Новичок. Побочный эффект
Шрифт:
Будь я собакой, навострил бы уши.
– А вы ему аванс платили?
– Еще чего!
– Ну, давайте тогда я вам туалет выстрою.
Юрий Панасович задрал выгоревшие брови.
– Ты?!
– Я, – мой голос был тверд, выражая уверенность и солидность. – «Червонец» сразу. И еще десятку, как сдам объект. Накосячу если, оплачу.
Оплачивать косяки мне было нечем, но с деревом я дружен.
Заколебавшись, сосед протянул руку:
– Идет!
Мы скрепили наш договор, и я побежал за инструментами.
Сначала я сбил прочную основу – устроил нижнюю обвязку из бруса, вывел стояки, взялся обшивать каркас досками. Прошелся по дереву олифой, чтоб красивее желтело, и лишь тогда заметил зрителей – Иннокентьича с другого конца барака и отца. Оба смотрели с интересом, только родительское лицо выражало недоверие, а сосед задумчиво улыбался.
– Что ж ты дома такую красоту не забабахал? – немного ревниво спросил батя.
Я молча достал из кармана хрустящую бумажку – красненькие десять рублей.
– Как дострою – еще «чирик».
Отец выразительно крякнул.
– Понял, Кузьма? – хохотнул Иннокентьич. – Вырос твой!
– Да-а… – затянул родитель. – Ну, да-а… Большенький уже.
Наметив улыбку, я продолжил гореть энтузиазмом. Двадцать рублей – неплохой заработок, особенно в глубинке, да и не корысти ради стараюсь. Когда пилишь-стругаешь-сколачиваешь, все мысли вон. Ни тревог, ни хлопот, ни раздумий всяких…
Начало темнеть, когда я навесил дощатую дверь и отряхнул руки.
– Принимайте работу, Юрий Панасович.
«Кум Тыква» обошел мое творение, восхищенно цокая языком.
– Ну-у, спаси-ибо! Терем-теремок! Хе-хе…
А меня посетило нехорошее предчувствие. Собрав свои железяки, я вопросительно глянул на заказчика, мягко напомнив:
– Мои десять.
– Так я ж тебе дал уже! – ухмыльнулся визави в вислые усы.
– Мы договаривались на двадцать, – медленно выговорил я.
– А ну, давай, давай отсюда! Деньги ему! – озлился Юрий Панасович, грубо толкая меня к калитке.
Я устоял и выцедил:
– Ш-шкура! Да подавись ты ими!
– Ах, ты… – и визгливые маты разнеслись в сумерках по всему двору…
* * *
Ночью я долго не мог уснуть. Тишина опала на поселок. В открытую форточку задувал сквознячок, не донося ни тарахтенья машин, ни пьяного гогота. Лишь из-за прикрытой двери глухо накатывал отцовский храп, да едва слышно тикал будильник – его стрелки отсвечивали зеленым, смыкаясь на единице.
Всегда плохо сплю на новом месте. А нынче… Не знаю, может, я один на свете такой, что запросто смирился с переносом во времени?
А что мне было делать? Орать дурным голосом? Головою об стенку биться? Ну, попал! И что теперь? Есть в моем нынешнем положении и плюсы, и минусы. Но плюсиков куда больше. Вот и радуйся… Чего ты не радуешься?
Я тоскливо вздохнул. Впереди у меня долгий и непростой путь. Не получится у меня исповедовать мещанский принцип «моя хата с краю». Если не попытаюсь выправить тутошнюю реальность, если не предупрежу наших… Ладно! Пусть они всё равно введут войска в Афган! Но на душе будет чуточку спокойнее, если хоть что-то изменю.
И опять стану надоедать, со своим послезнанием! Надо, мол, вывести «ограниченный контингент», пока не поздно!
Как всё это осилить, как смочь – не знаю. С чего начинать – понятия не имею! Подметные письма слать? Тайком прокрасться на госдачу к товарищу Брежневу? Или к Андропову?
А тут еще этот… куркуль! Зла на него не хватает…
Я откинул одеяло, и сел, спустив ноги на коврик. Сколько себя помню, всегда меня отличала опаска, боязнь деяния. В мыслях-то я был крутой мачо, а приходит пора решимость проявить – и начинается… Цепенею и зажимаюсь.
«Тварь я дрожащая или право имею?..»
Дотянувшись до трикушника, натянул его. Подцепил пальцами ног сандалии, и на пуантах – к окну. Через улицу чернели угловатые объемы пятиэтажек. Луна едва выглядывала над их горбатыми крышами, добавляя ночи не света, а тьмы.
– Вперед, – скомандовал я сиплым шепотом.
Шпингалеты поддались легко, рамы отпахнулись с легким скрипом. Спрыгнув на картофельные рядки, я отворил калитку и выбрался в проулок.
«Куркуль» не спал. За плотно задернутыми шторами калился тусклый свет, а магнитофон тянул украинскую народную. Надо полагать, Юрий Панасович накачивался горилкой. Тихо сам с собою.
«Ну, не на троих же соображать?»
С замысловатой щеколдой я справился быстро, и метнулся к смутно белевшему сортиру. Пахнуло стружками.
Олифу, краску, растворители – все пожароопасные банки и склянки «куркуль» сложил в углу туалета. Бутылку с соляркой я выискал на ощупь. М-да…
«Я мстю, и мстя моя страшна! – зашипел мысленно. – А спички из дому прихватить не догадался, мститель?»
Уф-ф! Спасибо «куму Тыкве», пособил, не желая того – на гладком приступочке с вонючей дырой лежала распотрошенная пачка «Беломора», а сверху – коробок. Видать, тестировал новенький клозет перед тем, как обмыть…
Я аккуратно обрызгал доски горючкой, подгреб курчавые стружки и шуршащие, еще не мятые газеты. Чиркнул спичкой.
«Силу действия уравнивают силой противодействия… Для пущей гармонии Вселенной…»
Огонь разгорелся сразу. Ярко спалил «растопку», и едва не угас. Нет-нет… Трепещущие языки пламени жадно лизнули доски, распробовали, изнутри повалил дым… Занялось!
Вернувшись домой, я тщательно вытер подоконник, прикрыл окно, задернул шторы. Бухнулся в постель – и уснул сном праведника.