Новейшая оптография и призрак Ухокусай
Шрифт:
Скинув верхнюю одежду, Шуршун Шебаршунович уселся в предложенное кресло. На столике тут же явились начарованные загодя самовар (Переплет позаимствовал его на время из кухни, уменьшив и втиснув в свое жилище), розеточки с вареньями и бублики.
Домовые принялись чаевничать, неспешно беседуя о таких специфических предметах, как скрипы, задувы, утайки, перекладки и отводки – в общем, о том, о чем простые разумные зачастую и слыхом не слыхивали.
Потом, понятное дело, о родне речь пошла – этого мы тем более пересказывать не будем, хотя, право слово,
– Ну, побалакали, и будет. Ты моей помощи просил, чтобы насчет печки раскумекать?
– Да раскумекать-то немудрено – воздуховод засорился.
– А, знамо дело. Сомневаешься, стало быть, что один прочистишь?
– Прочистить-то можно, да сложно одному. Опять же сам ты учил, что и опасно. А я-то, к слову, и бывал в воздуховодах только дважды – отцу подсоблял, еще при дедушке Непеняя Зазеркальевича, а второй раз – до отъезда его батюшки, тому, стало быть, изрядно лет назад.
– Правильно-правильно, и молодец, что в одиночку не полез. Хуже нет, когда в коленце застрянешь. Печет, а ты сидишь дурак дураком… Ну так, стало быть, начнем? Струмент у тебя имеется?
– А как же!
У Переплета все уже было готово: и тряпки, и щетки, и скребки, и даже налобные фонарики и волшебная лупа. Очков-духовидов по размеру домовицких физиономий не делают, потому что домовым они, в общем, без надобности, но в иных случаях волшебная справа весьма полезна. Однако от лупы и фонарика Шуршун Шебаршунович с усмешкой отказался:
– Лишнее.
Переплет закрыл заслонку засорившегося воздуховода, снял муфту с места соединения и убрал часть трубы. Двое домовых, подобравшись, ужались и втянулись в отверстие.
Шуршун Шебаршунович полз впереди. С его комплекцией это было нелегко, однако сказывался опыт, и более худой племянник едва поспевал за ним. Они поднялись до потолка, преодолели первое колено и двинулись под полом первого этажа до следующего подъема – засор был где-то там.
– Ага, есть что-то, – сказал наконец Шуршун Шебаршунович. – Не нагар, что-то твердое. – Он пошурудил скребком и попросил: – Дай другой, потоньше.
Раздались звонкие удары – как железом по железу.
– Ага, сдвинулось! Теперь позакорючистее что-нибудь, подцеплю и выволочим. Вот так… Ай!
– Что случилось? – испугался Переплет.
– Да ничего, просто сорвалась эта штука и ухо мне поцарапала. Странно, вроде острых краев нет.
– А что это такое?
– Не пойму. Зря от фонарика отказался, никак разглядеть не удается. Вроде куска жести скрученного… Тьфу, дрянь неладная, опять застряло! – Он попыхтел, посопел, пытаясь раскачать загадочный предмет, но скоро сдался. – Нет, так не пойдет.
– Ты бы, дядя, пустил меня вперед, я попробую…
– Нет, Переплет Перегнутьевич, этак мы всю ночь провозиться можем. Надо развоплощать.
Переплет обдумал предложение и сказал:
– Боязно. Балка рядом – ну как захватим ее развоплощением? Порушится все…
– А, на этот случай есть особенный прием. Вот слушай: я тебя вперед пропущу, ты под самой этой штуковиной осторожненько так развоплоти махонький кусочек воздуховода, чтобы только щелочка образовалась. Потом через эту щелочку протягивайся и меня за собой тяни, а я уже и штуковину прихвачу.
– Сложновато. Может, ты сам, дядюшка?
– Эка сказанул! Чей дом-то – мой или твой? И потом сложность как раз в том, чтобы не себя, а именно вещь протягивать. А этим-то я и займусь.
Шуршун Шебаршунович завозился, разворачиваясь.
– И главное, как эта штуковина сюда попа… Ай! Да что такое – теперь второе ухо царапнул! Вот невезуха…
Ужавшись до последней возможности, домовые поменялись местами. Переплет постучал по фонарику у себя на лбу, заставив кристалл внутри засветиться, но оказалось, что он неплотно закрепил фонарик – тот упал и погас, ладно еще не разбился.
– Что-то ломаное, – пожал он плечами и протянул руки, чтобы потрогать предмет. Ночное зрение действительно не позволяло рассмотреть его. – На ощупь вроде на жесть не похоже, скорее твердое дерево… ай!
– Что, и у тебя ухо? – хохотнул Шуршун Шебаршунович. – Да ну его совсем, давай сперва вытащим, разглядеть потом успеем.
Переплет послушался. Выбрал место, сосредоточился и удалил, как сказано, понемножечку всего, что препятствовало извлечению засора.
– Смелее, смелее, – подбодрил дядя. – Подлиннее щелочку-то делай, как меня тянуть собрался?
Переплет увеличил щель, кряхтя, проскользнул в нее и потянул за ноги дядю, крепко схватившего таинственный предмет, столь несчастливый для ушей. Без помощи Шуршуна Шебаршуновича он бы ни за что не проделал такого трюка, но опытный домовик честно помогал, подливая силы в творимые Переплетом чары.
Он висел под потолком в дальнем углу подвала. Вот из щели появилась правая нога дяди, за ней левая, вот и весь остальной дядя показался – лицо красное, рукой в загадочное нечто вцепился и тянет… А потом оба, дядя и племянник, вдруг рухнули с высоты; едва-едва Переплет задержал падение над самым полом и не позволил Шуршуну Шебаршуновичу расшибиться.
Глухо стукнуло чуть дальше, в самом углу.
Переплет помог родственнику подняться.
– Как ты, дядя?
– Цел, – ответил тот, морщась и разминая поясницу. – Заделывай щель, а я пойду посмотрю, что это мы такое вытащили.
Однако ничего особенного он в углу не увидел.
– Глянь-ка ты, Переплет Перегнутьевич. Не пойму – где оно?
Переплет, восстановив материальность части воздуховода, подошел и почесал затылок. Этот угол подвала, правду сказать, давно уже нуждался в хорошей уборке, но тут ведь как: пускай сперва Сударый сам решит, что ему нужно, что нет, тогда и за дело можно браться. Вот и залежался кое-какой хлам…
Однако хлам этот Переплет знал наперечет. Ничего постороннего там не лежало – и ничего, к слову, такого, обо что можно было расцарапать уши.