Новоселье
Шрифт:
— Но я же смогла второй раз к вам попасть!
— Именно, — тоном лектора вещала Синяя Бабушка, — по протоптанной дорожке, во-первых, а во-вторых… ну-ка вспомни о своей мотивации. Кто меня уверял «жить без него не могу»? Да если бы каждый мог просто так попасть в чужое тело в отсутствии ментального хозяина, разве стала бы я тебя в твой первый визит подозревать в принадлежности к низшим духам?
Так, значит, в прекрасного Наариэля я не просто влюбилась, а прямо-таки как Короед в Ясю? Ну, я сильна! А о низших духах потом спрошу. Духи наверняка могут вселяться, раз Бабушка подозревала. Вроде как болезнь или зараза какая.
— Ладно, — не желала я бросать возможность исчезать из дома без разрешения. — А тело про запас? Жить-то хочется. Вдруг меня здесь убьют?
— Мита, — начала злиться бабуля, — убийцы известят тебя о своих планах дней за десять, чтобы ты подготовилась к переходу в другое тело и настроилась? А если твои способности не до конца развиты, то подождут, пока ты их разовьёшь. Лет так пятьсот. То-то я смотрю, Ракшассы этого мира были убиты почти все. И никто не задержался даже в теле ближайшего родственника, — кипятилась Бабушка. — Прости детка, но путешествие в рамках одного мира без подготовки и посторонней помощи практически невозможно.
Эх, досада. Дядя точно не станет помогать прогуливать Ясины тренировки.
К исходу лекции о том, что из себя представляет ментальное путешествие, и почему на малых расстояниях оно сложнее, чем для Лидорчика тонкая настройка по высушиванию «одного волоска в мокром хвосте коровы», явились Короед и Яся. Ага-а-а! Сладкая парочка! Так, вот интересно:
— Мастер Ясанна, — невзирая на ноющую челюсть, которая изрядно мешала говорить (у меня вообще всё ныло, и даже уши), я решила покончить раз и навсегда с возрастными проблемами, — Вы мой опекун, а я даже Вашим возрастом не поинтересовалась. Сколько Вам лет?
Яся пожала плечами, хмыкнула, но снизошла до ответа:
— Как опекун, должна заметить: сначала здороваются, Митавье! — (Вот, лихорадка ингмарковая, опять на «вье»!) — Сто двадцать восемь. Я совершеннолетняя, если тебя интересовало именно это. Всё? Или будут ещё вопросы?
Как-как? Сколько-сколько? О-ой, малютка! Вот у нас с бабулей на двоих срок — закачаешься. А Короеду-то — тысяча двести. Непорядок!
— Короед, ты… ты извра… гм… накорми ребёнка завтраком, — решила я дать совет родственнику при попустительстве и даже некотором одобрении Синей Бабушки.
— Сейчас принесут, — без ошибок отрапортовал Синтар Керосинович, — а ты есть сможешь? — и вознамерился пробраться в мою голову через бабушкины щиты, чтобы уточнить, можем ли мы уже моим ртом жевать.
Ладно. Будем считать, что намёка он не понял, ребёнок тут один — я, а к вопросам возраста надо подходить проще. Сильно-сильно проще. Ха! Да по сравнению с Ясей и Короедом, мы с Наариэлем почти ровесники!
Не успела я как следует обрадоваться, явился Лидорчик. Так, а где мой принц? Тот, который в смысле красоты, а не в смысле нумерованных потомков?
— А где Наариэль?
— В шоке, — буркнул раздосадованный жених. — У него сестра из дома сбежала.
Пока слуги носили еду (наш с бабулей завтрак, он же — обед), и пока я не без бабушкиной помощи пропихивала в себя куски, Короед, Яся и Лидорчик наперебой сообщали новости.
Сначала новости были не очень интересными. К полудню к дому сыщика приехала Нифса на нашей двуколке и вчерашний возница, гружёные всем барахлом, что мы умудрились накупить. Нифса привезла записку, которую вечером занёс в «Золотую Подкову» почтовый служащий, как раз, когда мы могилки считали. В записке говорилось, что для нир Караена пришло ещё одно письмо с пометкой «важно», и если уважаемый нир Караен ещё в городе, то его «милости просят» получить корреспонденцию. Короед обрадовался было, что письмо с новостями от дяди, и они с Нифсой и Лидорчиком укатили в город. Сыщика Керосин предварительно спрятал в подвале — спать и не путаться под ногами, а ТоннуЭля прихватил с собой, чтобы «прынц» не влип без присмотра в какой-нибудь подвиг.
Наариэль проснулся раньше нас с Бабушкой (что для меня — совсем не новость), и к тому времени как Короед направился за письмом, уже прочно засел по тому же адресу — в почтовой конторе. Он намеревался деликатно сообщить родному Дому о своём потрясающем возрождении (переживал за родных, ага). Ну, это — тоже не новость. Мы в его памяти видели, что в Меронге Наариэль решил не спешить — вдруг его дух покинет новое тело? В лесу изобретал варианты «как доказать», если пока не может явиться родным лично, потому что должен защищать меня и народ Империи. А на кладбище перед смертью страж успел подумать: «Хорошо, что не сообщил».
К приезду Короеда мужчина моей мечты извёл кучу бумаги и сгрыз два пера. Доказать письменно, что он, сын-брат-и прочая и прочая, жив-здоров, без предъявления себя и без сообщения тех подробностей, которые Наариэль поклялся не разглашать, оказалось не просто сложно, а даже очень сложно. В итоге Тарноэр нашёл оригинальный выход из положения. Родовая магия (как состояние души, ага) подделана быть не может. Замагиченный им предмет вполне подходил как доказательство, в отличие от всяких там личных воспоминаний, до которых мог докопаться новый жилец тела. На почве этого доказательства Наариэль и схлестнулся с почтовыми работниками в первый, но не в последний раз за день.
Стабилизованный туман пересылке не подлежал. «А вдруг Ваше заклинание развеется? Сырое и мокрое не принимаем!» Замороженные яблоки тоже не принимались. «Продукты — ни в коем случае». Список того, чего ни в коем случае нельзя, довёл Наариэля до исступления — ни сыпучего, ни колючего, ни горючего… только разрешённые безделушки, да письма. Ещё разрешались весьма посредственные открытки, но оскорблять свой Дом местной корявой живописью благородный страж не собирался. Почтовые законы Тарноэр всё-таки обошёл (перед переходом границы тренировался, наверное).
Он сделал вид, что сдался на милость бюрократии и написал не слишком пространное письмо, но при этом замагичил чернила так, чтобы после прочтения письма роднёй буквы устроили на бумаге свистопляску — перетекли в виньетки, завитушки и прочие финтифлюшки. Засохнуть чернила должны были в виде родового вензеля.
Гордый своей находчивостью, Наариэль запечатал письмо. Его родовой перстень был отправлен домой сразу после «кончины», поэтому страж нетипично использовал остатки чернил, чем довёл служащих почты до точки кипения — перевернул чернильницу вверх дном. Под дружное «Эй, что Вы де…» он перехватил жидкость воздушным потоком, заморозил в виде родовой печати и оттиснул, где положено — на клеевом шве конверта. Разморозил печать, отправил чернила по месту жительства, написал «кому», «от кого» и вовсе не собирался больше сердиться на ударных работников штемпеля. Дело-то сделано. Но не тут-то было.