Новиков-Прибой
Шрифт:
В своё время другой персонаж Новикова-Прибоя — Вася Дрозд из «Цусимы» — будет мечтать: «Останусь жив — в Петербург поеду. Хочется мне на электротехнические курсы поступить. Ночи не буду спать, а своего добьюсь…» Талантливому самоучке позже будет посвящён и роман «Капитан 1-го ранга». Это позволяет сделать вывод, что герой-самородок не случаен в произведениях Новикова-Прибоя. Недюжинные силы русского народа, его стремление к просвещению волновали писателя на протяжении всей его творческой жизни.
А что касается боцманмата Никанора Матвеевича, то его отличают и такие качества, как влюбчивость (историю своей безответной любви он рассказывает с лёгкой грустью и непередаваемым юмором), романтический склад
«Люблю я, братцы, тёмные тропические ночи. Бывало, лежишь на заднем мостике в чём мать родила и смотришь, как заря догорает. Тихо, тепло. Корабль идёт ровно, без качки. Команда спит. Всё темней становится. Море чёрное, как дёготь. За кормой вода бурлит и светится. Вверху звёзды горят, яркие, крупные. По середине неба Млечный Путь, точно река, усыпанная золотом. От движения корабля тёплый ветерок тебя обдувает, ласкает любовно, как мать ребёнка…
— Господи, как хорошо! — шепчешь, бывало, а по щекам слёзы катятся. От восторга, значит… И всё в эту пору мило: звёзды, земля, море, каждая рыбка, козявка, каждый листик, а больше всего — человек!»
Финал этого монолога явно передаёт увлечение автора ранними романтическими произведениями его учителя и наставника — Максима Горького.
Такие колоритные индивидуумы, как повествователь из «Рассказа боцманмата», были во все времена на каждом корабле, всегда являясь любимцами команды. Выдающийся русский флотоводец адмирал Макаров в серьёзной работе «Рассуждения о морской тактике» не обошёл своим вниманием это явление: «На редком из кораблей не найдётся сказочника, который в течение трёхлетнего дальнего плавания почти ежедневно рассказывает товарищам всё новые и новые сказки. Очевидно, в народе есть какая-то сила, сохраняющая сказания о битвах и богатырях, и никто не будет отрицать, что сказания эти так или иначе влияют на нравственную сторону человека».
Бодрость духа русского человека, его неистощимость на выдумки в самых трудных условиях показаны Новиковым-Прибоем и в рассказе «Одобренная крамола».
Рассказ «Одобренная крамола» был одним из первых произведений, написанных Алексеем Новиковым в эмиграции. Он был опубликован в одной из русских газет, выходивших в Париже, в номере, посвящённом первой годовщине со дня смерти Л. Н. Толстого, то есть в ноябре 1911 года.
Замысел рассказа можно отнести к 1902 году, когда матрос Новиков, пока ещё только робко мечтавший о приобщении к литературе, поделился в письме своему наставнику И. Е. Герасимову намерением написать рассказ «На баке военного корабля», в котором хотел «обрисовать жизнь матросов так, как она есть в действительности, то есть показать как хорошие, так и плохие её стороны, и, кроме того, хотел бы коснуться более важных вопросов, например религиозных и политических».
О том, что баталер Новиков был хорошо знаком с толстовским учением о непротивлении злу насилием, говорит эпизод разговора героя-повествователя с инженером Васильевым в «Цусиме»:
«…мне очень нравится Лев Толстой… Через него я впервые познал всю несправедливость нашей жизни… Но с выводами его учения трудно согласиться, особенно когда находишься на корабле в качестве нижнего чина. Предлагаемое им евангельское смирение, „непротивление злу“ я очень много раз видел на практике. Стоит матрос. Подходит начальник и бьёт его по правой щеке. Матрос не сопротивляется… Перерождается ли от этого офицер? Становится ли он лучше, добрее?.. Совсем иные результаты были бы, если бы он получил от пострадавшего утроенную или удесятерённую сдачу».
В 1909 году в Лондоне Новиков-Прибой написал по просьбе
Этот эпизод чтения «одобренной крамолы» и стал центральным в рассказе, главным героем которого является квартирмейстер первой статьи Дмитрий Брагин. В глазах начальства это «примерный унтер-офицер, хорошо знающий своё дело, исправный по службе и усердно посещающий церковь». Матросы же считают его «загадочным человеком». И не случайно:
«Если кто-нибудь из матросов ругает начальство, он говорит:
— Ты, брат, тише!
— А что? — спрашивает тот.
— Всякая власть от Бога.
— А ты откуда знаешь?
— Так святые отцы говорят, — отвечает Брагин, но смотрит на матроса так насмешливо, точно подзадоривает его.
Иногда вытащит из сундука Библию, как бы стараясь цитатами из неё подтвердить свою мысль, но читает те места, где говорится как раз обратное.
— Нет, не то, — заявит вдруг он, кладя Библию обратно в сундук. — Забыл я, где это за власть-то говорится. После найду…»
В сундуке Брагина множество книг: «Тут „Сила материи“ Бюхнера и „Четьи-Минеи“, Библия и сочинения Штрауса, требник и „О происхождении видов“ Дарвина».
Хитрый Брагин не навязывает чтения матросам — ждёт, когда попросят. И этот момент наступает:
«Простояв на перекличке и пропев вечерние молитвы, матросы толкутся около Брагина, прося:
— Ну-ка, браток, уважь публику!
— Да уж будете довольны, — отвечает Брагин и достаёт из-под подушки книгу.
Он читает стоя, не торопясь. Голос его, немного вздрагивая, звучит всё громче и внятнее, брови нахмурены, а худощавое лицо серьёзно как у проповедника.
Матросы, собравшиеся почти со всей роты, слушают его с напряжённым вниманием, застыв на месте, чувствуя какую-то смутную тревогу. И не удивительно: в книге резко критикуется царское правительство, беспощадно вышучивается полицейская религия, а попы бичуются такими резкими сарказмами, что, кажется, от них летят только клочья. Раздаются слова новые, страшные, никогда ещё не слыханные, разрушая, как каменные глыбы, установившиеся взгляды на жизнь. Всё озарено пламенем глубокой мысли, слушатели охвачены трепетом и безумным страхом от впервые вспыхнувшей перед ними во всём своём ослепительном блеске правды».
Те слушатели, что поосторожнее, пытаются остановить Брагина: «Брось, слышишь! В остроге сгноят…» Другие нетерпеливо поощряют: «Продолжай читать! Читай дальше!»
Матросы слушают слово Льва Толстого, которое в этот раз приготовил им Брагин.
«По мере того как прочитываются новые страницы, любопытство их всё возрастает. Незримый дух гения, передаваясь через голос чтеца, покоряет слушателей. И всем кажется, что в их уродливую и сумрачную жизнь врывается золотой луч истины, освещая бездну людской лжи и порока.
— Ай да книга! — изредка восклицают из толпы.
— Ровно поленом вышибает дурь из головы!
— Другая книга как будто и складная, но такая мудрёная, точно её аптекарь сочинил, — восторгается чей-то бас. — А тут всё ясно, что и к чему».
К слушателям приближается фельдфебель по прозвищу Кривая Рожа. Он уловил, что звучит форменная смута, которую необходимо пресечь. Кривая Рожа уже бросается к Брагину, но тут появляется дежурный офицер. Он быстро «вникает» в суть. Взяв книгу в руки, он видит, что это сборник статей об отлучении Толстого от церкви и что сборник этот рекомендован властями для народных библиотек.