Новые мифы мегаполиса (Антология)
Шрифт:
— Не знаю. — Я пожала плечами. — Вроде вместе, но каждый по отдельности.
— По-моему, все нормально, — ответил он.
— Я так не думаю, — грустно сказала я. — Тебе не кажется, что наша жизнь превратилась в какое-то болото?
— Нет, — отвечал он. — Почему?
— Тебе не кажется, что ты иногда живешь будто не со мной?
Я замерла, боясь услышать ответ.
— Нет, не кажется, — ответил он. — Что ты имеешь в виду?
Я помолчала.
— Хочешь, серию посмотрим? — предложил Андрей.
— Нет. — Я качнула головой. — Давай лучше поговорим. Скажи, как ты видишь наше будущее?
— В каком смысле? — удивился он.
— Ну… — Я замялась. — Понимаешь, каждой женщине хочется стабильности.
— Вас не поймешь, — зевнул Андрей. — То тебе жизнь болото, то наоборот — стабильности.
Я посмотрела ему в глаза и решилась:
— Андрей, ты меня любишь?
— Конечно, — кивнул он удивленно.
— Андрей, мы живем вместе почти год, почему ты мне никогда не делал предложения?
Он замялся и отвел взгляд.
— Послушай! — настаивала я. — Давай наконец поговорим. Мы живем вместе, но так давно не разговаривали! Мне уже двадцать шесть, я хочу семью, хочу ребенка… Я тебя люблю!
— Я тебя люблю, — повторил он послушно.
— Если я тебе сама предложу завтра пойти в ЗАГС и подать заявление, что ты мне ответишь?
Андрей мялся.
— Ты меня не любишь? — ахнула я.
— Люблю, — вздохнул Андрей.
— Но не хочешь на мне жениться и не хочешь детей?
— Хочу, — ответил он.
— Так пойдем прямо завтра и подадим заявление!
— Завтра не могу, — пробормотал Андрей. — Завтра дежурство.
— Хорошо, послезавтра, во вторник?
— Давай все обдумаем? — предложил он.
И тут я взорвалась:
— Давай! Обдумай сейчас и ответь мне! Мужчина ты или нет?
Андрей снова отвел глаза.
— Мне надо подумать, — пробормотал он. — Дай мне подумать?
— Сколько?
— Хотя бы пару недель.
— Сколько?! — ужаснулась я. — А почему сейчас ты не можешь дать ответ?
— Сейчас, — сказал Андрей с удивительно знакомой мягкой интонацией, — я не могу. Мне надо обдумать. Смогу точно сказать только в следующем месяце, восьмого числа, как раз будет твой день рождения…
И тут я вдруг все поняла.
— Что, хозяин в отпуске? — желчно спросила я, глядя прямо ему в глаза.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду! — фальшиво ответил Андрей, стараясь не встречаться со мной глазами, а затем протянул руки: — Я люблю тебя и…
— Не трожь! — заверещала я, вскакивая. — Не трожь меня больше своими подлыми руками! Клещами, щупальцами или что там у тебя внутри!!!
— Анечка…
— Будь ты проклят, киномеханик! — Я чувствовала, что по лицу катятся слезы. — Я думала, ты… А ты не только себя, ты и меня сдавал в аренду чудовищу!
Я думала, что мама устроит сцену, но она встретила меня спокойно — с пониманием и теплом. Взяла из рук баулы с моими вещами, принялась хлопотать на кухне. Со мной творилось что-то странное: слезы то катились, то высыхали, бросало то в жар, то в холод. Я сбивчиво объяснила, что у нас с Андреем все кончено, но подробности расскажу завтра. Мама не стала ни о чем спрашивать, расстелила диван в моей комнате, напоила чаем, заставила зачем-то выпить аспирин…
Она ушла в свою комнату, а я в свою. Выключила свет, легла, но сон не шел, а на душе было невыразимо мерзко. Тогда я встала, прошлась по комнате — своей комнате, с детскими рисунками на стенах, со шкафчиком, набитым любимыми когда-то дисками… Все это казалось теперь не моим — далеким и чужим. Бесцельно пошатавшись по комнате, я вышла на балкон, спотыкаясь о наваленные там корзины. Облокотилась о перила и стала смотреть вниз. Район спал. Отсюда, с девятого этажа, он был виден весь — от бульвара и до трамвайного кольца. Тут была моя школа, там — детская поликлиника, где мне вырвали первый молочный зуб. Слева за корпусами торчал бетонный торец проклятого кинотеатра «Луч»… Мягко светили фонари, шелестела майская листва.
Завтра меня ждала проклятая бухгалтерия, разговор с мамой, а потом опять — будни, будни, однообразные как десять арабских цифр на листках календаря. Я снова посмотрела вниз, а потом вдруг запрыгнула на корзины, перебросила коленку и села на холодные перила, свесив ноги вниз. Далекий двор, наполненный асфальтом, автомашинами и сиренью, плыл подо мной в полумраке и ночных шорохах. Глубина двора старалась ухватить взгляд и дернуть вниз.
«Раз, и все, — сказала я себе. — И хватит».
И я уже почти перевесилась вперед корпусом, но в этот момент раздался голос.
— Анна, — мягко, но торопливо произнес он. — Если вам не принципиально, позвольте мне?
— Что? — опешила я. — Прыгнуть?
— Позвольте мне дожить за вас остальные годы? — Голос снова заторопился: — Вы знаете, все-таки там, внизу, у вас будут очень болезненные минуты. А может, даже часы. И это будет так некрасиво выглядеть со стороны! Соседи станут глазеть из окон, Тамара Гавриловна выскочит злословить, приедет милиция… Потом, вы же стольких людей огорчите! Ведь у вас мама, одноклассники, коллеги, подруги… Эдик будет убит горем, извините, что о нем напоминаю. Ну и Андрей, конечно, огорчится очень, особенно когда вернется и узнает… А я обещаю вам прожить вашу жизнь хорошо! Спокойно, достойно! Вы согласны? Да?
Я задумалась. Терять мне было нечего — для себя я все решила.
— Только будь помягче с мамой, — попросила я. — Скажи, что я ее всегда любила. Хоть мы и ссорились.
Голос молчал.
— Чего же ты молчишь? — спросила я требовательно. — Обещаешь?
— Извини, — печально ответил голос. — Я не могу это обещать. Мамы нет.
— Как это? — не поняла я.
— Она отбыла… насовсем. — Голос тщательно подбирал слова. — Там теперь живет гастарбайтер.
— Давно? — спросила я ошарашенно, еще до конца не понимая смысла этих слов.