Новик, невольник, казак

Оформление обложки Бориса Аджиева

Поисковая

группа вернулась к кострам примерно через час… Не вся. Уходили вчетвером. Вернулось трое. Ворон был как сам не свой. Метался по берегу и время от времени потрясал кулаками, выкрикивая проклятья. В чей именно адрес, я не расслышал. Вроде и близко байдак стоял, а все же шорох и плеск течения заглушали часть слов. Да и ветерок опять задул. Дополняя шелест листьев к общему шуму.

– А где Лютый? – неосторожно поинтересовался кто-то из тех, что не принимали участия в погоне.

– Там же, где и Татарчук… – не сдерживаясь, рявкнул на него атаман. – Учишь вас, дурней, учишь – да все без толку! Говорил же: держаться вместе! Нет – послышалось ему что-то, решил взглянуть. Даже не предупредил. А шел позади всех. Пока услышали хрип, пока прибежали на место, Лютый уже и ногами не сучил. И это не зверь напал. Свернул казаку голову, как куренку. А когда от того места дальше по следам прошли – то и Татарчук нашелся. И тоже – мордой к спине. Не знаю, кто это – но силой его черти не обошли. Чтоб ему на том свете в казане кипеть!

– Он что, один там? – судя по голосу, спросил Хрипун.

– Не знаю… – атаман слегка успокоился и отвечал уже без лишней злости, более рассудительно. – Может, и несколько. Но пока мы видели следы только одного человека. Убейволк подтвердит.

Упомянутый им следопыт, одетый в безрукавку из волчьего меха на голое тело, лишь кивнул.

– И что? – Хрипун вопросительно развел руками, потом выразительно схватился за саблю. – Мы простим этому куску дерьма жизни двух наших товарищей? Утремся и поплывем дальше? Будто ничего не произошло? Радуясь, что прибыток делить будем на пару частей меньше? Так?

Одноглазый атаман шагнул к чересчур говорливому разбойнику, сграбастал за грудки, подтянул к себе и, заглядывая в лицо, прорычал:

– Что-то ты слишком громко каркаешь! Не забыл, кто из нас Ворон?! Или хочешь не только охрипнуть, но и замолчать навек?

Однако разбойник не испугался.

– Ворон здесь один – наш атаман! Но если атаману наплевать на своих товарищей… То как бы ему одному летать не пришлось.

– Угрожаешь?! – окончательно свирепея, взревел одноглазый. – Ты?! Мне?! Да я…

– Уменьшишь ватагу еще на одного? – неожиданно вступился за хрипуна Пешта. – Что с тобой, атаман? Если б я не знал тебя столько лет, подумал бы, что ты… испугался.

Ворон тут же забыл о Хрипуне, схватился за саблю и прыгнул ко второму разбойнику. Но, видимо, к этому времени здравый рассудок сумел победить ярость, и атаман лишь толкнул Пешту плечом. Но так, что тот плюхнулся на задницу.

– Я тоже не первый

год тебя знаю, – проворчал почти дружелюбно. – Поэтому – живи пока. Но если еще хоть раз откроешь пасть…

Атаман не закончил. Вместо этого посмотрел на алые, будто обильно политые кровью, заросли вишняка, вытер ладонью потный лоб и продолжил:

– Черт! Если б я сам, своей рукой, не всадил в него пулю…

– О ком ты все время толкуешь, Ворон? – стоящий прямо надо мною кормчий тоже присоединился к разговору. – Мы его знаем?

Я молчал, но слушал в оба уха, еще и рот раззявив. Кто бы ни зачищал банду речных пиратов, для меня он уже был лучшим другом. Жаль, помочь не могу. Во всяком случае, сейчас. А там, как говорил слепой старик на смертном одре: «Поживем – увидим».

Глупая шутка. Тьфу три раза… Это всё от нервов. Понос мыслей.

– О побратиме своем, чтоб его черти в аду мордовали, – ответил Типуну атаман. – О ком же еще?

– Этого не может быть! – хлопнул по фальшборту кормчий. – Мы же все видели, как ты стрелял, а он упал в реку. Без притворства. Замертво… Забудь.

– Плохо ты его знаешь, – не дал разубедить себя Ворон. – Это такая шельма, что и из ада выбраться может. Черт! Поторопился. Надо было ближе подпустить, да в упор садануть. А еще лучше – голову отрубить, колом проткнуть, а после – тело сжечь и пепел развеять. Ну, ничего. Даст бог, встретимся и в третий раз. И тогда я уже не оплошаю.

«Ого! Атаман пиратский никак про оборотня говорит? Тогда я поторопился его себе в друзья записывать. Нафиг, нафиг… С такими друзьями и врагов не надо. Это только в дамских книгах да девичьих грезах благородные кровососы водятся. Возвышенные и душевно мечущиеся… или метающиеся?»

Ворон тем временем принял окончательное решение. Повернулся в сторону зарослей, приложил ладони рупором и крикнул:

– Василий! Это ты, сучий выродок?! Отзовись, паскуда!

Какое-то время вишневая роща молчала, а после откуда-то из глубины зарослей долетел ответ:

– Я… Иуда… я… Молись… На этот раз живым не уйдешь… Будет и у чертей праздник!

Голос звучал так, словно прямо по земле стелился. Шипя и извиваясь, как гадюка. А если учесть, что на берегу к этому времени уже изрядно потемнело, а солнце подсвечивало вишняк, превращая его в один кровавый разлив, то неудивительно, что разбойники непроизвольно попятились к реке. Некоторые даже в воду забрели. Поскольку многие верили, что нечисть не может переходить через бегущую воду. При этом наперебой осеняя себя крестным знамением. Прям монашеский орден или группа паломников, а не разбойничья ватага.

– Свят, свят, свят… – забормотал и кормчий. – Пресвятая Богородица, спаси и помилуй… Неужто Полупуд из мертвых встал?.. Или у Старухи коса притупилась? Типун мне на язык.

«Чего?! Я не ослышался? Он сказал – Полупуд?.. Он в самом деле сказал – Полупуд?! Мама дорогая! Василий жив?! Блин… Но каким чудом? Я же сам видел… Стоп. А что именно я видел? Как запорожец после выстрела за борт упал? Так “после” не значит “вследствие”! Ура! Теперь я точно не пропаду. Василий пришел за мной! Вот это друг, я понимаю! Сам погибай, а товарища выручай! Настоящий побратим!.. Побратим?..»