Новичок в Антарктиде
Шрифт:
— Да, я так сказал, — подтвердил мне Гербович, когда я спросил его, действительно ли им была произнесена такая фраза. — Сознаю, что не имел права этого говорить, но что было — то было. Я сказал: «Если кто пристрелит собаку — я пристрелю его».
Это уже было ЧП. Начальник станции мог сурово расправиться с Гербовичем и был бы по-своему прав. Но, к чести начальника, он понял, что есть в жизни такие случаи, когда лучше всего не идти напролом. И больше не настаивал на том, чтобы убить Профессора, но приказал его вывезти. Этого приказа Гербович ослушаться не мог. Он добился главного: Профессор остался жить. Пёс убегал, никому не давался, и Гербович вынужден был сам погрузить его в самолёт и отправить на станцию Нагурского, на Землю Франца-Иосифа.
Через несколько месяцев на СП-4 прилетели корреспонденты. Она рассказали, что на станции Нагурского появилась какая-то одичавшая собака. Людям она не даётся, бродит вокруг лагеря и питается отбросами, даже на камбуз её не заманишь. Все махнули на неё рукой, пусть живёт одна, раз так хочет.
Гербович сразу понял, что это за собака, и с того дня мечтал об одном: найти Профессора и увезти его в Ленинград. И по окончании дрейфа Гербович попал на станцию Нагурского. Ему подтвердили: да, такая собака здесь есть, но лучше с ней не связываться, она совершенно дикая и может искусать. Гербович бросился искать пса, стал окликать его — и вдруг из-за сугроба к нему с неистовым визгом бросился на грудь до невозможности исхудалый и грязный Профессор.
Жители полярной станции глазам своим не верили: собака, которой они боялись едва ли не больше медведей, оказалась нежнее заласканного щенка. А Профессор совсем потерялся от счастья. Он ни на шаг не отходил от хозяина, которого так нелепо потерял и так неожиданно обрёл вновь. Когда Гербович куда-либо заходил, Профессор бегал у дверей, изнывая от беспокойства. Спал он у самой кровати хозяина, положив на всякий случай лапы на унты. Весь свой неизрасходованный запас любви и нежности пёс щедро расходовал на одного человека. Счастью Профессора не было предела, и не менее счастливый Гербович уже готов был отправиться с ним вместе в Ленинград, когда прилетевший на остров ученый-зоолог высказал Владиславу Иосифовичу одну горькую истину. Профессор — ездовая собака, рождённая на льдине, и цивилизация его убьёт: таких впечатлений, как обилие людей и быстроходный транспорт, он не вынесет. В первые же дни он либо взбесится, либо погибнет под колёсами грузовика… И если Гербович хочет, чтобы собака продолжала жить, чтобы она не подвергла опасности близких ему людей, Профессор должен остаться на Севере.
И сердце Гербовича второй раз обливалось кровью. Профессор что-то понял, он прижимался к ногам хозяина и жалобно скулил. Особенно забеспокоился он на взлётно-посадочной полосе. В дверь самолёта он пытался прыгнуть вслед за хозяином, а когда самолёт двинулся по полосе, пёс долго мчался за ним, струя от винтов его отбрасывала, но он падал, вставал и вновь мчался, пока машина не взмыла в воздух…
Потом Гербович узнал, что Профессор всё-таки примирился с жизнью. Человек, которому он позволил себя кормить, оказался тоже метеорологом, как и прежний хозяин, с которым Профессор расстался навсегда. Понемногу он привык к этому человеку, ходил с ним на метеоплощадку на сроки и стал отличным «медвежатником». Его фотография попала даже на страницы журнала «Советский Союз».
История с Профессором, пожалуй, единственная в своём роде, обычно между полярниками и собаками устанавливается полное взаимопонимание. Полярники очень любят своих собак, ласкают их и закармливают сверх всякой меры и никому не прощают плохого к ним отношения.
В одной из предыдущих экспедиций Волосана кто-то ударил в ухо, и с тех пор пёс плохо слышит. На редкость везуч был этот человек: он остался неизвестным, плохо провёл бы он зимовку, узнай товарищи его имя.
