Новые мифы мегаполиса (Антология)
Шрифт:
А Серый на самом деле был далеко. Кате в затылок дышал страх, а не убийца. Их разделяло два подъезда самое малое. Катя успела даже встать… и застыть.
Дверь ее подъезда распахнулась рывком, с грохотом ударилась об ограничительный столбик, и на улицу вылетел… негр.
Двухметровый, лиловый до черноты, мускулистый и совершенно голый негр.
Впрочем, нет. Не совершенно. На нем были щегольский белый галстук-бабочка и белые перчатки.
В пять гигантских прыжков негр настиг Серого и прыгнул ему на спину. Оба упали и покатились по асфальту.
Серый еще дергался, когда во двор с двух сторон влетели черные «мерседесы» с сиренами и проблесковыми маячками. Негр, услыхав их, бросил врага, вскочил, затравленно озираясь, — и рыбкой нырнул в ближайшие кусты. А «мерседесы» не обратили на него внимания. Из них высыпали люди в штатском, обвешанные аппаратурой, Катя издали узнала Дмитрия Святославича и Ковалева — и попятилась.
И пока цензоры занимались Серым, она тихонечко пробралась в кусты.
Негра не было.
На траве свернулся мокрым от крови комочком ее маленький песик. Он жалобно заскулил, увидев Катю, и лизнул ей руки. Катя несколько секунд потрясенно смотрела на него, пока не поняла, что Сэм умирает. И тогда она содрала с себя ветровку, переложила на нее собаку, завернула — и кинулась за дом.
Она с разбегу чуть не свалилась на проезжую часть, прямо под колеса вишневой иномарке, которую даже не разглядела. Катя увидела только, что за рулем женщина, и эта женщина открывает ей пассажирскую дверь. Катя нырнула в салон и сквозь рыдания выдавила:
— Мне в ветклинику. Собака умирает. Сейчас… — Она нащупала в кармане джинсов визитку, протянула водительнице: — Вот в эту. Если можно. Господи, у меня же с собой денег нет, — спохватилась она.
Женщина молча взяла визитку, на которой остались красные пятна собачьей крови, и произнесла одно-единственное слово:
— Пристегнись.
А в следующее мгновение она резко развернулась прямо под носом выезжавшего со двора цензорского «мерседеса», рванулась к перекрестку, проскочила на красный свет и влупила по газам.
Катя молчала. Только сейчас она поняла, что в машине — светлый велюровый салон, и придется платить за химчистку, потому что кровь попадет всюду. Но на коленях дрожал и плакал Сэм.
Сэм очень не хотел умирать.
— Что с собакой? — спросила женщина.
— Ножевое ранение. На меня напали, он защищал.
— Понятно.
— Извините, что я тут все испачкала, химчистка за мой счет, конечно, я оставлю паспорт в залог…
— Ай, заткнись, — попросила женщина. — Откуда у тебя визитка?
— Мне в Цензуре дали. Это… то есть это такой комитет…
— Я знаю, — перебила женщина. — Маш, отсигналь Петьке, чтоб приготовил операционную. Собака, небольшая, ножевые ранения. Да ты слышала.
— Что? — встрепенулась Катя.
— Я не тебе.
— А… кому?
— Машине. Чтоб эсэмэску в клинику отправила.
Катя замолчала.
— Что? — ехидно засмеялась женщина. — У тебя ж собака не простая. Простым не дают Петькины визитки, да еще и в Цензуре. Оборотень у тебя, верно? Верно. Оборотень тебе не странно, а живая машина — странно?
Катя закрыла глаза и взяла себя в руки.
— Нет. Мне уже ничего не странно. Меня только что чуть не убило привидение. Я видела человека-лифт. Машина-человек меня ни капельки не удивляет.
— Она не человек. Она бывшая собака.
— Но все, чего я действительно хочу, — чтобы моя собака не стала бывшей.
— Даст Бог, успеем довезти, — согласилась женщина. — А Петька сам оборотень, разберется.
— Если нас еще не догонят эти, из Цензуры.
Женщина желчно рассмеялась:
— Кого они догонят — Машку?! — и отрезала: — Нереально. За нами едут люди, управляющие грудой железа. Хорошо организованной, да, но грудой железа. А нас везет живое существо, организованное не хуже, но избавленное от ошибок водителя-человека. У Машки все реакции быстрее. И она-то знает, как надо ехать, чтобы приехать первой.
Сэм еще дрожал, но почти не скулил. Катя беззвучно плакала.
Потом Сэм перестал и дрожать.
Машина выехала на встречку и понеслась как в «Формуле-1».
В дверь позвонили. Сэм выбежал встречать гостей, стуча по паркету отросшими когтями.
Катя открыла. На лестничной площадке стояли двое — Ковалев и Дмитрий Святославич. Оба с букетами роз. Человек-лифт явно чувствовал себя не в своей тарелке. Сэм для порядка гавкнул на них, чтоб знали свое место, но не возражал, чтобы они зашли.
— Что-то он, как мне показалось, раньше был побольше, — пробормотал Дмитрий Святославич, пока Катя искала им тапочки.
— Не побольше, а попушистее. Его просто постригли в клинике. Сначала перед операцией, уж как получилось, а потом довели до ума, сделали настоящую терьерскую прическу. Завтра я еще свожу его на маникюр, а то когти отрастил чудовищные, и будет первый парень на районе, — пошутила Катя. — И в боевых шрамах. Но мужчину шрамы украшают.
Шрамы остались устрашающие. Вдоль обоих боков, на животе, плечах тянулись розовые линии швов. Но это чепуха, главное, живой и даже не калека. Подумаешь, шерсть на этих местах будет уже не черной, а серой. Главное — карие глаза смотрели весело, и хвостик задорно торчал вверх.
— У нас два вопроса, — прямо в коридоре деловито сообщил Дмитрий Святославич.
— Три, — с непонятной иронией поправил Ковалев.
— Но два — касаются всех.
— Может, вы на кухню пройдете? — предложила Катя.
На кухне была тетка. Сидела и меланхолично курила. Она знала, что сегодня приедут, и кто приедет, тоже знала. Сказала Кате, что встречать не пойдет принципиально.
— Дима! — ахнула она. — Ты — и с цветами?!
Человек-лифт, держа спину прямо, положил ей на колени розы. Тетка потеряла дар речи. А Дмитрий Святославич уже отошел и уже выкладывал на стол бумаги.