Новогодний реванш
Шрифт:
— Похоже, для неё это в порядке вещей.
— Очень даже, — говорю я и забываю, что должна была сказать.
— Так что же это было… — Его рука движется в сторону Радужной комнаты. — Всё это? Почему ты ничего не сказала?
Ах, вот где я была, умоляя и прося. Да.
— Что сказать? Например? О, мой бывший, с которым я была четыре года, который разрушил мою самооценку и личность, работает на тебя, и я буду рада, если ты возьмёшь меня на праздничную вечеринку и докажешь ему, что я подхожу на роль жены адвоката? — Я делаю небольшую паузу. — О, и пока ты в этом, мы можем трахаться, и это будет
— Ладно, я понимаю, как это могло бы плохо закончиться. — Я улыбаюсь, но я знаю, что это грустная улыбка. Натянутая улыбка.
— Я солгала тебе три раза, Дэмиен. — Я борюсь с желанием приблизиться к нему. — Первый — не сказала тебе, кто я. Это было неправильно. Я жалела об этом каждую минуту каждого дня, проведённого с тобой. Боже, было несколько раз, когда я пыталась сказать тебе, клянусь. Сегодня был один из них. Я пыталась отменить это, но что-то всегда мешало. Или мне напоминали о том, какой Ричард гребаный подонок, и это ослепляло меня.
— Как он напоминал тебе? Ты всё ещё встречалась с ним? — Над глазами Дэмиена нависли тёмные тучи, такие же, как над нашей головой.
— Нет. Просто… мелочи. Он написал мне на днях, попросив удалить его существование из моих социальных сетей. У нас была банка с…
— Что?
— Банка. Банка из-под огурцов. В ней были маленькие листочки бумаги с напоминаниями…
— Нет, другая часть.
— О. Он, э… В тот день, когда мы пошли на «Рокетс», я разговаривала по телефону с Кэм и сказала ей, что собираюсь рассказать тебе всё. Это было… Мы были слишком реальны. Слишком настоящими. Я собиралась, а потом… он написал мне. Он не хотел, чтобы я… ну, знаешь, запятнала его образ, поэтому он хотел, чтобы я удалила все его фотографии, убрала все отметки, а потом сообщила, когда всё сделаю.
— Иисус, мать его, Христос. — Я ничего не говорю. — Какие две других?
— Что?
— Две другие вещи, о которых ты солгала.
— О. Эм. Я не люблю виски. — Он улыбается, на этот раз широко, и, чёрт, надежда снова вспыхивает.
— Да ладно.
— Оно ужасное на вкус.
— Тебе нравятся сладкое. Ты же не хочешь чувствовать его вкус, когда пьёшь. — Я улыбаюсь и киваю.
— Ага. Но я вспомнила, как однажды Ричард попросил меня купить тебе бутылку для одного мероприятия…
— «Гленливет»11… Я помню это. Ты купила её?
— Я провела обширное исследование в Гугле. Я не хотела, чтобы он выглядел плохо. — Его глаз дёргается.
— А последнее?
— Я ненавижу кантри музыку.
— Ты предпочитаешь бойз-бенды, — говорит он с улыбкой, и я закатываю глаза.
— Да, я предпочитаю поп-музыку. Но теперь она мне нравится. Правда. Она… нравится мне. — Я улыбаюсь ему, и, чёрт, это там. Это не ненависть, но блеск в его глазах, тот блеск, который появляется, когда он думает, что я забавная. — Но это всё. Всё остальное — это всё я. Всё, что я говорила тебе, что я чувствую к тебе. — Я двигаюсь, испытывая свою удачу, и кладу руку ему на грудь. Тепло его
— Я клянусь…
— Почему у тебя кровоточит костяшка? — спрашивает Дэмиен, прерывая меня.
— Что?
— Твоя костяшка. Она кровоточит. Почему? — Я смотрю вниз, и точно, первая костяшка на моём безымянном пальце кровоточит. Почти поэтично, если честно.
— Я ударила Ричарда. — Он смотрит на меня, сбитый с толку.
— Нет, я ударил Ричарда.
— Ну, да. Ты ударил, а потом ты ушёл, а потом я попыталась уйти, но Ричард схватил меня за руку…
— Он что?
— Он схватил меня за руку. Саймон заставил его остановиться. А потом он сказал мне несколько гадостей, затем он сказал несколько гадостей о тебе, и тогда я ударила его по лицу. А потом я убежала. Я собиралась спуститься на лифте, но он уже ехал вниз, а я не хотела, чтобы ты так далеко ушёл. Этот лифт такой чертовски медленный. Поэтому я побежала вниз по лестнице и…
— Ты бежала по лестнице? — спросил он, теперь на его губах появилась лёгкая улыбка. — Ты занималась кардио, чтобы добраться сюда? — Его голос очень похож на "о, милая, ты пекла", а-ля Кристиан из «Бестолковых».
— Да, и я вся вспотела, и от этого у меня жуткий зуд, но, думаю, это нормально, потому что здесь чертовски холодно.
— Где твоё пальто? — спрашивает он, почти уставившись на меня.
— У меня не было времени, чтобы остановиться у гардероба и попросить их найти его. Я должна была бежать за мужчиной. — Его взгляд смягчается и превращается в нечто такое, что зарождает во мне что-то ещё — надежду.
Порыв ледяного ветра проносится по дороге, и я вздрагиваю.
— Господи, — бормочет он под нос, притягивая меня к себе и распахивая пиджак, чтобы я могла просунуть руки и обхватить его спину.
Похоже, у него не было времени взять пальто.
Я вдыхаю его запах, тот фирменный аромат «Армани», который я определила в первый же день, заполняет мои лёгкие. Я позволяю его теплу просочиться в мои кости, а когда его руки обвивают мою спину, я позволяю этому чувству проникнуть и в меня.
Если это последний раз, когда этот мужчина обнимает меня вот так, я должна впитать достаточно, чтобы хватило до конца жизни.
Когда-то я думала, что Ричард — моя вторая половинка, потому что мне нравилась идея о том, что он может мне предложить.
Простая жизнь в преданности человеку, который был важен.
Жизнь, в которой я могла бы проводить каждое мгновение, живя для мужчины своей мечты так, как не смогла моя мама.
Мне кажется, я думала, что если я преуспею там, где она потерпела неудачу, в мире всё будет хорошо. Равновесие восстановится. Жизнь станет лёгкой.
Но родственная душа так не работает. Родственная душа не должна быть лёгкой или односторонней. Это баланс — отдавать и принимать.
Я думаю, что есть шанс, что Дэмиен мог бы стать "отдавать" для моего "принимать", а я, возможно, разрушила это.
Он чуть-чуть отодвигается, чтобы посмотреть на меня, и я зеркально отражаю его, откидывая голову назад. Небо тёмное, смесь назревающего шторма и ранней зимней ночи, но мы находимся под уличным фонарём, и блики и тени, которые он создаёт на лице Дэмиена, так невыносимо красивы.