходится продумывать самому, решать самому.

В таких условиях началось и прошло детство Андрея Упита.

В какой-нибудь сотне километров от Риги на берегу Даугавы стояла такая типично латышская крестьянская усадьба. Не очень богатая, не очень и бедная. Батрацкая половина разделена на две части, потому что у хозяина двое испольщиков. У каждой семьи испольщика своя комната на батрацкой половине.

Одна такая комната принадлежала и семье Упитов.

Была у этой хуторской жизни еще одна особенность. Чтобы долгие зимние вечера не проходили зря, по стародавней традиции все обитатели усадьбы собирались в одной большой комнате и при маленькой керосиновой лампе без стекла занимались своим ремеслом — делали деревянную посуду, вили веревки, гнули полозья и дуги, женщины ткали и пряли.

Здесь рассказывались сказки или бывальщины, а если среди собравшихся находился парнишка, который умел читать и было что читать, то он, пристроившись у самой лампочки, читал вслух для всех.

Таким чтецом в усадьбе на берегу Даугавы стал маленький Андрей. Читал он главным образом календари, которые в истории латышской культуры сыграли, пожалуй, большую роль, чем у какого-либо другого народа. Столетиями в усадьбе крестьянина знали главным образом три книги — Библию, духовный песенник и календарь. К календарям прилагалась довольно объемистая литературная часть, где печатались занимательные рассказы, в основном переведенные с немецких лубочных изданий. Но даже эта скудная духовная пища была необходима людям, жизнь которых ограничивалась пределами усадьбы. Эти рассказы наводили на мысль, что может быть и другой мир, кроме хуторской бедности и узости.

Тогда-то и родилась в душе юноши первая мечта — вырваться, уйти от деревенской нищеты. Но как?

Был только один путь — труд. Было только одно средство — труд. Труд. Труд. Труд.

В семье Упитов было два сына. В бедном крестьянском хозяйстве нет иного выхода, кроме использования детского труда. Работа от зари до зари. Книгу можно раскрыть, только урвав время от скупого полуденного отдыха. Почти до середины девяностых годов Андрей Упит вел упорную борьбу за существование. Не раз казалось, что схватка проиграна. Но вновь собраны силы и борьба продолжается. Казалось, у деревенской нищеты тысячи рук, которые крепко держат человека и гнут его к земле. Эту силу надо было преодолеть.

Но юноша упрямо тянется к знаниям, хотя тяжкий крестьянский труд забирает очень много времени. Еще в волостной школе он делает первые попытки писать, сочиняя рассказы по образцам, вычитанным в календарях.

Хотелось видеть что-нибудь и напечатанным. Он записывает пословицы и поговорки своей местности, посылает в газету — и их публикуют.

Стимул возрастает.

В 1896 году ему кажется, что уже можно рискнуть и совершить решающий поворот в жизни.

Мать кладет в чистую холщовую торбу каравай хлеба, немного масла и кусок сала. Это на дорогу. Андрей Упит отправляется в Ригу сдавать экзамен на звание учителя. Вроде бы знаний, полученных путем самообразования, должно хватить.

Хватило.

Андрей Упит получает учительские права и начинает работать.

* * *

Середина девяностых годов, когда Упит делает первые шаги в литературе, — сложное время в истории Латвии.

История латышского народа отмечена той особенностью, что национальная культура, в том числе и литература, смогла начать развиваться только после отмены крепостного права (1817–1819). Немецкие бароны фактически превратили весь латышский народ в своих крепостных. В этих условиях национальная культура могла проявляться только в сфере народного творчества — фольклора. Однако в прибалтийских губерниях капитализм развивался быстрее, чем в остальных губерниях Российской империи. В этих условиях латышскому народу пришлось столкнуться в своей борьбе с тремя главными противниками — русским самодержавием, немецкими помещиками и национальной буржуазией, которая после отмены крепостного права быстро сформировалась.