Новые герои. Массовые убийцы и самоубийцы

Берарди Франко

Одинокое родительство перестало быть источником стыда и оказалось в неотъемлемом праве женщины. Государство предоставляет все больше и больше стимулов, чтобы женщины — через пособия на ребенка, муниципальные квартиры и другие формы социальной помощи — имели детей без отца и мужа. Это породило поколение женщин — эмоционально нуждающихся, зачастую становящихся безнадежно неадекватными матерями, злоупотребляющими и пренебрегающими своими собственными детьми, которые, в свою очередь, повторяют разрушительный шаблон. Это в смысле культуры значит не меньше, чем самоубийство. Я иногда задаюсь вопросом, не следует ли современный Запад, и Западную Европу в частности, называть «цивилизацией безотцовщины»? Отцы были превращены в карикатуру, произошла поразительная демонизация традиционной

ценности мужчины. Любой мужчина, пытающийся применять правила и полномочия, что всегда было его традиционным правом, рассматривается как фашист и высмеивается, начиная с христианского Бога [50] .

50

Anders Breivik, 2083.

Когда Андерсу был всего один год, его родители развелись, а мать снова вышла замуж за офицера норвежской армии Йенса Дэвида Брейвика. Ранний развод родителей и детерриториализация ранних лет его жизни вполне может быть причиной значительного эмоционального расстройства.

Брейвик пишет, что его отец разорвал контакт со всеми своими детьми:

Он имеет четверых детей, но оборвал контакт со всеми, так что довольно ясно, кто виноват. У меня нет никакой обиды, но мои сводные братья и сестры считают по-иному. Дело в том, что он просто не очень хорош с другими людьми. Я пытался связаться с ним пять лет назад, но он сказал, что морально не готов к воссоединению из-за различных факторов, его плохое здоровье является одним из них.

Отношения Брейвика со вторым мужем его матери также были проблемными. Вот как он сам описывает это:

Я до сих пор поддерживаю с ним контакт, хотя в настоящее время он проводит большую часть своего пенсионного времени с проститутками в Таиланде. Он очень примитивный сексуальный скот, но в то же время очень симпатичный и хороший парень. Я не могу сказать, что одобряю его образ жизни, хотя я не могу винить его, когда вижу сегодняшние марксистские социальные структуры.

Оба родителя Брейвика были склонны к поддержке Норвежской рабочей партии, и он критикует то, как мать растила его: «Я не одобряю суперлиберальное матриархальное воспитание, так как в нем совершенно не хватало дисциплины, что до определенной степени способствовало феминизации меня».

В раннем возрасте Андерс также имел негативный опыт общения с мусульманскими бандами:

Даже в то время мусульманские банды были доминирующими в Восточном Осло и во Внутреннем городе Осло. Они даже иногда совершали «рейды» в Западное Осло, подчиняя местных юношей (кафиров) и собирая с них джизайю (в виде сотовых телефонов, наличных, солнцезащитных очков и т. д.). Я помню, что они систематически преследовали, грабили и били норвежских малолеток неправильного происхождения. Мусульманские юноши называли этнических норвежцев poteter (картофель). Эти люди иногда насилуют норвежек, которых они называют картофельные шлюхи.

Брейвик был проблемным ребенком, и в одном из психологических отчетов о его поведении есть отметка, что «Андерс стал неконтактным, слегка тревожным, пассивным ребенком, но с маниакальной формой защитной реакции, беспокойно активным и с искусственной улыбкой [51] .

Из сочинений молодого человека непонятно, в какой момент он решил объявить войну либеральным родителям и феминизированной матери, агрессивным мусульманам и толерантному Западу, но мы видим, что в том, что касается секса и любви, Брейвик находится в глубокой обороне.

51

Цит. по: Borchgrevink, A Norwegian Tragedy, p. 26.

Он пишет:

Что касается подруг, я иногда получаю письма [от девушек] или иногда девушка сама делает первый шаг, что обычное дело в наши дни, поскольку я нахожусь в дьявольски хорошей, даже великолепной физической форме. Но я пытаюсь избежать

отношений, так как любая связь больше чем на одну ночь только усложнит мои планы. Я теперь не тот человек.

Христианская Европа

Андерс Брейвик — не совсем обычный христианский фундаменталист. Его родители-атеисты не крестили своего ребенка, но в возрасте 15 лет он сам решил креститься в норвежской Лютеранской церкви, хотя, по его свидетельству, он не набожный человек, и религия не является движущей силой его действий.

Брейвик — европейский националист, и он убежден, не отличаясь в этом от большей части европейских граждан, что европейская цивилизация базируется на христианской идентичности.

Следовательно, Брейвик считает, что исторически главным врагом европейской цивилизации был и остается ислам.

В своей книге «Магомет и Карл Великий» (Mohammed and Charlemagne) (1937 год) бельгийский историк Анри Пиренн утверждает, что конец древней римской цивилизации и начало истории Европы может быть приурочено к VIII веку, когда расширение ислама начало угрожать христианской общине и достигло границ того, что Карл Великий назвал Священной Римской империей. Хотя определение Европы, данное Пиренном, может считаться исторически правильным, создание Европейского союза во второй части XX века стало экспериментом, по существу, предназначенным превзойти эту историческую идентичность народов и религий в целях представить новое политическое бытие как открытый процесс, имеющий больше общего с постмодернистской концепцией сети, чем с современной концепцией нации.

В 1933 году Жюльен Бенда написал в своей книге «Речь о европейской нации» (Discours `a la nation europ'eenne):

Вы будете создавать Европу благодаря тому, что вы скажете, а не тому, что вы есть. Европа будет продуктом вашего духа, вашей воли, а не вашей национальной сущности, потому что быть европейцем — это не вещественное, но духовное явление.

По мнению Бенда — европейскость основывается не на бытии или принадлежности к народу, а на духе. Я принимаю интерпретацию Бенда, но я бы заменил понятие «духа» на термин «воображение».

Европейский союз прежде всего был политическим проектом мироустройства на континентальном уровне. Войны между европейскими странами оставили след в истории современности Европы с начала XIX века до Второй мировой войны. Это не только войны между национальными государствами, но и культурные войны: Просвещение (Франция) против Романтизма (Германия), универсалистский разум против культурной самобытности. Преодоление этой оппозиции, которая находится в самом ядре современности, было политическим назначением и исторической миссией ЕС. В этом заключается величие европейской концепции, которая до сих пор является только политическим проектом.

Но этот проект был отброшен в сторону и предан, когда правящий класс европейских стран предпочел быстрый курс финансовой и денежно-кредитной унификации и превратил политический и культурный проект, который описывает Бенда, в нечто совершенно иное — постдемократическую систему управления на основе финансовой отчетности. Маастрихтский договор был санкцией понижения европейского проекта до уровня монетаристского проекта. Не обращая внимания на предупреждения Жюльена Бенда, европейский правящий класс, который собрался в Маастрихте, решил основать европейский процесс на идентичности, а не на политической воле и воображении. В то время как европейская идентичность предыдущие десятилетия была основана на экономическом процветании и финансовой стабильности, правящий класс создал унифицирующий процесс по неолиберальной догме бесконечного роста, финансового баланса, потребительства и абсолютной власти Европейского центрального банка. Но процветанию не суждено было длиться вечно, и в конечном итоге финансовый абсолютизм показал свою оборотную сторону. Вначале европейский проект по сути являлся проектом «воли, духа и воображения», но был сорван в 1980-е и 1990-е годы утверждением новой экономической идентичности международного финансового капитализма Европы.