Новогодний роман
Шрифт:
– Не может прожить без шпильки.
– пробурчала женщина и встала недовольно рядом с красным кафтаном Запеканкина.
– Снегурочка, идите сюда.
– позвал Шарло.
– Аленушку на камне видели? Хорошо. Садитесь рядом. Не слишком углубляйтесь в себя. Оваций никто не отменял. Это вас тоже касается.
– напомнил Шарло матери и Запеканкину.
Мальчик приподнял картошечный носик, выплывающий из нежных персиковых щечек, и произнес важно.
– Впечатление от экскурсии в лес... Плач по раздавленному муравью.
Шарло замолчал. После того как до зрителей дошло, и они захлопали, он вступил с маяковским размахом.
– Я - светильник его! Мне казалось! Я верил!
Мой ладан курится к вящей славе его. О, безумная слепота!
– простонал, схватившись за голову Шарло, но быстро опомнился и завершил непререкаемо.
– Не в его, но в своих глазах я - убийца! Всех кого поглотила моя циклопическая пята.
– Шарло изо всех сил топнул ногой по табурету и стал дожидаться заслуженных аплодисментов. Ждал он недолго.
– Благодарю.
– не покидая табурета, произнес Шарло.
– Надеюсь, этот небольшой отрезок высокой поэзии останется в ваших сердцах.
Шарло слез с табурета.
–
Сергуня встала и подощла к Запеканкину. Шарло поочередно пожал руки Запеканкину, Сергуне и матери. Он не говорил "Благодарю за службу" и эти трое, не кричали, срывая легкие "Рады стараться вашбродь". Тем не менее складывалось впечатление, что это настроение витает в тишине залитой ярким светом прихожей.
– Вам, наверное, очень трудно с таким необыкновенным сыном.
– спросила Сергуня, стоя на пороге. Запеканкин дожидался ее на лестнице.
– Трудно? Не знаю, как то не замечала.
– ответила ей женщина с неразоженными глазами.
– Знаете, Петя.
– сказала Сергуня, когда они начали подниматься.
– Нам надо действовать более энергично. Мне кажется, у нас получается несколько кисло. Вы не находите?
– Что вы предлагаете?
– спросил Запеканкин.
– Мы действуем по инструкции.
– Давайте немного поменяем инструкцию. В этот раз я начну, а вы будете мне помогать. Станцую. Песенку спою. Как то маловато у нас праздника пока.
– Я согласен. Давайте попробуем.
– отозвался Запеканкин.
В то время как Запеканкин и Сергуня обсуждали возникшие рабочие моменты, Егор Махоркин готовился покончить жизнь самоубийством. Многократно обдуманный план, он приводил в действие по частям. Прежде всего, в супермаркете "Дудиловка" в подарочном отделе Махоркин приобрел лакированную прямоугольную шкатулку с кнопкой на боковой грани. Его привлек не чертик в ковбойской одежде, выскакивающий из шкатулки после нажатия кнопки, а покатая крышка, которую отбрасывала назад мощная пружина. Егор расплатился за шкатулку и услугу Деда Мороза и Снегурочки. Они должны были принести ему шкатулку в новогоднюю ночь. В хозяйственном отделе Махоркин купил моток крепкой бельевой веревки, а в отделе спорттоваров гантелю со съемными дисками. Пуда на два железа. Намучился он с этой гантелей, пока волок ее домой, страшно. Егор поместил ее в " мечту оккупанта" рябую сумку с намертво приделанными ручками и английской булавкой, продетой в пластмассовый зиппер. Легендарной вещью была эта сумка. Она выдержала двух президентов, в пору своего рассвета возила замороженные блоки крабовых палочек из балтийского города Лиепая, а из Харбина кожаные и вонючие, как мужик после недельного запоя, жилетки с хилыми кнопками вместо пуговиц. На закате в нее бросили всего лишь гантелю, но и это она выдержала. Выстояла. И кто знает, что могло ожидать ее за поворотом? Егор Махоркин при всем уважении не обладал подобной выносливостью. Он пробовал нести сумку в руках. Его хватило только на то, чтобы вынести гантелю из магазина. На переполненном тротуаре его носило из стороны в сторону. Прохожие возмущались. Кто вербально, а кто и лягнуть от души сумел. Дело пошло полегче, когда Егор решил тащить сумку за собой. Но когда до дома оставались считанные метры, все же не уберегся. Егор мог обойти этот ледяной пригорок, но самонадеянно решил скатиться вниз, стоя на ногах. Гантеля обладала большей скоростью. Она ударила Егору точно под коленки. Махоркин со всего размаха грохнулся на лед. Ударься его затылок не о безопасный притоптанный снег, а возьми он чуть правее прямо на коварный булыжник, торчащий из земли, блестящий план можно было бы выбросить и все закончилось намного быстрее.
– Везет мне.
– сказал Егор, поднимаясь и стряхивая с себя липкий снег.
– Как утопленнику.
Жил Егор один, но в коммунальной квартире с неуловимыми арендными соседями. Махоркин встречал их на кухне и в иных местах общественного пользования. Они мелькали перед ним как картинки в слайдоскопе. Вот Семенова Татьяна. Сейчас живет и на рынке торгует батарейками. С короткими синими от каждодневной эпиляции ногами. В крошечной, точно не для ее телес, комбинации с тюрбаном на голове и в черных солнцезащитных очках (без них Махоркин ее и не видел ни разу) крадет из обшего холодильника его Махоркина дырчатый российский. Нагло , без ножа ломает, а Егор ни сном ни духом. Он просто мимо в уборную шел. Остановился посмотреть, что происходит. Карен Зубарян, учитель математики из Нагорного Карабаха, а раньше его брат Рубен физик, тоже грузчиком на мебельной фабрике работает. Они похожи были братья. Хотели семьи сюда перетащить. Но денег не хватало. Туда отправляли все, что зарабатывали и еще сверху. Как то получалось так, они же армяне. Хитрые жуки. Махрой дымили жутко из вощенных коричневых пачек. Где только доставали эту копеечную гадость? Не понятно. Так вот значит братья. Над горящей конфоркой склонились и картошку варят. Вместе с шелухой потом съедят, да еще и воду выпьют. Смеются потом своими белыми армянскими зубами. "Первое, второе и компот" - говорят. Хитрые жуки, и в этом все подчистую метут. Ватага разнополых, но одинаково розовощеких студентов. У этих вообще не душа, а вечно распахнутая форточка между сопроматом и римским правом. Пьют, жуют, зубрят, интимно общаются - все на продажу. Только стены ходуном ходят. Старик Артемьич - усохший и жилистый кукиш. Его перевезли к Егору хваткие парубки с плечами штангистов и скромными папочками из композитных материалов . Старик говорил, что раньше жил в центре. Один в трехкомнатной квартире. Пожалел одного с периферии. Взял к себе в дом, а тот его через некоторое время сюда услал. Артемьич не изменился. Как был жалостливым, так и остался. Сколько раз Егор у него стиральную машинку просил. Хорошая у Артемьича машинка была. Из прошлого, которое всегда двойное назначение имеет. Так и здесь. То ли это Вятка с двойным винтом и ручной выжималкой была, то ли ствол минометный. Кто его разберет, но гудела машинка здорово. Ни разу не дал ее Махоркину Артемьич. Жалел. Поставил машинку у себя в комнате и целыми днями сидел на ней. Боялся, что умыкнут, как квартиру. Не уберег. Умер, сидя на алюминиевой крышке, а не уберег. Этот с периферии пришел. Бритый и располагающий. Старика с крышки сковырнул, в колумбарий отправил, а машинку себе забрал.
Сказал, что на память, а по наетым щекам слезы в пятак величиной текли. Как тут не поверишь!
Притащив гантелю и веревку в свою холостяцкую комнату, Егор начал готовить механизм. Обесточил комнату и снял с потолка застойную тиарную люстру. Бережно, чтобы не повредить колышки-подвески, он положил люстру под стол в мятый банный тазик, оставшийся от прежних жильцов. К толстой жиле провода, торчащего из дырки в потолке, он прикрутил лебедочное колесико. Другое такое же колесико прибил к стене над лопнувшим косяком. Через колесики Егор пропустил веревку и, с усилием, но поднял вверх гантелю, поместив ее на место люстры. Свободный конец веревки Махоркин вывел через вбитый в пол и согнутый гвоздь. Дальше он перекинул веревку через треножник с оловянным блюдечком пепельницы и привязал веревку к ножке стула. Махоркин это сделал 29 декабря. Следующие два дня он провел, сидя на стуле, под качающейся тридцатидвух килограммовой наковальней. Расчет Егора был таким. Он ждет, когда ему принесут шкатулку. Входную дверь откроет Танька. Не выдержит она долго голосящего звонка. Откроет обязательно. Танька веселая теперь. Как раз после очередного аборта Федька ее бывший вернулся. Праздники вместе отмечать. Так что отопрет дверь. Никуда не денется. Значит, Егор получает шкатулку. Подносит ее к пьезозажигалке на краю пепельницы, жмет на кнопку. Крышку отбрасывает прямо на зажигалку, та должна дать огонек, который перекинется на кучку опилок в пепельнице. Получившийся костерок подожжет веревку, и Егор будет терпеливо ждать, когда на него обрушится смертельная болванка. План, разработанный Егором, был удивительно громоздким для простенького суицида. Вместо такого навороченного и запутанного процесса, для которого Егор выполнил подробный чертеж в краузевской ретуши, можно было просто распахнуть окно и на мгновение поверить в то, что ты птица. Можно было пройти к умывальнику на кухне и выпить ложку лимонного "Хелпа". "Одной бутылки достаточно, чтобы вымыть 800 приборов столовой посуды". Егор Махоркин пошел своим путем. Впрочем, так он делал всегда. Однажды, около года назад, Егор проснулся и ощутил бесконечную пропасть внутри. Он четко осознал, что в его расчерченной острым кохинором и подчищенной черствым хлебом (лучше стерки!) жизни совсем не осталось пространства для судьбы. Мистический рок. Таинственный фатум. Притухшие разноцветные внутренности перед ждущим строем и полотняные слепые накидки авгуров: ничего такого Егор не знал. Но должен был знать. У каждого была своя судьба. Каждый проклинал или благодарил ее. Тем утром Егор осознал свою ущербность и странность. В своей жизни он все и всегда решал сам. Его ошибки, его успехи были его и ничьими больше. Это открытие ужаснуло Махоркина, и он решил познать неведомое. Бросил жену и работу. Снял эту комнату и вверил себя судьбе. Он решил не делать ничего и терпеливо ждать, куда его вынесет неконтролируемым течением. Махоркин быстро убедился в порочности такой практики. Как он ни старался, что ни предпринимал, Махоркин не мог избавиться от себя. Никакого стечения обстоятельств. Это был его осознанный выбор. Упасть на дно. Разве не он сделал этот шаг? Неважно отдавал он себе отчет или нет. Это был его шаг. Егор не хотел умирать, но желание почувствовать то, к чему никогда не прикасался, было сильнее. У Махоркина не было револьвера, чтобы сыграть в "русскую рулетку", и он никогда бы ее не выбрал. У него была его гантеля со съемными дисками под потолком, и система, которая могла сработать в одном случае на миллион. Крышка, зажигалка, опилки в пепельнице - все это было настолько слабо в смысле эффективности результата, что полагаться Махоркин мог исключительно на удар судьбы. Этого он ожидал с нетерпением, а после, при любом раскладе, обрести утраченный покой. Егор жег восковые свечи, курил и потягивал растворимый напиток из жестяной канистры для автомобильного масла, созерцая мерцавшую в свечных отблесках пустую бутылку виски на пустой обезкниженной этажерке. Махоркин услышал ругань Таньки. Забористую. Мужицкую. Но через Таньку скоро прорезался мелодичный, добрый голосок, и Танька умолкла.
– В санях по небу мы летим...
Завершение песенки Егор не услышал. Она была смята нетерпеливым Танькиным объятием и сбивающимся громким шепотом. Вестники судьбы задерживались. Егор отчетливо представлял себе, что там сейчас происходит. Воспользовавшись случаем, (случаем!) Танька сует настойчиво растерянному Деду Морозу набор для бритья (крем, пенка и станок), доставшейся ей почти бесплатно в соседней палатке на ее рынке. Тащит Дедушку и упирающуюся Снегурочку в свою комнату, а там в тенях от набрякших малосильных электрических лампочек растеклось безвольно по креслу ее счастье. Жующее, сопящее и довольно отрыгивающее после каждой граненой махотки. Егор прислушался. За стеной слышались голоса. Егор ясно разбирал пронзительный Танькин смех и гудящий на холостых оборотах рокоток ее сожителя. Танька звучала громче. Хлопнула дверь и Танька вслед за своим голосом вылилась в их коммунальную тесную прихожую.
– Вам сюда, гаврики.
– услышал Егор и через мгновение в его дверь забарабанили. Неинтеллигентно с неприглушенной наглостью треснувшей у фундамента цивилизации.
– Мархоткин. Ты идее, гусь лапчатый? Смотри, кого я тебя привела! Погляди, какие матрешки расписные.
– Танька подтолкнула вперед притихших и растерянных Деда Мороза и Снегурочку. На непререкаемом народном танькином фоне эти двое выглядели чахлыми и бледными спирохетами. Танька, не глядя, нашарила выключатель, включила свет и многозначительно покрутила пальцем у виска, увидев чугунную гирю под потолком. Зачем то обругав Егора лишаистым упырем, Танька удалилась после того как на стене завибрировала стариннейшая репродукция из Огонька.
– Мне где-то расписаться надо?
– спросил Егор. Во рту пересохло..Долгожданная судьба стояла перед ним.
– На лесной опушке малые зверушки...
– не слушая его, затянул хлипкий Дед Мороз. Он характерно мелко топтался на месте и вдохновенно, прикрыв усталые глаза, голосил аккуратненьким козлиным тенорком.
– Скоро волк придет. Вами справит Новый Год.
– закончил стихотворение Дед Мороз и неожиданно для Егора быстро зажмурился, как будто чего-то опасаясь.
Вежливая благодарность Егора была кратка, и он требовательно протянул вперед чуть вздрагивающую руку. Прежде чем отдать Егору обернутый упаковочной вощеной бумагой сверток, Снегурочка несмело спросила: