Новогодние истории
Шрифт:
Малфрида улыбнулась, провела ладонью по его щеке, и Домовенок вздрогнул – никогда прежде ему не приходилось ощущать чьего-либо прикосновения. Оказывается, это приятно.
– Ты уже отрок юный, мальчишка-раб с виду, – произнесла она. – И даже ладненький. Но только воли, какая у людей бывает, у тебя нет. И делать ты будешь все, как я тебе повелю.
Это Домовенок и сам понял. Он ничего не знал, он как будто только что родился, и кому же ему было верить, если не той, что создала его?
Малфрида снова повторила свой наказ, со всеми подробностями.
Да, он сделает все как приказано. А страшно ли? Он не знал. В нем жило лихое мальчишеское любопытство, подкрепленное неожиданно острым желанием испытать себя. К тому же его вела воля ведьмы, он был ей во всем послушен. Вот и взял у нее из рук уздечку ременную и пошел в стан печенегов.
Вокруг было столько запахов, столько теней! Река Днепр уже не казалась далекой, как небо, и он постепенно приближался к ней, пока ее не стали заслонять стволы тополей, а потом множество кибиток и шатров печенежских. Глянув в сторону, Домовенок увидел Боричев взвоз, по которому, как он знал, на Гору Киевскую обычно поднимались телеги и волокуши с поклажей. Раньше он только слышал о нем, а со своего места в избушке не видел.
Но озираться и рассматривать было некогда. Ибо вскоре он узнал, что такое настоящий страх, когда его схватил за плечо один из степняков и стал грубо трясти. Домовенок сжался и только повторял те слова, каким Малфрида его обучила:
– Атэ нирдэ?
Он знал, что спрашивает на языке степняков, где его конь. Хозяйский то есть конь, потому что сам он был в лохмотьях и выдавал себя за раба, прислуживающего печенегам. Они и приняли его за раба, опять трясли и дергали, а он хныкал и все повторял, что, мол, потерял хозяйскую лошадь.
Его отпустили, вернее, прогнали пинком. Но потом еще дважды останавливали, и опять повторялось то же. Последний раз его так пнули, что он кубарем полетел на груду золы, слыша недобрый смех за собой. Ох и трудно же быть человеком! Ну да ведь его предупреждали…
И все же было интересно. Особенно когда к воде пробрался. Вот она какая, вода… Мокрая, как дождь, но раздающаяся, когда в нее входишь. Домовенок скинул рубаху, шагнул на глубину. У него был наказ ведьмы, и он лег на воду и поплыл. Малфрида сказала, что он будет уметь плавать; его тело и впрямь знало, что и как, хотя вскоре он понял, что плыть не так-то легко. А тут еще позади шум послышался. Домовенок на миг замер, оглянулся и увидел, что печенеги заметались у воды, стали стрелы пускать. Мальчишка-оборотень нырнул, ушел от стрел под воду и долго плыл во влажной темноте, пока не понял, что вот-вот задохнется. И заработал ногами, поднимаясь на поверхность. Втянул в себя воздух – сладкий! И опять были мысли путаные… ох, трудно… ох, тяжело… ох, страшно… И как же здорово!
Его сносило течением, руки устали. Но оказалось, что если лечь на спину, глядеть на звезды и работать ногами, то можно отдышаться. Где-то вдали вопили печенеги, плескалась над ухом волна, разрывалась грудь от бешеного стука сердца. Вот оно какое – сердце!
Река казалась нескончаемой. Домовенок так устал, что просто греб, ни о чем не думая. И даже не заметил, как от берега к нему подплыла длинная черная лодка-долбленка, чьи-то руки протянулись, схватили его за плечи и перетащили через борт.
Уже на берегу его обступили, загомонили, выспрашивая, кто он и откуда. Он все еще задыхался. Слова вымолвить не мог.
– Да дайте отдышаться парнишке, – властно произнес кто-то.
Оставили в покое, даже набросили на голые худенькие плечи овчину, чтобы согрелся. Летняя ночь хоть и теплая, но после того, как он столько пробыл в воде, зуб на зуб у Домовенка не попадал, он трясся весь. А потом ему дали испить медовухи. Вкусная! Слаще молочка!
– Я из Киева, – сказал он наконец, стараясь ничего не перепутать. – Меня послали к воеводе Претичу.
– Ишь ты, сразу к Претичу! А сам-то чей будешь?
– Из Киева я пробрался. Надо мне воеводу Претича отыскать. С ним говорить велено.
И подумал – все ли верно сказал?
Похоже, что так. Ибо все вокруг притихли, а к Домовенку подошел крепкий, облаченный в кольчугу витязь. Чуть тронутые сединой кудри из-под высокого островерхого шлема выбиваются, пышная борода почти скрывает золоченую гривну – знак высокого положения.
– Говори, отрок. Я и есть Претич.
Голос Малфриды словно шептал в голове Домовенка, и он стал повторять за ним: дескать, велено передать, что если уже назавтра они не окажут помощь Киеву, то люди сдадутся печенегам.
– Как это сдадутся? – загомонили вокруг. – Совсем, что ли, ополоумели – под печенега идти!
– Да голодно в городе. Воды мало, пищи совсем не осталось.
Претич потер лоб, сдвинув на затылок шлем.
– Я ведь знаю, что ведьма Малфрида к княгине отправилась. Помочь хотела. Неужто не помогла?
– Княгиня от ее помощи отказалась, – важно отозвался Домовенок. Не забыл еще того, что от Сирин услышал. Да и Малфрида будто нашептывала то же.
– Ну, это уж глупость, – развел руками Претич. – Но до чего ж упряма княгиня!
А Домовенок все повторял:
– Ждут вас, на помощь надеются. Иначе сдадутся на милость печенегов.
– Да какая ж милость от копченых! – шумели вокруг. – Лучше уж с голоду…
– Это нам тут сподручно судить-рядить, что лучше, а что нет, – рыкнул на сотоварищей Претич. – Но одно знаю: если не поможем княгине, погубит нас Святослав. Не простит.
Настала тишина. Домовенок сидел на песке и смотрел на воев, удивляясь, отчего все такие понурые. Ведь руки-ноги имеют, речи говорят, строят планы, могут пойти на помощь Киеву, могут не пойти. Люди, одним словом.