Новогодние истории
Шрифт:
— Затрахалась, — написала я, не задумываясь.
Ну хоть с одной бабой я могу быть честной? С собой быть честной не очень получается. Для этого даны подруги. И лучше заокеанские. Иначе бы я уже спилась с Олькой… За жизнь.
— Надеюсь, с мужем, — пишет она и ставит в конце фразы смайлик.
Вздыхаю громко. У кого дети приходят по ночам в родительскую кровать, поймет. Подруга нет. Строчу в ответ “Со всем!” без смайлика. А следующей строкой: “Хочу в сказку”. Она: “А это где такое?” Я: “ХЗ”
А в мыслях: мы, бабы, всегда не знаем, чего хотим… Так считают
— Оливье сделала?
Что за вопрос? Блин, подруга… У нас разница в десять часов, а не два дня.
— Завтра буду делать.
А сегодня какао. Мятный. Чтоб все провалилось!
Запихиваю телефон в задний карман джинсов и пытаюсь донести совок до мусорного ведра, не усеяв путь иголками, как розами. У меня получилось. Хоть что-то в жизни и с первого раза.
Телефон вновь пищит. Не реагирую. Сначала заварю какао, потом потреплюсь… Снова пищит.
Репосты разных котиков и афоризмов. Отхлебываю обжигающую жидкость. Наполняю легкие праздничным ароматом. Продолжаю сочинять, теперь уже мурлыча под нос:
О, как же вкусно пахнет этот праздник.
В себя он замешал, такой проказник!
Ванили нотки, аромат корицы…
И запах подгорелой сырной пиццы!
Обливаю какао и себя, и стол и, забыв про прихватку, несусь к духовке, сдерживая поток нецензурных рифм… Подгорел только сыр и то лишь с одного края. Есть можно. Хотя пиццу дети и мужья едят в любом виде! Даже в качестве подошвы!
Снимаю футболку и, залив темные разводы от какао пятновыводителем, кидаю в таз. Смотрю в зеркало и не понимаю, зачем надела кружева. Потом вспоминаю, что решила стирать свое белье отдельно, и оно вдруг раз и закончилось. Нормальное. Осталось только сексуальное. Не для ночи, а под прозрачное платье. На корпоратив. Шучу… У нас в маленькой суетливой конторке одни бабы, а мужики… А, тоже бабы...
Хочу пойти за чистой футболкой, но решаю допить то, что не пролила.
— Ты чего не спишь? — щелкаю подружке по виртуальной клаве и сажусь на стул.
— Я уже проснулась. Надо завтрак приготовить. И в семь утра в машину и на гору… И с горы вжух!
Киваю и посылаю смайлик. Все время забываю, что у них там Новый год только один лишний выходной, в который Санта Клаус уже отдыхает. Можно поменяться с ним местами? Или еще с кем-нибудь, кто уже отпахал свое...
— Хочу в сказку, — набираю снова и, вместо смайлика, ставлю три восклицательных знака.
Получаю в ответ: “Напиши письмо Деду Морозу” и смайлик, грустный.
Допиваю какао и смотрю на густой осадок на темном дне чашки. На душе так же черно. А ведь в детстве мы обе зачеркивали даты в календаре, считая дни до Нового года! А теперь остался салат оливье... Да еще иголки под елкой!
Строчу сообщение: “Оль, а что в празднике главное? Подарки?”
Ответа нет, хотя она онлайн. Но вот уже и не онлайн. Набираю в пустоту “Сказка” без вопросительного знака. И добавляю “Хочу!”
Отправила и поняла, что забыла предлог “в”. Досылать не стала. Так поймет.
Кто помнит вкус почтового клея, тот не я! Тот моя Олька — бросила ВК клич, кто хочет настоящую открытку к новому году? И сразу лес рук, то есть лайков! Ну, а я эксклюзивно в первых рядах. У нее и у родной почты. Получила чудо американской типографии меньше, чем за неделю, и теперь на холодильнике милуются в желтом свете уличного фонаря два снегиря. А вы думали, два Санта-Клауса? Так и хочется влепить смайлик, даже мысленно. Задолбалась разговаривать через клаву, а что делать: то Олькины мужики спят, то мои…
А сейчас мои загулялись. Фонари горят. Снегирей надо еще поискать. Специально купила кефир для оладьев в тетрапакете, а не в банке. Папка обещал вместе с сыном вырезать кормушку. Две недели назад, когда на семейном совете решили провести операцию по бесслезным сборам в садик. Ребенок, кажется, даже замотивировался обязательным кормлением голодных птичек, живущих возле садика. А его вечно занятый папа, кажется, нет.
Где они? Бедная пицца по твердости сейчас сравняется с противнем! И вот, как по заказу, трель дверного звонка. Нетерпеливая. Как и я! Не прошло и года! Открываю дверь и вижу удивленные глаза мужа. Опускаю взгляд на сына — с ним все в порядке. Возвращаюсь к лицу мужа. Пытаюсь вернуться... Но застреваю взглядом в кружевах. Черт! Забыла одеться! Отскакиваю от двери, хотя соседей за широкой спиной мужа не наблюдается.
— Ты это чего? — почти справился он с удивлением.
Чего, чего? Не скажешь же, что свинья во мне раньше февраля решила вступить в законные права. Говорю, батареи задолбали… Действительно, на дворе почти декабрьская весна, а в квартире баня — так что с легким паром у нас и без голубого экрана будет!
Действительно стало прохладнее. Без футболки и с ненамеренно долго открытой входной дверью. А вот от моих мужчин морозцем не пахнет. С них течет. А они стоят в прихожей мокрые, красноносые и голодные (раз тащат что-то аж в двух пакетах) и пялятся на полуголую мать.
— Это тебе.
Смотрю на своих снегирей и начинаю злиться — разуйтесь и сами отнесите на кухню. Я женщина! Единственная! У нас даже ни одной куклы в доме нет.
Но по дурацкой привычке хватаю пакет. Легкий. Заглядываю в него — коробка со снежинками. Подарок? Нет, такого не может быть, потому что не может быть никогда.
— Это тебе, мама, — повторяет за папой Кирюшка, а я выдаю в ответ:
— Так сегодня только тридцатое декабря.
А надо было просто сказать — спасибо, мои дорогие мужчины! Ладно, исправлюсь. Просто поцелую, по старшинству в порядке возрастания возраста. Кирюшка холодный, а Лешка мокрый — капюшон можно было накинуть, нет, не додумался?