Новочеркасск: Книга третья
Шрифт:
— Я не буду ей говорить, Лука Акимович, — согласился Веня с доводами своего бывшего политрука. — Пусть это воспоминание живет во мне и умрет со мной вместе.
Сошников закашлялся и хрипловатым шепотом заметил:
— Вот это уже другой коленкор.
Он вовремя договорил. Дверь распахнулась, и на пороге палаты появилась вся сияющая Лена.
— Больные, о чем это вы тут шушукаетесь? А ну, признавайтесь, пока я добрая. Лука Акимович, а ну-ка, глядите мне в глаза!
— Да все об ней, — вздохнул Сошников.
— О ком это «об ней»? — придирчиво спросила сестра.
—
— Об этом, пожалуйста, сколько хотите.
— А об чем же нельзя? — весело спросил неожиданно очнувшийся от сна грузин. — О дэвушках, что ли? Так ведь нет у него никакой дэвушки, кроме тебя, милая. Так что осуши свой океан предположений, чтобы не утонуть в нем. Иначе я тебе буду рассказывать о том, как заяц влюбился в тигрицу, а что из этого получилось, сама можешь представить, на то ты и медсестра.
— Уши затыкать? — весело спросила Лена.
— Не надо, — засмеялся грузин. — Я не буду испытывать твой добрый нрав. Я помолчу, потому что черт, обитавший на великой горе Казбек, сказал однажды черту, обитавшему на великой горе Эльбрус: «Пощади, не надо больше анекдотов!»
Все они дружно рассмеялись, потом Лена поднесла к губам указательный палец и шепотом, но достаточно громко, чтобы все слышали, сказала:
— Больные, главный хирург совершает обход с каким-то профессором из Москвы. Скоро до вас со свитой доберутся, так что будьте готовы, а я пошла.
Сошников равнодушно пожал плечами:
— А нам одинаково, милая. Мы тут всего насмотрелись и ничему не удивляемся. Обход так обход.
— Не будьте такими легкомысленными, — упрекнула Лена. — Это очень важный обход, от которого зависят ваши судьбы. Сейчас вам объявят, кого куда отправят на долечивание.
— То есть, как это куда? — удивился Бакрадзе. — А разве здесь нас не будут от костылей освобождать? Операций, как мне кажется, нам не надо, а лечить и тут было бы можно.
— Вы ошибаетесь, товарищ лейтенант, — огорченно пояснила Лена. — Наш фронтовой госпиталь для этого не приспособлен. Мы обязаны оказывать раненым лишь первую помощь и эвакуировать их. Тем более отсюда, из прифронтовой полосы.
— Вот как, — протянул Сошников. — Почему же ты, дочка, раньше об этом не сказала?
Лена негромко всхлипнула:
— А потому, что у меня еще утром теплилась надежда на то, что вас оставят, а теперь ее уже нет. Вас эвакуируют, товарищ политрук. И вас, товарищ лейтенант Бакрадзе… И тебя, Веня. — Голос у нее дрогнул, и она громко расплакалась, хлюпая покрасневшим носом. Если Лена плакала, черты ее лица резко менялись, делая ее некрасивой.
— Ты чего это, — смущенно пробормотал Якушев. — Ты это не надо. Это совершенно бесполезно. От судьбы не уйдешь. Аксиома.
— Смотри ты, какой покорный, — сверкнула глазами медсестра. — А я хочу, чтобы ты наперекор судьбе умел идти, когда надо. Да, да, наперекор. — Она топнула маленькой ножкой, обутой в яловый сапожок, и, боясь громко разрыдаться, бросилась к двери.
И тут произошло непоправимое. В их палату во главе с генералом медицинской службы вошла целая процессия. Генерал был в военном кителе и наспех наброшенном на плечи халате. За ним следовал начальник госпиталя полковник Крамаренко, усатый, небольшого росточка полтавчанин, главный хирург и главный терапевт, а также начальники отделений и медсестры. Генерал остановился и осторожно снял поблескивающее на витом золоченом шнуре пенсне.
— Однако… — строго проговорил он и запнулся. — Однако меня еще нигде не встречали так темпераментно, как у вас. — Его зеленые, весело поблескивающие глаза остановились на Лене: — О чем плачете, девушка?
— Я… я, — вздрагивая всем телом, еще громче зарыдала Лена, — я ненавижу его.
— Кого это, если не секрет? — сдержанно осведомился генерал медицинской службы.
— Сержанта Якушева. Того, что стоит сейчас за моей спиной.
Генерал бросил короткий взгляд на паренька, который, прихрамывая, торопился к двери, пытаясь задержать разгневанную девушку. На строгом лице генерала мелькнула улыбка, но тотчас же погасла.
— Что с вами, медсестра. Во-первых, вы меня едва не сбили с ног, а во-вторых, за что вы его так люто ненавидите?
— Он трус, он лапша, он не умеет за себя постоять, — выпалила она разгневанно.
Генерал заинтересованно посмотрел на растерявшегося Вениамина и спросил:
— А как он, по вашему мнению, должен за себя постоять?
— Убедить всех, и прежде всего вас, в том, что он всего-навсего легкораненый и может с успехом выздоравливать здесь.
— У него ранение травматическое или огнестрельное?
— Огнестрельное, — выпалила Лена. — Только не тяжелое. Не слишком тяжелое, — поправилась она.
Генерал усмехнулся и уже другим голосом, сухим и требовательным, поинтересовался:
— Его на рентген возили?
— Так точно, товарищ генерал.
— Принесите историю болезни. С него мы и начнем обход этой палаты.
Он бегло перелистал несколько медицинских заключений, сколотых в бумажной серой папке, на обложке которой стояло жирно отпечатанное слово «дело». Ему, штатскому человеку, только призванному в армию и получившему, не прослужив в ней ни одного дня, генеральское звание, были родными слова «история болезни» и бесконечно чужими «огнестрельное ранение», «газовая гангрена», застрявший в теле осколок. В его лексиконе сугубо штатского человека до войны таких слов не было. Он долго рассматривал туманный для непосвященных рентгеновский снимок и мрачно молчал, пока все сопровождавшие его врачи почтительно замерли рядом, так что он оказался в полукольце. И только одна Лена не выдержала.
— Вы присмотритесь получше, товарищ генерал, — бойко выпалила она. — У него совсем незначительное ранение. Это точно.
Генерал, вздохнув, протянул назад бумажную папку, даже не обернувшись, так что не увидел, кто ее взял.
— Да нет, девушка. К сожалению, кость задета, и основательно. Его надо отсюда эвакуировать. Как это произошло, молодой человек?.. Вы попали под артиллерийский обстрел? Возможно, мина разорвалась рядом. Или снаряд?
И так как Якушев растерялся, Бакрадзе своим гортанным голосом пояснил: