Новик, невольник, казак

Кулик Степан

– А вот какую дверь он отпирает, не знает никто, вот те крест святой… – перекрестился кормчий. – Даже Ворон, типун мне на язык. Только тот, кто атаману его вручил, и тот – кому мы взялись груз доставить.

– Это понятно… – Я поднял глаза к небу. – Ну что ж, Искандер-ага далеко, а вот своего Иуду, что басурманам оружие и ключи шлет, мы за вымя непременно пощупаем.

Кормщик, который давно запамятовал, что они сами перед грозой назвали имя заказчика, только икнул. А Полупуд, наоборот, осклабился и протянул ключ мне.

– Держи, Петро. У тебя целее будет.

Ключ

размерами не уступал молоточку для приготовления отбивных котлет, но, несмотря на размеры, сделан был весьма хитро. С таким количеством выступов, бороздок и отверстий, что даже мне, весьма далекого от слесарного дела, стало понятно: ничем другим, кроме него, замок не открыть. А если так, то запирал он что-то очень важное… или ценное. Очень!

Глава третья

Снасти тоже нашлись, так что и рыбки наловили. С запасом. На два дня напекли, чтобы после уже не терять время. Процедура готовки происходила тоже без отрыва от движения. Для чего к корме байдака был привязан плот, а уже на нем Полупуд лично занимался готовкой. Покуда я с самым серьезным видом держал гребцов под прицелом пистолей.

Впрочем, после столь наглядной демонстрации моих сверхъестественных умений о бунте никто и не помышлял. Гребли смирно, как овечки. Стараясь даже взглядом со мною не встречаться. А то мало ли что я там прочту из их прошлой жизни. Небось, каждый что-то припрятал на черный день и расставаться с добром за здорово живешь не хотел.

Хозяйственный казак сперва наварил полбы, а уже потом на углях запек десяток весьма внушительных рыбин, обернув их лопухами и обваляв в глине. Интересный, кстати, способ. Если уметь, то потом можно расколоть полученную «запеканку» посередке и получить рыбу в своеобразной керамической миске. Очень удобно… Правда, у меня получилось правильно «открыть» блюдо только с третьего раза. В двух первых случаях пришлось выбирать из мяса не только кости, но и черепки.

Дальше гребли без происшествий и приключений. То есть вообще ничего не происходило. День сменился ночью, и мы слегка передремали, чтобы с утра снова налечь на весла. И казалось, плавням этим не будет ни конца, ни края. Кто только додумался обозвать это море разливанное Великим Лугом? Безбрежный – вот более точное определение. Хотя я тоже неправ – берега как раз были, кругом и повсюду. Узкими, косами и отмелями. Порой – извилистыми и длинными, а порой – всего с пяток шагов. А за ними сразу начиналась следующая протока или заводь. Чуть посверкивающая водной гладью и обильно заросшая камышами. И я уже начинал подумывать о том, что мы больше никогда не выберемся на сушу и не увидим людей, а останемся здесь жить парой робинзонов с целой кучей Пятниц.

Но ближе к вечеру мои опасения развеялись.

– Табань! – распорядился кормщик и объяснил Полупуду: – Всё, приплыли, типун мне на язык. Дальше пути нет… Вода закончилась. Только топи. Засосет так, что волами не вытащить.

– Не понял?

– А чего тут непонятного? Я привел байдак так близко к Сечи, как смог… с этой стороны. Тем более с таким грузом. Дальше – мелководье. Челном или вплавь. Нравится тебе это или нет… типун мне на язык.

Василий взобрался на тюки, чтобы осмотреться, и в этот же миг его окликнули:

– Пугу, пугу!

– Пугу, пугу! – широко усмехаясь, Полупуд поднес ладони к губам и ответил таким же окликом, чуть смазанным из-за улыбки.

– Кем будешь? – отозвался невидимый собеседник.

– Казак с Луга! Сам не видишь, что ли?

– Мало ли что я вижу… – резонно заметил голос, и я только теперь разглядел казака, прячущегося в кроне кряжистого дуба, чьи толстые ветки нависали прямо над протокой. – Тетеря вон вчера божился, что свиное рыло в окне корчмы видел. В смушковой шапке и красной свитке…

– Ты же не в шинке, – не менее резонно ответил Полупуд. – Трезвый. Значит, глазам верить должен.

– Верно… – согласился казак. – Вот я и думаю, что ты за птица? Обычаи вроде знаешь. Но плывешь с юга. А в тех сторонах только басурманское жилье. И хлопцы у тебя на веслах, к лавкам привязаны, чисто галерники… Не по-христиански. Что скажешь?

– То такие хлопцы, – отмахнулся Полупуд, – что и в кандалы заковать не помешало бы. Когда придешь кием их чествовать, вспомнишь этот разговор. А что со стороны моря идем, так и тому причина найдется.

– Заблудились мы… Что тут такого?

Я вроде негромко, сам себе сказал, но то ли слух у дозорного был изумительный, то ли звуки над водой разносились слишком далеко, но запорожец услышал и рассмеялся так заливисто, что едва с дуба не рухнул.

– Это кто с тобой такой веселый? Из какого куреня будете, панове-товарищи? Не узнаю…

Полупуд дернул себя за ус и показал мне за спиной кулак. Мол, не лезь поперед батьки в пекло.

– Петро Ангел. В ученики пристал. Толковый хлопец. Еще всеми нами покомандует. Не признаешь, значит? А вот мне твое обличье знакомо. Не Иван Грач часом?

– Погодь, погодь… – пригляделся тот внимательнее, приложив ладонь козырьком. – Побей меня вражья сила! Полупуд?! Василий?

– Ну, наконец-то… – прогудел довольно запорожец. – А то я уж волноваться стал, чего это меня товарищи не узнают. Вроде бороды не отпускал и юбку не надел.

– Так ведь погиб ты! – вскричал дозорный. – Уже неделя минула, как за помин души чашу пили!

– Вот это круто руль заложили, – пробормотал кормчий. – Так и байдак опрокинуть не долго, типун мне на язык.

Полупуд помолчал немного, обдумывая новость.

– Гм… И кто ж надоумил товарищество меня хоронить?

– Так гонец из Умани к кошевому прискакал. Он весть о разорении татарами Свиридова Угла и привез. Сказывал, одно пепелище от села осталось. А ведь мы знали, что ты там после похода раны залечивал, а потом и зимовать остался. Куренной даже поговаривал, что приглядел ты себе в селе молодуху какую-то и осесть собирался. Брехали, что ли?

Василий опять дернул ус.

– И да, и нет… Долго рассказывать. Как-нибудь напомнишь мне в шинке… Если жбан пива поставить не поскупишься.