Новеллы
Шрифт:
— О, сколько бед тебя ожидает, несчастный! Остался бы у меня на моем острове бессмертия в моих совершенных объятиях…
Улисс отступил с громким воплем:
— О богиня, твое совершенство — самое непоправимое и высшее зло!
И, преодолев волну, бросился к спасительному плоту, быстро вскарабкался на него, распустил парус и, рассекая море, двинулся навстречу трудным трудовым будням, бурям, опасностям, нищете, навстречу радости, которую получают от того, что в мире несовершенно.
ТРОГАТЕЛЬНОЕ ЧУДО [35]
В те времена Иисус еще не ушел из Галилеи, с приветных, светлых берегов моря Тивериадского, но слухи о его чудесах уже дошли до Эн-Ганнима, богатого города с широкими крепостными стенами, расположенного среди виноградников и оливковых рощ, в земле Иссахаровой.
Однажды вечером какой-то человек с яркими, горящими глазами прошел по прохладной долине и объявил, что новый Пророк, прекрасный собою Учитель ходит по полям и селениям Галилейским, предвозвещает приближение Царства небесного и исцеляет всякую болезнь в людях. Отдыхая у Садового Источника, он рассказал еще, что по дороге в Магдалу Учитель очистил от проказы слугу римского сотника, простерши над ним руки свои, и что на следующее утро, переправившись в лодке на берега страны Гергесинской, где началась уборка урожая бальзама, он воскресил дочь законоучителя Иаира, начальника синагоги. И так как пораженные земледельцы, пастухи и смуглые женщины с кувшинами на плечах, собравшись вокруг него, принялись расспрашивать, воистину ли это Иудейский Мессия, и сверкал ли над ним огненный меч, и сопровождали ли его, подобно теням двух башен, тени Гога и Магога, то этот человек, даже не напившись холодной воды, какую пил Иисус Навин, взяв посох, тряхнул головой и задумчиво отошел к акведуку; чаща цветущего миндаля тотчас поглотила его. Но надежда, отрадная, как роса в те месяцы, когда трещат цикады, оживила простые души: тотчас же на всей зеленой равнине, простирающейся до Аскалона, плуг, казалось, стал глубже взрыхлять землю, легче стало ворочать камень в давильне; дети, собиравшие букеты анемонов, поджидали на дорогах, не появится ли свет из-за угла стены или из-за сикоморы; сидевшие на каменных скамьях у городских ворот старики, перебирая пальцами бороды, уже не толковали с уверенностью мудрецов древние заветы.
35
Перевод Е. Любимовой
Надобно сказать, что в ту пору жил в Эн-Ганниме пожилой человек по имени Овед, происходивший из рода старейшин самарийских, совершавших жертвоприношения на горе Гевал; ему принадлежали отборные стада и отборные виноградники, и сердце его было столь же преисполнено тщеславия, сколь его житницы — зерна. Но сухой и горячий, губящий все на своем пути ветер, который, по повелению Господню, дует со стороны сумрачного Асора, убил самых тучных тельцов из его стад, и на откосах, где его виноградные лозы обвивали стволы вязов и тянулись вверх по красивым шпалерам, теперь остались лишь сухие корни, засохшие лозы и сморщенные листья, изъеденные ржавчиной. И Овед, присев на пороге своего дома и закрыв лицо краем одежды, посыпал главу пеплом, роптал на свою старость и бормотал жалобы на жестокость Бога.
Едва услышав разговоры о новом Учителе из Галилеи, который насыщал толпы народа, изгонял бесов, избавлял от всякого зла, Овед, человек ученый, путешествовавший по Финикии, тотчас подумал, что Иисус — это, должно быть, один из столь часто встречающихся в Палестине волхвов — таких, как Аполлоний, или равви Бен-Досса, или Симон Хитроумный. Эти люди даже ненастными ночами беседовали со звездами, которые всегда светили им и тайны которых всегда были для них открыты; с помощью одного лишь жезла прогоняют они с полей насекомых, порождаемых илистой землею Египта, удерживают в пальцах тени деревьев и в часы полуденного зноя простирают над полями эти благодатные укрытия. Иисус Галилеянин, самый молодой и, разумеется, самый сильный из них, может прекратить падеж его скота и возродить к жизни его виноградники — надо только щедро заплатить ему. И тогда Овед приказал своим слугам, чтобы они прошли по всей Галилее, нашли нового Учителя и, посулив ему денег или же дорогие подарки, привели его в Эн-Ганним, на землю Иссахарову.
