Новиков-Прибой
Шрифт:
Летом 1923 года Александр Неверов читал писателям Новикову-Прибою и Гладкову свою новую повесть «Ташкент — город хлебный» — она им очень понравилась, прочили большой успех. А потом было заседание «Кузницы», на котором повесть Неверова разгромили, посчитали деревенскую жизнь и главного героя Мишку Додонова недостойными внимания пролетарского прозаика. Это один из примеров того, что «Кузница», хотя и пыталась отмежеваться от Пролеткульта, во главу угла в искусстве всё равно ставила классовость.
Дискуссии в литературном мире становились с каждым днём острее и непримиримее. Особенно беспощадно критиковал тех, кто старался
Определение «попутчик» ввёл в 1923 году Лев Троцкий в одной из своих статей цикла «Литература и революция»: «Попутчиком мы называем в литературе, как и в политике, того, кто, ковыляя и шатаясь, идёт до известного пункта по тому же пути, по которому мы идём с вами гораздо дальше». «Попутчиками» считали А. Толстого, Б. Лавренёва, Л. Леонова, В. Шишкова и других писателей, не входивших в «правильные» содружества литераторов или, хуже того, объединившихся в группы: «Серапионовы братья», ЛЕФ, «Имажинисты», «Перевал», «Литературный центр конструктивистов».
Критики в журнале «На посту» относились к «попутчикам» враждебно, считая их бесполезными для воплощения идей революции. Этот агрессивно-радикальный журнал считался защитником пролетарской литературы и рупором партии. Издавался он до 1926 года под редакцией С. Родова, одного из организаторов «Кузницы», Л. Лелевича и Б. Волина. С 1926 года журнал стал называться «На литературном посту», но изменение названия не сказалось на его сути: он сохранил непримиримую направленность к инакомыслию, непролетарским писателям, классическому наследству. В «мелкобуржуазности» «напостовцы» периодически обвиняли и членов «Кузницы».
Ещё одними путами для любого художника в те времена были сначала ВАПП (Всероссийская ассоциация пролетарских писателей), потом МАПП (Московская АПП), потом РАПП (Российская, соответственно, ассоциация ПП), а ещё было ВОАПП (Всероссийское объединение ассоциаций…). В общем, не соскучишься. И им скучать было некогда: надо было бороться с «чуждыми элементами»…
Общежитие литературного объединения «Кузница» находилось на Арбате, в доме 33 по Староконюшенному переулку и занимало третий этаж старинного особняка, где было 12 комнат с высокими лепными потолками и громадными окнами.
Подробные и интересные воспоминания о жизни в общежитии «Кузницы» оставил сын Александра Неверова — Борис Неверов-Скобелев. Он пишет: «Комната, в которой располагалась семья Алексея Силыча Новикова-Прибоя, находилась в левой стороне квартиры, за комнатой Н. Н. Ляшко, и соединялась только с чёрным ходом, выходившим во двор дома. По этой причине и взрослые, и дети пробирались к ним из нашей части квартиры через проходную комнату Николая Николаевича, и он никогда против этого не возражал».
Жизнь в общежитии была дружной. Питались семьи литераторов в основном за счёт пайков, которые умудрялись получать в ЦЕКУБУ (так сокращённо называлась Центральная комиссия улучшения быта учёных). Времена были трудные, писатели — начинающие, поэтому жили скромно. Но как только кто-то получал гонорар, то обязательно устраивались вечеринки.
Непременно отмечали новые революционные праздники — 1 Мая и 7 Ноября.
Алексей Силыч любил подшучивать над Борисом, называя его «Борис Ходи-Ноги-Вниз», а про Павла Низового говорил: «Павел Низовой Ходи-Вверх-Головой».
«Такими словами, — пишет Б. Неверов-Скобелев, — Алексей Силыч встречал меня всегда, когда я приходил к ним и заставал у них Павла Георгиевича, который каждый раз при этом ворчливо возмущался:
— Опять ты, Силыч, глупости говоришь… И совсем не остроумно, как ты это думаешь…
— Какие же это глупости?.. — смеясь глазами, возражал Алексей Силыч. — А разве ты не вверх головой ходишь?.. — и продолжал шутливо Павлу Георгиевичу: — Шуток ты не понимаешь… Как будто ты не знаешь, что дорог ты мне как друг мой закадычный, а Борька Неверов — мой молодой друг… Над кем же ещё мне посмеяться, как не над вами?..
И опять, смеясь только глазами, Алексей Силыч добавлял:
— Определённо тебе жениться надо, и поскорее, а то живёшь, как красная девица, и потому, наверное, шуток не понимаешь…
После этих слов Павел Георгиевич сердился уже по-настоящему, но ненадолго. Он был удивительно добрым, скромным и мягким человеком».
По вечерам все обитатели общежития — и большие, и малые — собирались вместе для читки и обсуждения очередного произведения кого-нибудь из «кузнецов». Обсуждение конкретного произведения практически всегда перетекало в громкие споры о литературе.
Излюбленной темой всех дискуссий был язык. Многие были уверены в том, что в новое время нельзя писать по-старому, например, «по-толстовски». В своих воспоминаниях об этих спорах жена Новикова-Прибоя Мария Людвиговна пишет:
«Модернизм вскружил голову многим тогдашним писателям и поэтам. Образцом того, как надо писать, был рассказ одного писателя, начинавшийся так: „Вечер вышел на улицу, сел на завалинку и задымил трубкой“.
Алексей Силыч Новиков-Прибой не поддавался модным течениям. Он оставался самим собою, настойчиво прокладывая свой литературный путь. Помнится, как-то раз на собрании „Кузницы“, на разборе повести „Подводники“, Алексей Силыч вызвал у многих сожаление своим „старомодным стилем“. Некоторые, подсмеиваясь, советовали:
— Силыч! Нельзя же теперь так писать. Тебя лет через пять читать никто не будет. Надо пообразнее…
Но Алексей Силыч стоял на своём, продолжая писать просто, ясно, делая упор на содержание, увлекательность повествования».
В гости к Новиковым по вечерам часто заходил Степан Гаврилович Скиталец, личность оригинальная и колоритная. Высокого роста, худой и сумрачный, он производил впечатление сухого и замкнутого человека, а между тем был прекрасным актёром и замечательным певцом. Когда он брал в руки гусли и запевал какую-нибудь из любимых волжских песен, все присутствующие слушали его, как заворожённые.
Нежная дружба связывала семью Алексея Силыча с Егором Ефимовичем Нечаевым. Жилось Нечаеву несладко, семья была большая, в его талант не верила и не приветствовала его занятия поэзией. Тихий и очень добрый, он обычно уходил из дома поработать к кому-нибудь из друзей. Часто бывал у Новиковых. Осторожно, чтобы никому не помешать, входил в комнату, тихо здоровался и просил разрешения посидеть со своими бумагами. Он садился у окна, раскладывал на широком подоконнике свои тетради и углублялся в работу.