Рюрик Максимович Галкин рассказал мне такой случай. На станции СП-11 один полярник, назовём его М., застрелил собаку, которая его невзлюбила. М. долго отпирался, но улики были неопровержимы, и он сознался. И его подвергли самому жестокому наказанию, возможному на полярной станции: бойкоту. С ним не разговаривали, не отвечали на его вопросы и не садились за один стол. На всю жизнь запомнил М. этот урок.
За многие годы зимовок Гербович выработал, вернее, выстрадал своё кредо руководителя.
За исключением случаев, требующих мгновенного решения, не торопиться с выводами. Десять раз взвесить все «за» и «против», продумать все аргументы и, приняв решение, ни в коем случае от него не отступать.
Не давать категорических оценок подчинённым в начале зимовки. Их лучшие качества, как и худшие, проявятся потом, в полярную ночь. Полярник, как и боксёр на ринге, славен «концовкой» — именно тогда станет окончательно ясно, что он за человек. Этот очень важный для себя тезис Гербович подкрепил рассказом, к изложению которого я скоро перейду.
Характеристики каждому полярнику даётся коллективом отряда, открыто обсуждается и лишь затем подписывается начальником экспедиции. Характеристика, рождённая в келейной обстановке, может оказаться слишком субъективной. Макаренко доказал это в «Педагогической поэме» — книге, чрезвычайно полезной начальнику любого ранга.
Пьянство — враг человека вообще, и смертельный враг полярника. Раз в неделю, в субботу, по стакану вина и только в кают-компании — таков закон Пятнадцатой экспедиции. Никому и ни под каким предлогом дополнительного спиртного не получить. Я был свидетелем такой сцены. К Гербовичу пришёл полярник: завтра его жене исполняется пятьдесят лет, и он просит бутылку коньяку, чтобы отметить эту дату в кругу нескольких друзей.
— Через три дня, в субботу, — ответил Гербович.
— Но у неё день рождения завтра! Завтра!
— Вашу жену мы поздравим всем коллективом. Через три дня.
Товарищ ушёл, возмущённый чёрствостью и несправедливостью начальника. А через три дня, когда в кают-компании прозвучал тост за здоровье его жены, он многое понял. Поняли и другие, больше никто за всю зимовку не ходил к начальнику за вином. Знали, что это бесполезно, что закон один для всех.
Ничто так не дискредитирует руководителя, как погоня за дешёвой популярностью. Отношений к начальнику, который не завоёвывает, а покупает дружбу подчинённых мелкими поблажками, ироническое, его приказы не будут иметь цены. Поэтому в отношениях с подчинёнными Гербович не допускает фамильярности.
К людям, которым он перестаёт доверять, Гербович беспощаден. Из Ленинграда должен был идти на «Визе» повар Л. Его уже оформили в штат экспедиции, выдали документы и вместе с другими товарищами назначили на дежурство. Л. не явился — выпил с друзьями.
— Вы знали, что должны идти на дежурство? — спросил Гербович.
— Знал. Но так получилось… Приятели…
— Тогда так: в Антарктиде вам делать нечего.
— Как нечего?!
— Да, так. Подавайте заявление об уходе.
Л. умолял, плакал, клялся и божился тщетно. Вместо него Гербович за два дня до ухода «Визе» оформил дублёра Васю Кораблева и не ошибся. Станция Новолазаревская получила хорошего повара.
— Я знаю, что принадлежу к числу тех людей, которых поначалу недолюбливают, — сказал мне как-то Гербович. — Но своим принципам не изменяю. Знаю и то, что в ходе зимовки отношение ко мне меняется. Я люблю свой коллектив, предан ему, и в конце концов люди это понимают.
Я разговаривал со многими полярниками, которые не раз зимовали под началом Гербовича. И они подтвердили: да, дело обстоит именно так. Суровый и непреклонный, Гербович поначалу у многих вызывал антипатию. Но когда по окончании зимовки у этих людей спрашивали, с кем бы они хотели пойти в очередную экспедицию, все говорили одно и то же: «Конечно, с Гербовичем!»