Слуги препоясались кожаными поясами и отправились дорогой караванов, которая огибала берег моря и вела в Дамаск. Однажды вечером на закате, красном, как спелый гранат, они увидели снежную вершину горы Ермон. Назавтра, в прохладе погожего утра, перед ними заблестело море Тивериадское — прозрачное, окутанное тишиной, голубизной своей превосходящее голубизну небес, окаймленное цветущими лугами, пышными садами, порфирными скалами и белоснежными горными террасами, окруженными пальмовыми рощами, над которыми порхали горлицы. Рыбак, медленно отчаливавший в своей лодке от травянистого берега, улыбаясь, выслушал слуг. Учитель из Назарета? О, еще в месяце тишри Учитель вместе со своими учениками отправился туда, где катит свои воды Иордан.
Слуги бегом пустились по берегу реки, пока не нашли брод: там река образовывала широкую заводь и отдыхала, и на миг, зеленая и неподвижная, засыпала в тени тамариндов. Какой-то человек, — это был ессей, — в белых льняных одеждах, с беленьким ягненком на руках, не спеша собирал целебные травы у самой воды. Слуги смиренно поклонились ему, ибо народ любит таких людей, людей с чистым сердцем, светлых и незапятнанных, как их одежды, которые они каждое утро стирают в тщательно промытых каменных чанах. Не знает ли он, куда направился новый Учитель из Галилеи, который, подобно ессеям, проповедовал милосердие и который исцелял людей и животных? Ессей пробормотал, что Учитель прошел через пустыню Эн-Гадди, а потом переправился на ту сторону… А куда — «на ту сторону»? Ессей, махнув букетом красных цветов, указал на землю, лежащую по ту сторону Иордана, — на Моавию. Слуги перешли реку вброд, но, задыхаясь на трудном пути, тщетно искали они Иисуса даже в горах, на которых возвышается мрачная Махерусская крепость… У колодца Иакова отдыхал большой караван, который вез в Египет мирру, пряности и бальзамы из Галаада; погонщики верблюдов, черпая воду кожаными бадьями, рассказали слугам Оведа, что в Гадаре, во время новолуния, некий Учитель, творящий чудеса, более великий, нежели Давид или Исайя, изгнал семь бесов из одной прядильщицы и что, повинуясь звуку его голоса, один человек, которому отрубил голову разбойник Варрава, вышел из гроба и вернулся к своему саду. Обнадеженные слуги тотчас же поспешно поднялись дорогой паломников в Гадару — город с высокими башнями, а затем еще дальше, в сторону Гамалы… Но в это утро Иисус, сопровождаемый народом, который пел и махал букетами мимозы, вышел в море в рыбачьей лодке под парусом и поплыл в Магдалу. Павшие духом слуги Оведа снова перешли Иордан по мосту Дочерей Иакова. Однажды, когда они, в уже стоптанных от долгого пути сандалиях, шли по земле Иудейской, им повстречался мрачный фарисей, возвращавшийся в Эфраим верхом на муле. Почтительно и благоговейно обратились они к законоучителю. Не видел ли он нового Пророка галилейского, который ходит по земле, творя чудеса, как бог? Длинноносый фарисей сморщился и помрачнел, и гневный, гордый его голос загремел, как труба:
— О, язычники! О, проклятые! Где вы слышали, что пророки и чудеса могут существовать вне стен Иерусалимских? Всемогущ один Бог Израилев, имя которого пребывает во Храме его. Из Галилеи же приходят глупцы и лжецы…
И так как слуги попятились, увидев, что он поднял руку, сплошь обернутую пергаментом со священными надписями, взбешенный книжник соскочил с мула и побил слуг Оведа камнями, лежавшими на дороге, с воплем: «Рака! Рака!» — и с прочими проклятиями, которых требовал обычай. Слуги побежали в Эн-Ганним. И велика была скорбь Оведа, ибо стада его гибли, а виноградники засыхали; а между тем, подобно заре, загорающейся над вершинами гор, во всем блеске сияла слава Иисуса Галилеянина, утешителя, исполнителя божьего обетования.
