Новочеркасск: Книга первая и вторая
Шрифт:
«Батраки» сидели возле чугунного чана, наполненного дождевой водой, и сооружали крепость из песка. Уже были возведены угловые башни и близились к завершению крепостные валы. Григорий командовал, Венька повиновался.
— Я на каждую башню солдатиков оловянных понаставлю, чтобы они дозорными были, — говорил старший брат.
— Дай мне одного, — ныл Венька. — Ну дай! Я его тоже хочу в песок воткнуть.
— Ладно, бери, — милостиво согласился Григорий, и облезлый оловянный солдатик оказался в кулачке у меньшого.
— Смотри-ка, Надюша, — сказал неожиданно Александр Сергеевич, флегматично смотревший
— Как атаман Платов, — не поднимая головы, пропыхтел Гришутка.
— Лишь бы не как Козьма Крючков, — заметила Надежда Яковлевна.
— А кто это, мама? — осведомился Гришутка.
— Был такой казак Крючков, — мягко ответила она. — На германском фронте про него даже стишки сочинили.
Александр Сергеевич, перебив жену, весело продекламировал:
Храбрый наш казак Крючков Бьет без промаха врагов. Много ль, мало ль, не считает, Всех на пику их сажает.— Он их, как комариков и тараканов? — захохотал Венька.
— Вот именно, — подтвердила мать. — В «Ниве» даже картинка была напечатана. Сидит на боевом коне казак Козьма Крючков, из-под фуражки лихой чуб выбивается, в руках у него пика длинная-предлинная, а на пике, как жучки и паучки, германцы сидят проколотые. Видимо-невидимо. Кровь так и хлещет из них, а Козьма Крючков только улыбается в свои усы при этом.
— И это по правде, не понарошке? — поднял удивленные глаза Венька сначала на отца, потом на мать.
— Разумеется, понарошке, — улыбнулась Надежда Яковлевна, — если бы это было правдой… — И осеклась. Александр Сергеевич торопливо отвел глаза. Они оба все поняли. Ей снова представилось рыжее поле перезрелой осыпающейся пшеницы, которую в том году убирать было некому, и взрывы при огневом налете, а среди них шагающий в атаку Ваня Загорулько и то, как, пораженный невидимой пулей, схватывается он за грудь, и под его растопыренными пальцами, меняя границы свои, быстро растекается бурое неровное пятно. Он стоит несколько мгновений в этой позе, а потом безмолвно падает, удивленно запрокинув голову в эти нескошенные колосья. Что же касается Александра Сергеевича, то он прекрасно понял, какие слова остались недосказанными.
— Не надо, Наденька, — тихо проговорил Александр Сергеевич и грустно подумал о том, что никогда в жизни не забудет она своего первого мужа, и будет тот вечно стоять между ними. Он думал об этом спокойно и горько, совсем не так, как вспыльчивая Надежда Яковлевна, которая в эти мгновения с трудом удерживалась от горьких упреков в его адрес. «Да сколько же это можно терпеть! — восклицала она мысленно. — Чем же я виновата, если так все случилось и храброму Ване Загорулько отдала я свою юность!..»
Муж и жена молчали. Им не требовались слова, чтобы понимать друг друга. Такие слова могли бы привести к ссоре или даже к слезам, и потому они остались невысказанными. После долгой паузы и тяжелого хрипловатого вздоха Александр Сергеевич как ни в чем не бывало сказал, обращаясь к Веньке:
— Теперь ты понял, кто такой был защитник
— Болтун, — продолжая копаться в песке, добродушно ответил сын.
Родители рассмеялись, и обоим стало легко, словно и не было этой томительной, напряженной паузы.
— Пойдем, Наденька, — потянул ее за руку Александр Сергеевич.
— Куда, Саша?
— Поместье наше осматривать.
— Да уж поместье, — отозвалась жена, и в ее голосе прозвучала радость. Шутка ли сказать, первый раз в своей жизни дочь каменщика Изучеева и бывшего атамана станицы имеет не двор, а целое поместье. Да еще когда — в советское время.
— И целых двести восемьдесят шесть квадратных саженей, — улыбнулся муж. — Того и гляди, опомнятся финагенты и произведут экспроприацию, а за содержание двух этих вот «батраков», как ты их назвала, — кивнул он на детей, — не только оштрафуют, по и привлекут к уголовной ответственности.
Двор являл собою картину запустения. Краска на стенах сарая и деревянного флигелька облупилась, листы железа на крыше дома проржавели, а некоторые из них при сильных порывах ветра, дувшего со стороны Аксая, поскрипывали и стучали. В беседке была выломана задняя стенка. Голые ветки сирени и несколько фруктовых деревьев с еще не наметившимися на них почками сиротливо покачивались. На месте снесенного каменного домика была навалена куча земли с беспорядочно разбросанными у ее подножия осколками стекла, невесть откуда взявшимися переломанными и скрюченными обручами и плитами изразцового печного кафеля. Лишь на дорожках, которыми была рассечена просторная территория подворья, и на широкой клумбе, разбитой у самого порога беседки, торчали из вязкой земли остроугольные кирпичи. И эта геометрическая правильность аллеек наводила на мысль о том, что раньше двор был цветущим и красивым.
— А мне здесь все нравится, — простодушно заявила Надежда Яковлевна, — прольем по нескольку ведер собственного пота, и милый дворик опять расцветет. Ведь это же рай после подвала, который мы снимали на Сенном базаре.
— Еще бы! — хмыкнул Александр Сергеевич. — У меня до сих пор стоят в ушах голоса хозяйки и ее сожителя.
Вышагивая по мокрым дорожкам двора, Надежда Яковлевна оживленно рассуждала о том, как она преобразует собственную площадь, какие цветы посадит на клумбах и что на грядках, каким деревьям сделает прививки, а какие срубит за ненадобностью, потому что на это они уже обречены.
— Чего же хорошего! — восклицала она. — Машут голыми высохшими ветками у твоего порога, совсем как скелеты в повести Гоголя «Страшная месть», которую ты готов читать детям по три раза за вечер, будто это какая-то колыбельная. Не перебивай и не оправдывайся, юморист! Вот здесь я посажу картофель и помидоры, в том далеком углу двора — кукурузу и подсолнухи. Можно попробовать и арбузы. Уф, кажется, все.
— Нет, не все, — заметил Александр Сергеевич и, сняв пенсне, посмотрел на нее подслеповатыми глазами. — Ты забыла про конюшню для рысаков и фаэтона, а на другом конце двора запроектировать навес для трактора и молотилки, ну, и еще небольшую винокурню воссоздать, чтобы советские червонцы и в особенности серебряные рубли с пролетарием, который исправно бьет молотом по наковальне, потекли к нам ручьем.