Новые мифы мегаполиса (Антология)
Шрифт:
— Нагулялся, начальник? — спросил Драницкий.
— А я, думаешь, гуляю?
— Ну, ходишь туда-сюда, ищешь чего-то…
— Что это за место? И как я здесь оказался? — Бустов чувствовал ярость и готов был порвать Драницкого пополам. Но еще сильней была радость от того, что этому кошмару, очевидно, приходит конец.
— Начальник, придется тебе меня отпускать. Потому что доказательствов у тебя опять нету.
— Я тебя отпущу только на зону, урод.
— Не ругайся, а послушай. Обещай меня больше не мурыжить, отпущу тебя обратно.
— А не пообещаю, то что?
— Да ничего. Сиди тут сколько влезет.
— Ох, какой ты деловой, Драницкий. Не боишься, что меня искать будут, и твоя персона первым номером в этом поиске встанет?
— А пускай ищут. Тут не найдут. А с меня какой спрос?
У Бустова появилась мысль — не подобраться ли поближе, чтобы ухватить эту сволочь за горло и душить, пока не взмолится. Он никак не мог определить, сколько до Драницкого шагов — голос звучал словно над самыми ушами.
— Слушай, начальник, я тебе одну вещь скажу сразу — ты без меня отсюда не вылезешь. Вообще не вылезешь, никогда. Вот честное слово.
— Я и не из таких мест вылезал, — огрызнулся Бустов.
— Да нет же! Не веришь, да? Ну, тогда посиди тут денек подумай. Поползай на коленках, поищи выход.
— А не боишься, что будет, когда найду?
— А не найдешь. Вот, хочешь, даже фонарь тебе оставлю. И ищи хоть до посинения.
«Что он несет? — промелькнуло в голове Бустова. — Как это можно не найти выход с фонарем? Вроде не лабиринт, не яма. Скорей всего какой-нибудь огромный гараж, цех или ангар».
Впрочем, сразу подумалось, что для ангара здесь слишком глухие звуки. Не хватает гулкого эха.
— Эй, чудила! — позвал Бустов. — Ты зачем магазин-то разбомбил? Вроде на уголовника не похож.
— А я никакой не уголовник, — моментально отозвался Драницкий. — И никаких магазинов не знаю. Почудилось тебе.
— Да ладно уж брехать… Я в твоих руках сам железяки видел — те самые, из каталога.
— Ничего не знаю. Не было никакого магазина.
— Ну, это мы быстро выясним. Что это за место? И как ты меня сюда приволок? Рассказывай давай.
— Может, и расскажу. Но ты пообещай, что трогать меня больше не будешь. Оставишь в покое, и больше я тебя не увижу.
— Ты вор, и ничего я тебе обещать не собираюсь.
— Ну, дело твое, начальник. Оставайся тут еще, подумай. Вот тебе фонарь, пока я добрый…
Раздался щелчок, и темноту рассек луч света. Бустов успел разглядеть, как тщедушная фигурка метнулась от света и моментально растаяла в темноте. Звук шагов быстро сошел на нет.
— Сука, — сплюнул Бустов.
Ему было горько осознавать, что он попал в зависимость от какого-то недотепы. Причем в глупейшую зависимость.
Впрочем, о полной зависимости думать рано. С фонарем поиск выхода должен значительно ускориться.
У него ничего не вышло. Фонарь был мощный — целый прожектор с девятивольтовым аккумулятором. По логике, луч должен был прямо-таки пронзить тьму и упереться в ближайшую стену.
Но он не пронзил тьму, а увяз в ней. Бустов шел, освещая дорогу перед собой, светил в стороны, вверх, но ничего не видел. Разве что попалась очередная груда ящиков, к которым он не стал даже подходить.
Он сначала шел, потом побежал — должен ведь когда-то кончиться этот ангар?
Потом у него иссякли силы. Не физические — душевные. Он впал в отчаяние. Размахнулся, швырнул фонарь об пол и упал на колени, сотрясаясь от истерического плача.
Он считал, что его никто не видит, но ошибался.
— Начальник! Да ладно тебе так убиваться. И фонарь бить незачем было, он, между прочим, шестьсот рублей стоит.
Бустов вскочил.
— Сволочь! Что ты со мной сделал, тварь! Я тебя на куски порву, скотина.
— Ну-ну, тихо, пожалуйста. Нельзя так ругаться. А то опять уйду.
Бустов моментально затих. Он не хотел, чтобы Драницкий уходил. Одиночество уже грозило сумасшествием.
— Уймись, начальник. Все будет хорошо, только пообещай меня отпустить.
Бустов лег на спину, раскинув руки. Сквозь пиджак чувствовался холодок от пола, и это его поддерживало. Хотя бы какой-то материальный предмет в этой непроглядной вечной ночи…
— Где я? — спросил он совершенно мирным тоном.
— Вот на этот счет, признаться, я и сам плохо соображаю, — со вздохом ответил Драницкий.
— Что значит «плохо соображаю»?
— То и значит… Ну, считай, что мы по ту сторону света. Тут, кроме тьмы, ничего нет. И еще мы с тобой.
— Я не понимаю.
— И я не понимаю. Хочешь, расскажу быстренько, в двух словах. Хотя тут нам с тобой торопиться некуда.
— Расскажи.
— Ну, ладно. Помнится, мне лет четырнадцать было. Шел я домой вечером, собака на меня выскочила и загавкала. Я перепугался так, что никаких слов нет. Вдруг смотрю — нет собаки, нет улицы, ничего нет. Только темень одна. И, в общем, вот так я оказался здесь. Ну, понятное дело, тут я еще больше перетрусил. Дернулся туда, сюда — ничегошеньки не понимаю. Потыркался, подергался, и как-то — раз! — обратно выскочил на улицу. И собака здесь же — заскулила да побежала прочь. Ну, я по такому делу с ума сходил недели две. Ходил, думал — не почудилось ли? Как-то раз отвлекся, задумался — опять я тут. Но теперь уже пугаться не стал. Все тут обошел, проверил — нету ничего. И скоро я уже научился сам, по своей воле, сюда нырять.
— Как?
— Не знаю как. Как глазом моргнуть — захотел и моргнул. И я так же — захотел и нырнул сюда. Сначала развлекался, потом начал думать, какую пользу найти. А польза-то простая — есть у меня эдакая тайная кладовка, где я могу прятать вещи на любой случай жизни! И в любое время их доставать.
— Я понял, — проговорил Бустов. — Вот ты как от золота избавился. И газорезку в магазин пронес. Здесь ее спрятал, а там достал, так?
— Про магазин не будем, — обиделся Драницкий.