В ту пору начальником главной крепости долины Кесарийской — от города и до моря — был римский центурион Публий Септим. Публий, суровый человек, заслуженный воин, принимавший участие в походе Тиберия на парфян, разбогател во время восстания в Самарин с помощью поборов и грабежей; он был владельцем копей в Аттике и — это была высшая милость богов — пользовался благорасположением Флакка, императорского легата в Сирии. Но горе подтачивало его великое благоденствие подобно тому, как червь подтачивает сочный плод. Его единственная дочь, которая была ему дороже жизни и сокровищ, угасала от продолжительной и странной болезни, непонятной даже ученым врачам и волхвам, за которыми он посылал в Тир и в Сидон. Бледная и печальная, как кладбищенская луна, она улыбалась отцу бледной улыбкой и без единой жалобы угасала, сидя под велариумом на эспланаде крепости и устремив тоскующий взор печальных черных глаз на голубизну Средиземного моря, по которому она приплыла из Италии на роскошной галере. Порой какой-нибудь легионер, стоявший близ нее между зубцами стены, не спеша нацеливал вверх свой лук, и стрела пронзала большого орла, безмятежно парящего в сияющем небе. Дочь Септима с минуту следила за тем, как птица кружилась в воздухе и падала мертвой на скалы, но тут же со вздохом снова переводила взгляд на море и становилась еще бледнее и еще печальнее.
И вот Септим, услышав рассказы Хоразинских купцов об этом необыкновенном Учителе, исцелявшем страшные душевные болезни, послал тридцать воинов искать его по Галилее, по всему Десятиградию и по всему побережью до самого Аскалона. Воины спрятали щиты в парусиновые мешки, прицепили к шлемам оливковые ветви, и топот их подкованных сандалий быстро удалился, отдаваясь на базальтовых плитах римской дороги, пересекающей владения Ирода-тетрарха от Кесарии до моря Тивериадского. По ночам оружие их сверкало на вершинах холмов, между колеблющимся пламенем высоких факелов. Днем они врывались в селения, продирались сквозь чащи фруктовых садов, протыкали копьями скирды соломы, и перепуганные женщины, желая умилостивить их, бегом бежали к ним навстречу с медовыми пирогами, спелым инжиром и с чашами, полными вина, которые те, сидя в тени сикомор, осушали одним глотком. Так прошли они Нижнюю Галилею, но светлое присутствие Учителя нашли только в человеческих сердцах. Наскучив бесплодными поисками и заподозрив, что иудеи укрывают своего волхва, дабы его великим искусством не попользовались римляне, они дали волю своей ярости, проходя по тихой, покоренной земле. Они задерживали паломников у входа на мосты, выкрикивая имя Учителя, и разрывали покрывала на девушках; в час, когда, погружаясь в колодцы, наполняются кувшины, они топали по узким городским улочкам, врывались в синагоги и кощунственно стучали рукоятями мечей по ковчегу — обшитому кедровыми досками Священному книгохранилищу, предназначенному для свитков Завета. В окрестностях Хеврона они вытаскивали за бороды отшельников из их пещер, чтобы вырвать у них название пустыни или пальмовой рощи, где скрывался Учитель; двум финикийским купцам, которые шли из Иоппии с грузом разных дешевых товаров и которые даже не слыхивали имени Иисуса, пришлось заплатить за таковое преступление по сто драхм начальнику каждой десятки. Уже и сельские жители, даже дикие идумейские пастухи, пригонявшие к Храму белых ягнят, в ужасе спасались бегством в горы, едва завидев на каком-нибудь повороте дороги сверкание оружия озлобленной шайки. И на гумнах старухи, словно мешками, трясли растрепанными космами волос, и посылали им проклятия, и взывали о мщении к Илье-пророку. Так, сея тревогу, добрались они до Аскалона, но не нашли Иисуса и повернули назад вдоль берега, увязая в раскаленном песке.
Однажды утром, когда они шли по долине близ Кесарии, они заприметили на вершине холма темно-зеленый лавровый лес, в котором одиноко белел изящный, светлый портик храма.
Длиннобородый седой старик, увенчанный лавровым венком, одетый в тунику цвета шафрана, держал в руках маленькую трехструнную лиру и сосредоточенно ждал на мраморных ступенях восхода солнца. Воины, снизу помахав жрецу оливковыми ветвями, принялись расспрашивать его. Не знает ли он нового Пророка, появившегося в Галилее, творящего чудеса во мгновение ока, воскрешающего мертвых и претворяющего воду в вино? Простирая руки над влажной зеленью долины, безмятежный старец безмятежно ответил им: