Новогодняя сказка

Декабрьский снег с силой бил в стекло электрички, которая уносила меня все дальше и дальше от вечно грохочущей Москвы. Казалось, ещё немного, и пурга разобьёт стекло, заполнив своим холодным дыханием полупустой вагон. Я ехал на дачу к своему другу, чтобы в спокойной обстановке встретить новый год. Печка под скамейкой гудела на полную. Было тепло и уютно сидеть у окошка, наблюдая за проносившимися мимо, окоченевшими и превратившимися в сказочные существа, деревьями и телеграфными столбами. Я развернул листок с планом, который набросал мне мой приятель, и стал не спеша изучать его. От станции нужно было пройти не больше двух километров, сначала через поле, овраг, потом через небольшой лесок мимо заброшенной фермы. После «фермы» дорога на плане обрывалась — тогда ручка на морозе перестала писать

и друг, буркнув что-то типа «там увидишь», прыгнул в электричку и был таков.

Я натянул ещё глубже на уши шапку и стал смотреть в окно, вспоминая, что он мне ещё говорил насчет пути. Задумавшись, я чуть не проспал свою остановку и буквально выпрыгнул на ходу из электрички на пустынный перрон. Торт и шампанское, к чьей-то радости, благополучно остались в вагоне. Поскольку горевать по этому поводу было бестолку, я, сунув руки в карманы и подняв воротник, зашагал в сторону леса. После поля, где меня чудом не разметало ветром на маленькие кусочки, лес показался мне уютным и совсем не страшным. Правда, это ощущение быстро испарилось, буквально после первой хрустнувшей от мороза ветки. Но, не смотря на это, бодря себя разными мужскими словами, я энергично продолжал шагать по еле видневшейся тропке. Прошагав так где-то с километр, я увидел в снегу пустую пачку от сигарет, и в этом не было бы ничего примечательного, если бы эта не была та пачка, что я выкинул двадцать минут назад. Признаваться себе в том, что я хожу по кругу, ужасно не хотелось, но верить в то, что кто-то курит такие же сигареты в этом лесу и имеет такую же идиотскую привычку выворачивать пустую пачку наизнанку, прежде чем её выкинуть, не получалось. При следующей встречи с пачкой я со всех сил пнул её ногой. Стало чуть легче, но не надолго. Теперь на часах было без десяти двенадцать. То, что я сегодня не попаду к другу, мне было понятно, и я поставил себе более простую задачу — попасть хоть куда-нибудь и не замёрзнуть. С глазами полярника, которого по ошибки выкинули не на ту льдину, где лагерь, а на ту, где медведи, я начал вглядываться в темноту. Как это обычно и бывает, я уже придумывал слово, которым я буду взывать о помощи, а это, согласитесь, дело очень ответственное и серьёзное, ведь не буду же я жалостливо кричать «помогите» (как же я буду тогда смотреть в глаза спасателям?). Вдруг среди них окажется женщина? Кричать нужно что-нибудь типа… Ну, я ещё не придумал, но обязательно мужественное и ненавязчивое, а главное, не прикидываться Тарзаном, а то в наших-то лесах могут и глушануть из гладкоствольного. Да, я отвлёкся, так вот — между деревьями мелькнул свет. Как озверевший лось, я ломанулся сквозь ёли и сугробы, боясь потерять из виду этот огонёк надежды. При этом, каждая ель считала своим долгом засыпать мне за шиворот пригоршню снега. Буквально через минуту борьбы с мохнатыми лапами елок, я вывалился на небольшую полянку, посередине который стоял покосившийся коровник, из щелей и маленьких окон которого пробивался свет. Я метнулся к нему, но прежде чем войти, решил из осторожности заглянуть в одно из окошек. Уж больно место было глухое, да бабушкины сказки про леших как назло лезли в голову. То, что я увидел там, заставило меня забыть про холод и Новый год…

«Ещё один «тявк» и никакой Середа [1] вам не поможет!!! Понятно?», — рявкнул председатель, обдав слюной первые ряды, которые тотчас заткнулись. Остальным было достаточно увидеть его клыки, чтобы тоже перестать тявкать и порыкивать. В «зале» повисла тишина, только пожилой сенбернар лежавший в углу, тихо поскуливал во сне. Но его никто не осмеливался разбудить, — председатель тоже был сенбернаром. «Итак, продолжим. На повестке дня три вопроса. Первый: кто чего полезного сделал для стаи за прошедший период. Второй: празднование Нового года и последний, — председатель многозначительно обвёл взглядом присутствующих, — кто будет развязывать молодую Догиню, приехавшую к нам из-за рубежа по обмену опытом. Все вопросы серьёзные, с какого начнём?»

— С Догини, с Догини, прошу вас, — заскулил карликовый пинчер из первого ряда в модном ошейнике.

Председатель какое — то время в упор смотрел на него, видимо прикидывая, как он будет «это» делать. Потом повернулся к залу и продолжил. «Как я понял, есть мнения сначала всё-таки узнать, за что мы тут грызём кости и некоторые даже, не побоюсь этого слова, жрут мясо!» При слове «мясо» все оживились и даже пожилой сенбернар в углу, перестав поскуливать, приподнял одно ухо. Мясо в стае появлялось не часто и доставалось не всем. Проблема стояла остро. Привозили вроде бы много, начинали делить — оказывалось мало. Не помогала и введённая система

учёта и контроля, а также подачи заявлений с просьбой оказать материальную помощь специально для тех, кто уж совсем загибается. Заявления писали, но все равно загибались. Один молодой доберман как-то выступил с предложением перейти на сухой корм. Мол, там, на пакетах написано кому и сколько давать, и весь запад на «сухом» уже давно, а у нас, мол, каменный век, живём по старинке и всё такое. Но его сразу же обвинили в непонимание вопроса и неуважении традиций, а рыжий мастиф, который занимался распределением мяса, предложил выгнать его из стаи ко всем чертям или хотя бы кастрировать. Кастрировать, конечно, не стали, но из годового плана вязок стаи он вылетел. Доберманов, как и Веймаранеров вообще не любили, и в стаю они попадали крайне редко, обычно когда им удавалось выдать себя за дистрофичных ротвейлеров. Потом, конечно, разбирались, но было поздно. Выковырять добермана откуда-нибудь — задача титаническая, и легче с ним просто смириться.

«Ну, с кого начнём?» — продолжал председатель и уставился на белого Бультерьера, глупо улыбавшегося всё это время в первом ряду. Но Буль продолжал всё также улыбаться и прищурившись, смотрел на председателя, не спеша начать выступление. На должности начальника бойцовых собак он был недавно, но уже успел заслужить уважение руководства стаи за умение вспылить в нужную сторону, хотя и делал это не всегда вовремя. Говорил он тоже крайне редко, что также ценили. Председатель ещё раз, нагнувшись, посмотрел на него и только сейчас заметил, что он спит. Тяжёлая лапа опустилась на поросячью голову. Бультерьер вскочил и оскалился, чтобы тяпнуть обидчика, но успел просчитать последствия, и, поскольку, останавливаться не хотелось, то, изменив траекторию броска, он вцепился в лапу рядом сидящего Лабрадора. Но Лабрадор был ни какой-нибудь щенок, а вполне взрослый и опытный кобель и не первый год в стае, поэтому, как бы не разобравшись, он хватанул смотревшего на всё это округлившимися глазами Мопса.

Председатель спокойно созерцал привычную картину. Цепочка окончилась, как обычно на карликовом пинчере в модном ошейнике, который, после полученной порции оглянулся по сторонам и, не найдя никого, кому бы передать эстафету, лишь жалобно взвизгнул.

Председательствующий сенбернар невозмутимо продолжал: «Как я понял из доклада начальника бойцовых пород — нашего уважаемого Бультерьера, дела с боевой подготовкой обстоят хорошо, а также с…ну и… вопросы есть?»

Вопросов задавать Булю никто не стал — часть зала зализывала свежие раны, часть почесывала старые. В общем, все были заняты.

«А теперь есть мнение заслушать начальника кошкодавов» — переминаясь на лапах, объявил Сенбернар. На бочку рядом с председателем легко запрыгнул поджарый Бигль. Начальника кошкодавов председатель уважал и открыто ему симпатизировал. В прошлом он также начинал в кошкодавах и то время напоминало ему о его юности.

— За прошедший год мы очистили от кошек весь двор и большую часть пустыря, — бодро начал Бигль. — Небольшое количество котов укрылось в подвале углового дома, где в настоящее время выставлена засада из четырёх фоксов. Два кота взяты в плен.

В зал, под лай и порыкивание, втащили за шкирку двух облезлых котов.

— Что ж, весьма, весьма — прервал доклад Бигля председатель, ясно осознавая, что остальным будет довольно трудно выступать после такого четкого отчёта. — Ну, а котов мы, отпустим, ну, в честь Нового года, — добавил он, незаметно подмигнув Биглю. Котов пинками выгнали на улицу, а следом за ними тихо вышли два ирландских волкодава…

К бочке грациозно подошел Королевский пудель:

— Позвольте от декоративных выступить?

По залу пошло хихиканье. Декоративных дразнили в стаи дефективными и развивали эту тему в самых разных направлениях. Но Пудель к этому привык и поэтому, не смущаясь, продолжал:

— В этом году мы посетили четырнадцать выставок, две из которых зарубежные. Здесь пудель сделал паузу и многозначительно обвёл зал глазами с длинными ресницами.

— Ну, так вот, на этих выставках мы заняли первое место пять раз, второе шесть и третье восемь. Я закончил.

С этими словами Пудель спрыгнул с бочки и попытался лизнуть лапу председателю. Тот отпрыгнул от него, как от змеи, и хотел уже вломить по первое число, но вспомнил о привезённой Пуделем из-за рубежа импортной присыпке от блох, и лишь недовольно рыкнул.

Завершал выступления, как обычно, рыжий Мастиф. Он, предвидя вопросы зала, с недовольной мордой подошёл к бочке, какое-то время прикидывал, сможет ли залезть или нет, но решил, что нет, и поэтому развалился рядом. На Мастифа подбадривающе посмотрел председатель, мол, давай, тебе не в первый раз, выкрутишься. Рыжий вздохнул и начал:

— В этом году нам привезли мяса в общей сложности…

— Позвольте, и это вы называете мясом?! — подпрыгнув на месте, возмутился неугомонный молодой Доберман. — Где же вы видели мясо?! Я, например, видел только требуху от дохлой лошади! У меня от неё шерсть облезать стала!