Шрифт:
Юрий Львович Слёзкин
(1885-1947)
НОВЕЛЛЫ
Должное
Негр из летнего сада
Мальчик и его мама
Полина-печальная
Астры
ДОЛЖНОЕ
L'homme n'est pas libre, - pas meme
libre de mourir.
– II s'imagine obeir a sa
volonte, mais il obeit a sa destinee.
Bossuet*
Есть воспоминания, никогда не забываемые; есть случаи в жизни, тайный смысл которых для нас непостижим; есть непроизвольные поступки, становящиеся необходимыми и роковыми.
Слушайте.
Как-то вечером мы собрались у нашего общего
Скука - ужаснее тоски и горше печали; она опутала нас давно и никак не хотела покинуть. Говорят, скука приходит от безделья - такая скука не что иное, как лень, сон мысли, - нашу скуку не могли прогнать самые глубокие мысли и занятия, самые утонченные наслаждения. Жизнь казалась исчерпанной, не было больше тайн, ничто ничего не сулило - всё казалось разгаданным.
Мы курили папиросу за папиросой, чтобы скрадывать часто наступавшее молчание. И, несмотря на это, не расходились по домам, боясь одиночества и томительной бессонницы.
* Человек не свободен, не свободен даже умереть. Он воображает, что подчиняется своей собственной воле, но подчиняется своей судьбе. Боссюэ (фр.).
(Боссюэ Жан Бенинь (1627-1704) - французский писатель. Рассматривал историю как осуществление воли провидения.)
– Однако, господа, нужно что-нибудь придумать, - сказал Забелин, совсем еще юный поэт, - так нельзя - наши собрания похожи на тайные сборища тихих идиотов. Право, я готов предложить вам одно развлечение, довольно острое, чтобы расшевелить вас...
Мы улыбнулись его забавному сравнению, а Кашенцев со своею всегдашнею недоверчивою гримасою на красивом лице спросил:
– Что же ты нам предложишь? Помни, что ты будешь жестоко избит, если твоя затея окажется пустою.
– Отлично!
– подхватил Забелин,- принимаю условия. Итак, господа, вот что я хочу вам предложить: пусть Олянский прикажет нам принести пять чашек с черным кофе, мы поставим их все рядом и в одну из них опустим какой-нибудь маленький предмет - ну, хоть зернышко неразмолотого кофе. Потом слуга перемешает эти чашки и каждый из нас возьмет по одной.
– Это старо, мой друг, - перебил Кашенцев, - я вижу, что мне придется исполнить свое обещание!
– Нет, нет, - замахали мы на него руками, - молчи, скептик, дай окончить юному...
Забелин продолжал:
– Тот, кому достанется зернышко, должен вызвать на дуэль любого из нас и драться сейчас же, ночью...
Мы недолго обсуждали предложенное нам испытание нервов, хотя многие и находили его несколько наивно драматическим, не идущим серьезным людям, но никто не хотел показаться робким, и все согласились исполнить его. Решено было, что дуэль произойдет сегодня же в Павловске; что на головы противникам прикрепят электрические фонарики для приблизительного указания цели; что поранение или смерть кого-либо нужно будет объяснить случайностью на охоте, и для этого придется надеть охотничьи костюмы и взять ружья.
Тогда нам принесли кофе, и каждый взял свою чашку. Зернышко оказалось у Кашенцева. Он улыбнулся, показывая нам его:
– Это удивительно - я отрицал оригинальность этого предприятия, и сам же волею судьбы становлюсь главным действующим лицом.
Он оглядывал нас, всё так же продолжая улыбаться. Я внимательно смотрел на него.
Лицо его всегда привлекало меня. В его глазах жила вечная тоска и насмешка, рот был тонок и плотно сжат, подбородок упрямо выдавался вперед, крупный тонкий нос ширил беспрестанно ноздри. Он напоминал мне сухую арабскую лошадь.
– Но кого же мне выбрать в противники?
– продолжал Кашенцев, - всех вас я одинаково люблю - право, выбор труден...
Он помолчал немного, потом, взглянув на Рунича, добавил:
– Уж не тебя ли?
Рунич, высокий и плотный, с полным бритым лицом и уверенными движениями, только недавно приехавший из орловской глуши, располагал к себе всех своим добродушием и общительностью; больше же всех полюбил его Кашенцев. Рунич ежедневно обедал у Кашенцева, и сегодня они пришли к Олянскому вместе.
– Что же, я согласен, - ответил Рунич, не меняя своей ленивой позы.
Но я заметил, что на лбу его налилась синяя жила и углы губ на мгновение опустились вниз.
Олянский был страстным охотником - он раздал нам всё необходимое, и мы, так необычно наряженные, вышли на улицу. Не были забыты и бутылки шампанского. Уже наряжаясь в охотничьи доспехи, мы невольно оживились, когда же нас обняла беззвездная черная ночь и ударил в лицо резкий осенний ветер, мы сразу же почувствовали увлекательную необычность затеянного нами. Разговор стал интереснее, взвинченнее; мы смеялись, сочиняя надгробные эпитафии умершему и послания родителям, так были уверены, что шутка окончится шуткой. Только Рунич не проронил ни слова... Приехав на царскосельский вокзал, мы взяли билеты до Павловска и сели в вагон.
Я всё время наблюдал за обоими случайными противниками. Мне любопытно было узнать, что переживают они, мне хотелось самому поволноваться вместе с ними, пережить душевную встряску. Но как я ни старался уловить хоть тень беспокойства на лице Кашенцева, мне это не удавалось. Он много говорил, много смеялся, много пил.
– В конце концов это, действительно, не так плохо,- говорил он, все-таки мы ожили, мы оставили свои кресла, нарядились в эти нелепые костюмы и едем в глухую ночь в Павловск. Я благодарен тебе, Забелин!
Рунич сидел молча, нехотя отвечая на предлагаемые вопросы. Но он и всегда не отличался большой подвижностью и разговорчивостью.
Мне казалось, что он всё время о чем-то напряженно думает. Он смотрел в окно, за которым мелькали черные поля и золотые бабочки-искры.
Иногда он потирал рукою лоб, иногда прижимался лицом к стеклу, иногда улыбался, точно посмеиваясь над собою, и сейчас же опять сдвигал свои густые брови. Потом неожиданно быстро поднялся с диванчика, сказал: "Сейчас" - и скрылся за дверью.